5 марта 1953 года в возрасте 74 лет на Ближней даче умер Иосиф Сталин (Джугашвили). Как на это событие отреагировали современники – выдержки из воспоминаний.
Самуил Конников, член-корреспондент РАН.
– Что было в день смерти Сталина?
— Нас собрали в актовом зале для панихиды. Стояли учителя, дети — плакали. И я плакал. Как же, Сталин умер?! Это же трагедия, потому что все было связано с именем Сталина. Мы другого и не знали. И победа в войне, конечно же. Был фильм «Падение Берлина» — там Иосиф Виссарионович предстал во всей своей красе. Жуков Жуковым, а там Сталин все сделал, все победы — его заслуга. И мы так считали. Смотрели фильм и восхищались. Дома же папа мой сказал только одно, когда Сталин умер, маме: «Слава богу, хозяин умер». Его так и называли, не только мой папа. В доме у меня не плакали по Сталину.
— В какой школе вы учились?
— Я учился в мужской школе №181. Это очень тяжело было. 6-й класс. Я сейчас помню даже этого мальчика. Сева такой был. Он меня донимал. «Жид, жид!», — больше ничего я от него не слышал… Он был большой, и я никак не мог ему ответить. Приходилось постоянно драться. «Стычка! Стычка!» — все кричали в туалете. Потому я и пошел потом на борьбу, чтобы себя защищать.
Еще один парень меня донимал — не помню, как его зовут… Я не хотел с ним драться в школе, потому что у него были дружки. Я пошел к нему домой, позвонил в квартиру. Как только он появился в дверном проеме, я повалил его и стал бить. Я даже удивился — он мне не отомстил. Он обалдел от моей наглости.
…Был государственный антисемитизм. Но это я сейчас так думаю. А тогда я не понимал. Была драка, и все. Это было очень часто. Я шел в школу и знал, что опять будет стычка.
Дело врачей усугубило мое положение. Дети спрашивали учительницу: «Не дадут врачам-евреям лечить Сталина?» А она отвечала: «Не беспокойтесь, дети, не дадут Сталина лечить евреям».
Это было очень тяжелое время для меня — до 8 класса. А в 8 классе, в 1954 году, меня перевели в школу №190, там уже были и мальчики, и девочки. Все изменилось, и мне стало там нормально.
— А было обсуждение Сталина в семье после того, как Хрущёв подверг критике культ личности?
— Осудили Сталина, стали возвращаться люди из лагерей… Наш какой-то родственник вернулся спустя 25 лет. Но как-то не обсуждали. Даже сам удивляюсь, что не придавали этому как будто значение. Так мне казалось…
- Школа. 3 класс (Самуил Конников в нижнем ряду — третий слева)
Ирина Вербловская, петербургский краевед.
– Сталин умер, когда вы учились на третьем курсе, и вы отправились на его похороны. Зачем?
— Я же была современницей! Это было интересно! Неужели я могла сидеть и просто в стенку смотреть, когда происходят такие события? Через много лет, когда я сделала экскурсию про Федора Ивановича Тютчева, то нашла у него высказывание про то, что он никогда не был бы на сцене, но всегда был бы в первом ряду — можно сказать, что поездка на похороны Сталина как раз про это.
Волею случая нам удалось пройти в зал, где был выставлен его гроб. Я обратила внимание на его густые и почему-то совершенно желтые брови. Может, оттого, что он много курил трубку…
Еще я помню впечатление раньше, когда ему исполнилось 70 лет в 1949 году и где-то в кинохронике (тогда перед всяким фильмом в кино показывали кинохронику) я увидела кадры с ним, на которых он напомнил мне византийского императора. Он сидел молча и от него исходило чувство мощи и недоброжелательности. Помню, остался очень неприятный осадок. Но вслух я тогда нигде этого не произносила. В то время к самому Сталину я относилась с уважением и страхом.
А 1950-е были очень интересным временем. В 1953 году рухнула система, а в 1956 году объявили, как Галич потом написал: «Оказался наш Отец, не отцом, а сукою» …
— Вы думали, что будет со страной после смерти вождя?
— Ничего нельзя было предугадать, было страшно. В принципе, страшно было и при Сталине, было ощущение, что у стен есть уши, мы даже дома боялись что-то обсуждать с родными и близкими. Дело врачей, например, хотя оно было вопиюще несправедливым… Но вот после смерти Сталина настала абсолютная неизвестность, которая тоже пугала.
- Ирина Вербловская 1960 г.
Елена Мамикова, участник войны, награждена медалями: «За оборону Ленинграда» и «За боевые заслуги».
— Когда умер Сталин, вы ездили на похороны?
— Я не ездила. У нас одна девочка ездила, которая в институте училась.
— А что вы почувствовали, когда умер Сталин?
— Когда умирают высокие люди, все в шоке. Я не знаю, как вы, а я всегда плачу, мне всегда жалко… Я очень Кирова любила. Мы с мамой на демонстрации ходили в те годы. До сих пор его жалею, что его Николаев убил.
— Вы Сталина как человека жалели? Но ведь Ленинград так пострадал от Сталина, было «Ленинградское дело»…
— Когда я узнала о «Ленинградском деле», то почувствовала недоумение. Это дело воспринималось как ошибка. Никто не верил, что Сталин об этом знал.
— Как вы относились к Сталину во время войны и позднее?
— Никаких сомнений в Сталине у меня тогда не было. И я вступила в ряды коммунистической партии во время войны.
— Все ваше окружение было за Родину? За Сталина?
— Да. Все были патриотично настроены.
— А позднее что-то изменилось в вашем отношении к Сталину?
— Политикой мы не занимались, вообще об этом дома не разговаривали. Понимаете, какую-то семью коснулись репрессии, а какую-то нет. А когда я вышла замуж за Бориса, то мы узнали о репрессиях в его семье. Это было грустно. Никому не могли нравиться несправедливости, конечно.
Но Сталин был человек, который наводил порядок, в его время никакого хулиганства не было. До войны и в период войны Сталин был как бы праведным человеком, символом победы…
- Волейбольная команда 282 эвакогоспиталя. Лодзь, июнь 1945. Елена Мамикова — 3-я справа
Арина Архипова-Богданова, литературовед.
— Победа в войне изменила отношение к Сталину?
— В нашей семье отношение не поменялось, хотя многие люди, действительно, после победы стали его уважать. Но это всем быстро надоело, начал развиваться культ, и никто к этому всерьез не относился из моего окружения. Однажды я спросила папу: «Ты когда-нибудь кого-нибудь ненавидел?» Он сказал: «Сталина». А папа же был военный офицер и часто ходил на всякие собрания, где надо вставать и хлопать вождю. Он рассказывал, что вставал, но никогда не хлопал, а держал кукиш в кармане. Но когда Сталин умер, я плакала.
— Почему?
— Это были ужасные дни и ужасное настроение. По радио были только соболезнования и траурная музыка. Все кругом плакали. Настроение у всех было очень подавленное, даже у моего папы. Я его спрашивала: «Ты-то почему расстроен, ты же его ненавидишь?» А он говорил, что боится, что дальше станет хуже. Хотя непонятно, куда могло быть хуже.
Ну, вот и я тоже поддалась этой общей тревоге. Потому и плакала.
…Война началась, конечно, благодаря Сталину. Надо было дружить не с Гитлером, а с англичанами. И тогда никакой войны вообще могло бы не быть. И я не верю, что для Сталина эта война была громом среди ясного неба. Но я отдаю ему должное за то, что 7 ноября он провёл на Красной площади парад. Все бежали, в Москве была жуткая паника, а Сталин не уехал. Кроме того, он потом, после 1941 года допустил в командование умных людей. Он не был дурак. Так что какие-то вещи он смог сделать, хотя никто не спорит, что он злодей.
- Похороны Сталина
Вера Сомина, театровед.
– В первом или втором классе со мной за партой сидела очень высокая девочка, Валя Лебедева, и она плохо училась, а я в первых классах училась очень хорошо, не то, чтобы старалась, просто память была очень хорошая. И наша учительница, очень симпатичная, но говорит дикую чушь этой Вале: «Ты получаешь одну двойку, вторую, третью, одну за другой, всё двойки. А товарищ Сталин в Кремле не спит, и думает: вот там Валя Лебедева…». А я смотрю и думаю: неужели товарищу Сталину больше не о чем думать, как о Валькиных двойках, или учительница наша ему доложила, что ли?..
…Мама считала, что у этого Кузнецова (первый секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) в 1945—1946 гг., расстрелян в 1950-м – ред.) были великие заслуги. А у Иосифа Виссарионовича уж явно заслуг перед Ленинградом не было, кроме фактически организованной по его вине блокады. Правда, об этом тогда не говорили. Не знали просто. Хотя и догадывались.
- Сомина В.В. 1953-54 гг.
Михаил Анолик, Марина Петрова. Из воспоминаний о детстве в коммунальной квартире №2 в переулке Гривцова, д. 6.
– В день похорон Сталина Миша с одноклассником Юрой Минкиным пошли на Дворцовую площадь. Перелезая через ограду Александровского сада, в давке, Минкин напоролся на пику и порвал пальто, за что его ждало неминуемое наказание. Миша отвел его к тете Нюре, сестре матери, которая была портнихой. Тетя Нюра мастерски зашила дырку, так что родители Минкина ничего не заметили…
Как в нашем детском сознании отразились важнейшие события сталинской эпохи?
Во время девальвации 1948 года у семьи Аноликов обесценилось 7000 рублей. Паша послала Отца положить их в сберкассу, но Отец остановился почитать газету, а тем временем закрыли все сберкассы: сначала на обед, а потом насовсем. Паша еще долго пилила Отца за эту оплошность.
«Дело врачей» вызвало всплеск бытового антисемитизма. У Отца была ярко выраженная еврейская внешность и, вдобавок, золотые зубы. С ним было несколько инцидентов на улице и в трамвае. Тогда многие евреи русифицировали свои имена и отчества. Отчество Отца было Моисеевич, и сына назвали в часть деда, но русифицировали в Мишу. Дядюшка Яков узнал настоящее имя своей жены только в родильном доме, когда он справился, кого родила Куперман Ася Марковна. Ему ответили, что такой нет, а есть — Куперман Эсфирь Мордуховна.
Из восьми взрослых мужчин, проживавших в квартире в течение 1939—1955 годов, погибло двое, а пятеро отсидели разные сроки. Такова была плата за наше счастливое детство.
