Происходящее сегодня в Ингушетии драматичное противостояние между практически всем ингушским обществом, с одной стороны, и назначенным из Кремля главой республики Юнус-Беком Евкуровым, с другой, заставило меня вернуться к моим давним размышлениям о судьбе Кавказа в новейшей истории. И я решила поделиться этими мыслями, хотя, быть может, они и покажутся кому-то сумбурными или наивными…
Я – родом из Кабарды. Много лет занималась историей Кавказской войны XIX века. И почти всю свою сознательную жизнь считала, что Кавказу без России было бы намного лучше. Ну, делали бы мы вкусные сыры и собирали отменный мед – уже хорошо для маленьких народов. Были бы как финны или эстонцы, и, как и они, сегодня запросто могли бы завалить своими молочными продуктами всю Россию, если бы не санкции. В этом случае кавказские республики не имели бы статуса субъектов федерации «великой страны» с ядерным оружием, но без этого, с моей точки зрения, можно легко обойтись. В отличие от сыра, без которого лично мне – никак. Но, увы, участь малых народов, как правило, незавидна – им редко удается остаться свободными, их захватывают, лишают независимости и пытаются «цивилизовать».
Так случилось и со свободолюбивыми горцами, чьи земли были присоединены к России в ходе долгой и кровопролитной Кавказской войны. Прошло два века, а Россия до сих пор не определилась, удачное это было приобретение или не очень. По этой причине кавказцы чувствуют себя «бедными родственниками» за богатым российским столом, а у России с тех дальних пор – одной проблемой больше.
Если сказать откровенно, то, на мой взгляд, шесть северокавказских республик (Дагестан, Чечня, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия, Северная Осетия и Ингушетия) – это нескончаемая головная боль и уродливое бельмо на российском глазу. Зачем вообще России нужен Кавказ? Как транзитная зона на ближневосточном пути? Но есть и другие варианты – через Болгарию или Грецию. Как регион с ценнейшими природными ресурсами? Вряд ли. Особых залежей полезных ископаемых на Кавказе нет: нефти в Чечне и Дагестане весьма мало, Россия владеет гораздо более прибыльными месторождениями. Вольфрам и молибден? С каждым годом их добывают все меньше и меньше, да и состояние дышащего на ладан Тырныаузского горно-обогатительного комбината оставляет желать лучшего. Что еще есть на Кавказе? Немного цинка и меди, еще меньше – мрамора и туфа… И, пожалуй, все.
Эксперты-оптимисты считают, что при вложении солидных средств можно было сотворить из горных северокавказских районов «маленькие Швейцарии», но кто будет вкладываться в нестабильный регион с весьма размытыми социально-политическими перспективами?
Каких-либо существенных вливаний в общероссийскую денежную копилку Кавказ тоже не дает, более того, все республики северокавказского региона – сплошь дотационные. Тогда и вовсе непонятно, зачем России все это нужно. Почему бы не отпустить Кавказ, раз с ним одни проблемы, а выгоды – никакой?
На самом деле ответ на подобного рода гипотетический вопрос однажды нам продемонстрировали воочию, в 1994 году в Чечне, в виде ковровых бомбардировок. После чего у других кавказских республик отпала охота даже думать на эту тему.
Помимо всего прочего, очень многие в России кавказцев откровенно недолюбливают. Слишком, мол, темпераментные, эмоциональные и непредсказуемые. Чуть что – сразу лезут в драку (на днях весь мир наблюдал ненормальную реакцию дагестанского борца Хабиба Нурмагомедова на собственную победу), стреляют на свадьбах и по любому случаю вызывающе танцуют лезгинку. Если сегодня на любой среднестатистической российской улице остановить 10 человек и задать им вопрос: «Испытываете ли вы личную неприязнь к представителям кавказских народов?», рискну предположить, что девять из них дадут положительный ответ. Потому что в первую очередь видят в них не соплеменников, а в лучшем случае – «чужих», в худшем – врагов.
Мы и были врагами на протяжении многих веков, ведь история русско-кавказских отношений – это кровавые стычки, бесконечные войны и карательные экспедиции. Не ошибусь, если скажу, что противостояние русских и кавказцев никогда не прерывалось со времен Ивана Грозного, хотя, конечно, случались и временные затишья.
Ближайший отсчёт можно начать с 1817 года, официальной даты начала Кавказской войны. Русская императорская армия в этом году развернула военные действия на Кавказе, в ходе которых ни одна из сторон средств не выбирала. Русские жгли населенные пункты, как правило, вместе с жителями, брали заложников и применяли к ним принцип коллективной ответственности. Кавказцы отчаянно сопротивлялись и при первой же возможности рубили русским головы и насаживали их на колья. Для устрашения.
Исторический факт: кавказцы эту войну проиграли – куда им со своими кинжалами тягаться с русской императорской армией! И победителей вроде как не принято судить. Но со статусом побежденных кавказцы не захотели смириться.
Вот недооценивают политологи и историки возможностей генетической, а точнее, социально-исторической памяти. А зря, это многое бы объяснило. По крайней мере (будучи кавказским человеком и зная историю своей семьи до пятого колена), у меня не возникает вопросов относительно того, почему, уже став частью России, горцы после покорения отчаянно сопротивлялись русской власти и при первой же возможности вставляли ей палки в колеса. До революции – нападали на военные крепости и безжалостно вырезали жителей новоявленных казачьих станиц и хуторов, после революции – делали то же самое с удвоенной энергией. В годы Гражданской войны большинство горцев Северного Кавказа (за редкими исключениями, когда горцы принимали сторону большевиков – против казаков, поселившихся на древних горских землях и попавших под большевистскую политику расказачивания) заняли антибольшевистскую позицию: служили где угодно и кому угодно – в Дикой дивизии генерала Деникина, в Добровольческой армии, у генералов Филимонова и Покровского, у атамана Шкуро, в Карачаевском дивизионе, но только не новой власти. Параллельно они практиковали восстания и мятежи, повторявшиеся с завидной регулярностью. Даже устраиваемые в качестве наказания жесточайшие карательные операции НКВД ничего не изменили. Чем жестче поступала с кавказцами власть, тем отчаяннее становилось их сопротивление.
Во время Великой Отечественной на Северном Кавказе действовало 156 незаконных вооруженных формирований, охотившихся отнюдь не за немецкими «языками». Чего уж там говорить, если советской авиации с самого начала войны приходилось бомбить чеченские горные аулы. Одно восстание в Чечено-Ингушетии во главе с Хасаном Исраиловым четыре года не могли подавить.
В наказание за «непослушание» в 1944 году около полумиллиона чеченцев и ингушей вместе с 40 000 балкарцев были депортированы в Среднюю Азию в вагонах для скота. Около четверти из них не добрались до пункта назначения. Но и после тотального очищения Кавказа от неблагонадежных элементов, им на смену пришли одиночки-абреки. Последнего из них – 70-летнего Хасуху Магомадова – КГБ удалось ликвидировать только в 1976 году, на счету этого партизана было более тридцати убийств. При этом среди убитых не было ни одного кровника, только представители советской власти. Хотя все равно это смахивало на кровную месть, только мстили не за конкретного человека, а за целые народы разом. Кодекс кавказской чести вполне допускал подобное.
Всему, что случилось после краха СССР, мы уже и сами были свидетелями – и осетино-ингушскому конфликту 1992 года, и войне в Чечне, и захвату заложников в Буденновске, на Дубровке и в Бесланской школе. Последним масштабным выступлением против режима стало вооруженное восстание ваххабитов КБР, в 2005 году схлестнувшихся в неравной схватке с представителями республиканских силовых структур.
Похоже, план замирения горцев, предложенный еще генералом Ермоловым, провалился, и даже самые радикальные меры ничего не могут изменить в российско-кавказских отношениях. И этому есть объяснение: Кавказу, как, впрочем, и всей России, требуются кардинальные перемены, на которые нынешняя власть неспособна.
Что имеется в виду под кардинальными переменами? Для начала – смена непопулярной власти, как центральной, так и местной. Ни в одной цивилизованной стране мира ни одного из назначенных Путиным руководителей северокавказских республик на пушечный выстрел не допустили бы во властные структуры. Ведь это, как кажется мне, да и, полагаю, не одной мне, – случайные люди: безынициативные, озабоченные судьбой своего кармана более, чем проблемами жителей, неумные, недальновидные, не умеющие связать и трех слов – в общем, никакие. Был среди них только один, по моему мнению, настоящий, находка для ингушей – Руслан Аушев, человек чести и слова, герой Советского Союза, получивший это звание за очевидные, а не мнимые заслуги. Вот только путинской команде он пришелся не по вкусу. И это понятно. Зато нынешний президент Ингушетии вполне угоден российской власти; в недавнем конфликте с Чечней касательно пересмотра границ он не стал отстаивать интересы собственного народа и бодаться со слоном. Куда там Моське!..
А между тем советская система территориально-административного деления в самом деле оставляет желать лучшего. Более того, именно она является причиной многих межнациональных конфликтов. Нет смысла описывать в деталях все варианты нарезок границ – 1917, 1918, 1921, 1924 и т.д. годов.
Остановлюсь на том единственном варианте, который, по моему убеждению, мог бы быть самым перспективным. А именно, на Горской республике, или Союзе объединенных горцев Северного Кавказа, сформировавшемся и пытавшемся удержаться на протяжении 1917-1919 годов. Союз состоял из семи штатов: Дагестана, Ингушетии, Чечни, Осетии, Карачаево-Балкарии, Кабардино-Черкесии и Адыгеи, а также Ногайских степей (и, в некоторый период, Абхазии). Дробление границ имело несомненную логику и основывалось на этническом принципе. И в то же время это была наднациональная конфедерация (а не просто сообщество ощетинившихся границами «национальных государств»), которая предполагала мирное и консенсусное разрешение всех межэтнических, в первую очередь, территориальных, противоречий.
Горская республика 1917-1919 гг.
Однако ровно через год независимое и демократическое образование пало под натиском сначала деникинских дивизий, а затем и Красной Армии. Вариант северокавказского мироустройства (в своей основе существующий поныне), наспех сляпанный большевиками в 1924 году, был наихудшим из всех. Нарезая границы республик, они особо не церемонились, ориентируясь на дореволюционные пределы царских губерний. Резали по живому, бездумно и хаотично, без учета межэтнических противоречий, загнав тем самым внутрь глубинные причины будущих конфликтов. В итоге – часть территории, населенной осетинами, оказалась в составе Грузии (впоследствии она станет Юго-Осетинской автономной областью), а земли, издревле принадлежавшие аварцам и лезгинам, отошли к Азербайджану. Какая необходимость – кроме имперско-административной – была отрывать балкарцев от карачаевцев, если они родственные народы, с единым языком и прошлым, а затем разделять кабардинцев и черкесов, чтобы одну часть соединить с балкарцами, другую – с карачаевцами и таким образом создать два искусственных образования, в которых все недовольны всеми?
Из-за периодически возникавших проблем пришлось корректировать границы в 1957-м и 1990-х годах. После депортации ингушей их земли присоединили к Северной Осетии, но после восстановления Чечено-Ингушской автономии вернули только часть их. (Этот факт и станет причиной осетино-ингушского конфликта 1992 года.) В 1990-е годы Чечня и Ингушетия будут опять разделены. Попытались также размежеваться карачаевцы и черкесы, кабардинцы и балкарцы, предпринимались попытки создать свою автономию шапсугами и абазинами, о которых в свое время попросту забыли… Сегодняшняя нарезка административных границ на Северном Кавказе по-прежнему несовершенна и в любой момент может стать источником нового межнационального конфликта.
Между тем, существует форма государственного устройства, идеальная для регионов, подобных кавказскому, о которой я уже упомянула выше. Эта форма – конфедеративная, при которой все субъекты конфедерации являются суверенными государствами, но главные вопросы, связанные, к примеру, с обороной, внешней политикой или приграничными спорами, решаются совместно и обязательно мирно. В начале 1990-х годов в России рассматривался даже вариант образования Российской конфедерации, однако идея эта не получила дальнейшего развития. А ведь то, что создали кавказцы в 1918 году, напомню, и было истинной конфедерацией! Однако попытка повторить этот опыт в конце 1980-х годов не увенчалась успехом: вновь созданная Конфедерация горских народов Кавказа была воспринята в штыки центральной властью, расценившей этот факт как первый шаг к отделению Кавказа от России и по этой причине лишившей ее всяческих перспектив.
А жаль. Идея «большой сети малых кавказских народов» в составе России была не лишена привлекательности и политического смысла. Конечно, при этом варианте кавказцам самостоятельно пришлось бы развивать регион, перестав рассчитывать на дотации, но разве это не пошло бы на пользу всем сторонам? Остальная Россия освободилась освободилась бы от тяжкого бремени, а северокавказские республики в условиях честной конкуренции нашли бы способы зарабатывать свои собственные деньги, к примеру, традиционными видами занятий – скотоводством, коневодством, да чем угодно! Но поскольку подобная форма государственного устройства не предусматривает наличие «великой нации», управляющей «менее великими», конфедерация на Северном Кавказе – утопия. Но если хотя бы на миг представить самостоятельный Кавказ без «великой нации» – почему бы и нет?..
Лет десять назад, в ходе автобусной экскурсии по Финляндии гид произнесла фразу, поразившую меня своей глубиной: «Финны не хотят быть великой нацией, они хотят быть маленьким народом, делающим вкусное молоко и сыр, и гордиться этим». Применительно к своему маленькому народу, а также ко всем его северокавказским соседям, я хотела бы того же самого. Только добавила бы еще мед.
София Кодзова, кандидат исторических наук
