Как капитан Качкин из КГБ искал у меня Мандельштама

Когда я столкнулась с КГБ, я поняла, что деятельность этой организации похожа на русский бунт. Она была абсолютно бессмысленна, хотя и беспощадна. Беспощадность ее по отношению ко мне заключалась в том, что она обрезала мне рельсы спереди и рельсы сзади. На этих оставшихся рельсах под поезд попасть было, конечно, нельзя, но и двигаться куда-либо тоже не удавалось.

Все началось очень просто. По стране ходили самиздатовские книги и просто самиздатовские тексты. И находились люди, которые их читали. Мне тоже хотелось их читать. Мне хотелось оценить уровень собственной храбрости.

Первым я прочла номер «Хроники текущих событий» (было такое самиздатовское издание, напоминавшее телефонную книгу, там было написано где, кто и по решению какого суда неправильно сидит). Потом я читала другие книжки. Потом  решила, что могу дать почитать эти книги другим…

Потом я сидела в своем кабинете в редакции своей газеты, а через две двери от меня, в другом кабинете сидел человек из КГБ, который вызывал на допрос абсолютно всех кроме меня. Когда он ушел, наш редактор позвал меня и сказал: «Напиши заявление, иначе мне придется увольнять тебя по статье. Давай договоримся: ты пишешь заявление, а я на нем поставлю ту дату, после которой тебя ждут одни неприятности».

Прошло два дня, и наш редактор сказал мне: «Все – тучи сгустились».

Так я оказалась без работы.

  • Ирина Чуди в 1980-м. Редакция газеты “Смена”. Фото П. Маркина

 

Потом меня повесткой вызвали в КГБ.

Следователь сказал:

– Давайте заполним протокольный лист.

Я ответила:

– Давайте.

Он спросил меня, где я родилась, где училась. После этого сообщил, что его зовут капитан Качкин,  и что теперь я буду вынуждена давать показания, потому что заполнение протокольного листа означает начало дачи показаний.

Я спросила:

– А по какому поводу мне их давать?

– По нашим сведениям, – сказал капитан Качкин, – вы являетесь членом группы с антисоветской направленностью.

– Идеологической? – уточнила я.

– Это я неправильно сказал, – поправился капитан, – не направленностью, деятельностью. Вы Репина знаете?

– Конечно.

– И какие у вас ассоциации возникают при упоминании этой фамилии?

Я говорю :

– Арест пропагандиста

– Мы плохо начинаем, – ответил он.

– Кто мы?

– Вы! Вы ведете себя недопустимо. Я вам задаю вопросы. Это моя работа.

– А у меня работы нет, – грустно сказал я.

В кабинете было безумно холодно. Я сидела в дубленке и мерзла, а он костюме и галстуке.

– Ваша работа – отвечать на мои вопросы, – сказал Качкин.

Оттявкивалась я от ужаса. Потому что понимала, что если я оттявкиваться не буду, то окончательно испугаюсь.

– Есть еще одна ассоциация, – говорю, – картина Репина «Не ждали». Однако случилось.

– Эти шуточки, – сказал капитан Качкин, – были хороши там, где вы раньше работали. Расскажите о вашей антисоветской деятельности.

– Никакой деятельности не было и быть не могло.

– Вы сегодня завтракали?

– Нет.

– Допрос будет продолжаться четыре часа.

– О чем же мы будем говорить?

– Вы прожили достаточно лет, чтобы поговорить о них четыре часа.

– Расскажите, – попросила я, –  в чем вообще заключается антисоветская деятельность, может быть, я отыщу в своей жизни нужные вам факты.

– Антисоветская деятельность выражается в неприятии нашей системе и  наших идеологических установок.

– Я полностью принимаю вашу систему. А установки у нас с вами, наверное, общие.

– Имеются 80 показаний, где говорится, что вы читали и распространяли антисоветскую литературу.

– Тогда мне надо получить от вас определение антисоветской литературы, – сказала я.

– Один человек показал, что видел у вас на столе роман Зиновьева.

– А я этот роман там не видела. Если он видел, так его и допрашивайте.

– Другой человек, – продолжил Качкин, – показал, что видел у вас книгу Мандельштам «Воспоминания»

– Отвечу  то же самое.

– Я вам объясню, сказал капитан, – Есть книги полегче. Есть потяжелее. Тяжелые книги – это Зиновьев, Солженицын, Мандельштам. А  читали ли вы книгу Даниэля и Синявского «Голос из хора»?

– Это легкая книга?

– Вы читали?

– А вы?

– Я по долгу службы должен читать это все, чтобы понимать, насколько вы мешаете социалистическому строительству.

– Я по долгу службы тоже  должна много чего читать, чтобы понимать, какая контрпропаганда существует против нашего с вами социалистического государства. А поскольку я не знала деления этих книг на легкие и тяжелые, я вынуждена сказать, что я не читала никаких.

– Вы знаете что-нибудь о даче ложных показаний?

– Нет, – говорю, – в правом отношении я исключительно неграмотный человек. У меня другое образование, и то я получила с трудом.

– Вот, – показывает Качкин мне папку толщиной примерно в десять сантиметров. – Это все показания на вас. И их в старое время было достаточно для того чтобы посадить вас лет на десять.

– Можете вы дать мне бумагу и карандашик? – попросила я.

– Конечно. Зачем?

– Я хочу написать бумагу прокурору, что вы мне угрожаете и ссылаетесь на то время, когда все правовые нормы были нарушены.

– Ладно, – неожиданно согласился он, – давайте считать, что я вам ничего не говорил, а вы ничего не писали. Сейчас я вас отпущу на час отсюда пообедать.

Как только меня выпустили, я кинулась к телефону-автомату. Я позвонила и попросила выйти к метро «Площадь Восстания». Мой приятель подошел к метро. Я ему рассказала, о чем меня спрашивали, и сказала, что если какие книжки остались, то лучше их ликвидировать. Потом выпила кофе с булочкой и рванула обратно. И пока ехала, думала, куда я так тороплюсь. И зашла в галантерейный магазин. Но там ничего интересного не оказалось.  Следователь меня встретил и сказал, что больше меня выпускать на обед не будет.

– Вы будете сидеть на восьмичасовом допросе. Может быть, я возьму и санкцию на ваш арест

– А чего такое?

– А то, что него ходить и трепать языком.

Допросы продолжались. Капитан Качкин  показывал мне какие-то показания. Однажды он сказал, что у   него есть свидетельства того, что я заявила при массе народа, что настанет тот день, когда кто-нибудь вам покажет ваши припадочные пятилетки в четыре года.

Я говорю:

– Господи, разве я могла бы так хорошо сказать. Это текст Солженицына, который читают по Немецкой волне. А вы не доглушили ее до того состояния, чтобы  я не могла ее слышать.

– Что же у вас такая хорошая память

– У меня блестящая память. Я две страницы текста запоминаю сходу.

– Ну, это мы проверим. Проведем следственный эксперимент. – и вынимает книгу Грина «Алые паруса»

Я говорю:

– Какой же это следственный эксперимент? Где понятые? А то вы потом скажете, что у меня дурная память.

Я рассказала ему первые две страницы «Алых парусов».  «Алые паруса» я с детства знаю наизусть. Только два раза запнулась – и то от волнения.

– А вот еще есть показания, – сказал Качкин, – что вы взяли в библиотеке книгу «Молодая гвардия», цинично вырезали из нее середину и клали туда запрещенную литературу.

– Так это же проще простого проверить, – говорю.

– Хорошо, мы проведем еще один следственный эксперимент.

Дело было почти ночью. Но он позвонил и оставил библиотекарей на работе. Мы приехали  в дом печати. Библиотекарш было две. Одна пошла проверять формуляры, а другая сказала: «Ира, ты хочешь кофе?»

И дала мне стакан кофе. Я выпила кофе, и они нашли «Молодую гвардию». Она была в полном порядке.

Мы с Качкиным поехали обратно. В эту ночь он меня не выпустил.

– Мы ищем знакомых Репина, – говорил он. – Репин сказал: «Я ваш враг и буду бороться с вами всеми имеющимися у меня методами». И замолчал. Если вы дадите показания,  то сразу же станете пострадавшей.

– Я абсолютно ничего не знаю о Репине, – отвечала я.

В общем, с капитаном Качкиным была тоска. Он предлагал мне хорошее место в одной крупной городской газете. А в случае  отказа от дачи показаний обещал два года тюрьмы.

Я говорила,  что при всем моем жгучем желании стать пострадавшей, я ничего не могу рассказать о Репине.

История моего общения с Качкиным продолжалась довольно долго. И в результате мои показания стали абсолютно не нужны. Капитан Качкин сказал  мне напоследок, что я вела себя абсолютно не правильно

– Наша жизнь – это работа, – пояснил он. – А вам работать будет негде.

Мне всегда нравилась, что от романтической посылки капитан Качкин обычно  переходил к конкретным угрозам.

Наконец он спросил, есть ли у меня  жалобы и пожелания?

– У меня, – говорю, – есть совет. У вас внизу висит большой портрет Брежнева.  У него на костюме нарисовано только четыре звезды. Хотя на самом деле у него этих звезд уже пять. И если бы я в газете выпустила такой портрет, то мне бы точно  попало. Но я вам могу дать совет. Вы можете без особого труда под лацканом пиджака дорисовать кусочек колодочки и маленькую часть звезды.

– Вон отсюда, – сказал  мне Качкин.

Я сказала, что сделаю это с удовольствием, но не могу уйти без пропуска и конвоира.

– Я уверен, – сказал мне уже в спину Качкин, – что вас непременно еще раз увижу.

Но я  Качкина больше не видела. Хотя   один раз – услышала. Было это уже в те времена, когда в то же место и почти в ту же комнату собрали всех деэсовцев.

Мне персонально сказали:  «Еще капитан Качкин говорил, что вы себя безобразно ведете в этих стенах».

– Теперь я буду вести себя хорошо, отвечала я. – Теперь я и первый лист протокола заполнять не буду.

 

Интересно, что капитан Качкин еще относительно недавно  работал заместителем начальника Управления юстиции Санкт-Петербурга. И, говорят, к тому же был еще и генерал-майором.

Ирина Чуди

 

На заставке: Большой дом в Ленинграде, там и сейчас сидит ФСБ