11 марта 2014 года в Союзе художников, в обстановке тщательной секретности прошел первый тур конкурса проектов памятника Михаилу Александровичу Дудину (1916 – 1993), советскому поэту. 9 проектов были выставлены примерно с 12 до 16 часов – так, чтобы их могло увидеть только жюри, а больше никто. Видимо, изначально сомнительность затеи с установкой памятника Дудину была ясна всем участникам. Во всяком случае, я не помню, чтобы подобное событие обставлялось такой таинственностью и стремительностью.
Ну и как? Слабенько
Фактическая сторона дела такова. Инициатором установки памятника к 100-летию Дудина в 2016 году выступил Санкт-Петербургский совет мира и согласия и его председатель Вера Бровкина (род. 1934). О ее биографии стоит сказать несколько слов особо, поскольку, как и в самой идее памятника Дудину, в ней скрыт глубокий и актуальный культурологический смысл.
В 1960–1970-е годы, почти 20 лет, мадам Бровкина трудилась в «Интуристе», в 1980-е – в Смольном, в Отделе зарубежных связей. А в 1988-м ее избирают (скорее, видимо, назначают) первым заместителем председателя Ленинградского областного комитета защиты мира. А председателем его был Дудин. Существовала такая организация, Советский комитет защиты мира, СКЗМ, созданная еще при Сталине по решению Политбюро ЦК ВКП(б) от июня 1949 г. с целью продемонстрировать желание договориться с США о запрете и уничтожении ядерного оружия. С учетом существующей сейчас гипотезы о том, что войну в Корее Сталин рассматривал как отличный повод для начала третьей мировой войны, создание СКЗМ было отвлекающим маневром. Позже, в брежневское время, СКЗМ стал, с одной стороны, крышей для сотрудников КГБ, с другой – доказательством советских миролюбивых намерений, с третьей – кормушкой для многочисленного аппарата. Помню, кстати, что когда я в 1977–1987 годах работал в КБ, у нас регулярно клянчили по рублю в Советский фонд мира, главным учредителем которого был именно СКЗМ. Пропаганда потом интерпретировала эти взносы как борьбу за мир всего советского народа, тесно сплотившегося вокруг.
В Ленинграде отделение СКЗМ возглавлял Дудин, а после его смерти в 1994 году председателем Санкт-Петербургского совета мира и согласия (новое название старой организации, переименованной в период перестройки) стала Бровкина В.Н. Подробно все это описываю, поскольку и этот совет мира со всей его предысторией, и его председатель – всё это сугубо советские феномены, как и фигура Дудина.
Еще 14 мая 2013 года появилось сообщение о том, что Общественный Совет СПб выдвинул инициативу об установке в нашем городе памятника Дудину. Просмотр работ был назначен на март 2014 года. Дудин был назван в мотивировочной части сообщения «выдающимся русским поэтом и гражданином». В итоге, желая получить памятник, мадам Бровкина обратилась в СПб союз художников, предложив организовать конкурс. Что и было сделано. В жюри вошли председатель союза Альберт Чаркин, писатель Михаил Кураев (не путать с протодиаконом), активный промоутер увековечивания памяти Дудина, а также от секции скульптуры Алексей Архипов, Олег Жениленко, Роберт Лотош и Виктор Шувалов.
Что касается Кураева, то его привязанность к Дудину, как я подозреваю, связана с тем, что жена Дудина, Ирина Тарсанова, как и сам Кураев, работала на «Ленфильме» редактором. Вообще, внимательные наблюдатели отмечали у Кураева периоды увлечения разными знаменитостями: то это был Виктор Астафьев, то Юрий Трифонов (правда, после его смерти), теперь – Дудин.
О Кураеве-писателе здесь писать неуместно, приведу как образец мышления и стиля фрагмент его мемуара об Астафьеве (2003): «То, что надвигалось с неизбежностью, произошло. Земные дни Виктора Петровича свершились. Тяжесть утраты не раскладывается по числу скорбящих, у каждого она своя, как боль… Кем он был для меня? Учителем? Отцом? Старшим братом? Другом? Как мало слов. Их все время не хватает для определения всего многообразия жизни и человеческих отношений»*. Слов мало, отсюда высокопарность, явная, на мой взгляд, претенциозность, усиленная многозначительность, завышение исторического значения – все это проявляется и в истории с увековечиванием Дудина, с теми речами, которые Кураев о нем произносит.
Итак, 9 работ были на четыре часа расставлены в зале. Жюри отвергло проекты Андрея Гуляева, Екатерины Волковой и Павла Вандышева (два проекта), Галины Додоновой и Константина Симуна. В комментарии к этому событию один из членов жюри сказал мне, что у Симуна была самая интересная по замыслу работа: лежащая полуфигура, вмонтированная в гранитный парапет набережной Невы, то есть наполовину скрытая в граните. Однако, добавил этот член жюри, у Симуна была очень плохая «подача» (эскиз имел непрезентабельный вид), а главное – эта «полуфигура не имеет никакого отношения к Дудину». Действительно, Дудин запомнился тем, что писал на всех злейшие эпиграммы. Но к Неве никакого отношения не имел.
Благосклонность жюри проявило к четырем работам. Во-первых, пропустили голову Дудина, выполненную в 1962 году скульптором Василием Астаповым (1918 – 2008), которую представил его сын, скульптор Сергей Астапов. Во-вторых, фигуру солдата в шинели (Дудин – участник Великой Отечественной войны) – проект памятника Дудину, который является дипломной работой Надежды Востриковой (нынче она уже член Союза художников). В-третьих и в четвертых, стоящие фигуры, сделанные Евгением Ротановым и Яном Нейманом. Наиболее тщательно проработанным был проект Востриковой – она над ним трудилась не менее года, остальные – это «быстросуп».
Как однословно выразился член жюри, с которым я беседовал о конкурсе и попросил сообщить впечатления, – «слабенько». Образным решением не пахло ни от одной работы.
Второго тура конкурса не предполагается, а проекты было велено доработать и представить на обсуждение Общественного совета СПб (председатель – Н. Буров), где, кстати, членами президиума являются Кураев и Чаркин. Если судить по составу совета**, понравиться должно нечто самое кондовое и унылое. Отвергнуть предлагаемое ввиду бездарности или поставить под сомнение саму идею памятника Дудину в Петербурге – на это Общественный совет, думаю, не способен. Кстати, Ян Нейман, один из фаворитов конкурса, высказал 11 марта опасение: конкурс не имеет официального статуса, и как бы к заседанию Общественного совета свои проекты не принесли другие скульпторы. Видимо, для этого все и держалось в секрете.
А достоин ли?
Нельзя сказать, что память о Дудине в Петербурге не увековечена. Так, 12 мая 2005 года на доме 8 по Малой Посадской ул., в котором он жил (в кв. 11), была открыта мемориальная доска (скульптор Григорий Ястребенецкий, архитектор Вячеслав Бухаев).
6 июня 2012 года 3-й Верхний переулок в районе Парнас переименован в улицу Михаила Дудина. Было придумано еще и «торжественное открытие улицы» 20 ноября 2012 года, в день рождения Дудина. В этот день на доме 23 по улице Дудина открыли вторую мемориальную доску с высокопарным текстом. Дудин был назван «выдающимся поэтом, гражданином». На мероприятии выступали Бровкина и Кураев.
Но и двух досок мало – обязательно нужен памятник. Понятно, что пластически, как произведение монументально-декоративного искусства, памятник будет никаким. Проблема в том, что и поэтом Дудин был очень средним, и на фоне русской поэзии ХХ века, ее лучших образцов, он виден практически не был. Не был при жизни и тем более не виден сейчас. Как выразился в 1995 году Е. Эткинд, «на фоне предшественников Дудин исчезающе мал и рядом с такими современниками, как Глеб Семенов, Давид Самойлов, Евгений Винокуров, Борис Слуцкий, он неинтересен». В этот ряд можно добавить таких разных поэтов как Е. Евтушенко и А. Кушнер. Да, был участником войны, в РККА служил с 1939 года, войну закончил гвардии старшим лейтенантом. Но ведь памятник собираются ставить совсем по другой причине – сколько было таких старших лейтенантов, прошедших войну. Памятник ставят поэту.
Однако в Петербурге, где так и не поставлен памятник Александру Блоку, нет памятника Осипу Мандельштаму или, положим, Борису Корнилову, Николаю Заболоцкому, ставить памятник Дудину странно. Это причуда инициаторов, глубоко советских по своей ментальности. Дудин был Героем Социалистического Труда (1976), обласканным властью, имевшим вес в партийных органах, практически официозным писателем, и именно по этой причине, мне кажется, знаки памяти о Дудине так активно продвигают и Бровкина, и Кураев. Они, я думаю, хотят увековечить не весьма среднего поэта, а тип личности.
Но почему тогда не поставить памятники Александру Прокофьеву, Олегу Шестинскому, Анатолию Чепурову, Георгию Холопову? Мало ли было в Ленинграде чиновных писателей-секретарей с советскими биографиями? Почему выбран именно Дудин? Как поэт он не более «выдающийся», чем, скажем, Прокофьев, который был и поэтом более интересным, и должностей имел поболее: секретарь президиума ЛО ССП СССР (1939 – 1940), председатель президиума, ответственный, первый секретарь правления ЛО Союза советских писателей, затем СП СССР, затем СП РСФСР (1945 – ноябрь 1948, 10 декабря 1954 – 15 января 1965).
Гражданин Дудин был и председателем ленинградского отделения СКЗМ, и делал главный доклад о поэзии на IV съезде СП СССР (1967), и был первым секретарем правления ЛО СП РСФСР (1965 – 1967), и секретарем правления СП СССР (1986 – 1991), и депутатом Верховного совета РСФСР двух созывов. А это всё даром не дается, для этого нужно регулярно обслуживать власть, которой нужно одобрение своих действий, их, так сказать, культурная легитимация. Сейчас это опять стало заметно. Естественно, ничего нового не изобрели, в советское время все это уже было.
А примеры недостойного гражданского поведения гр-на Дудина искать не нужно, они под рукой. Вот, скажем, письмо четырех ленинградских писателей, среди них и Дудин, опубликованное в «Литературной газете» (1973, 5 сентября) под шапкой «Гневно осуждаем». На сей раз осуждали писатели А.Д. Сахарова: «Теперь его поведение перешло всякие границы. Сахаров клевещет на наш общественный и государственный строй, выступает с призывом не доверять миролюбивой политике Советского Союза. <…> Мы, советские писатели, стоящие на ясных партийных позициях, считаем деятельность Сахарова вредной идеологической диверсией, направленной на то, чтобы помешать партии <…>».
Понятно, что партия велела – писатели дружно подписали. Сахарова не читали, взглядов его толком не знали – это письмо было откликом на такое же гневное письмо членов АН СССР, напечатанное в «Правде» 29 августа 1973 г. Но ведь можно было и не подписать – в тюрьму уже точно не сажали. Между прочим, Петр Капица письмо академиков не подписал, и ничего с ним не случилось, в 1974 г., к своему 80-летию, стал Дважды Героем Социалистического Труда! И академик Виталий Гинзбург тоже не подписал – и тоже без последствий, как был зав. теоретическим отделом в ФИАНе – кстати, непосредственным начальником Сахарова, – так им и остался. Но гражданское мужество – удел избранных, к числу коих гражданин Дудин не относился.
Другой пример – исключение Е. Эткинда из Союза писателей СССР 25 апреля 1974 г. Почти что ровно 40 лет назад. Протокол № 9 заседания секретариата правления ЛО СП РСФСР хранится в ЦГАЛИ СПб и был опубликован во французском журнале***. Цель, поставленная тогда перед писателями-секретарями, – быстро исключить Эткинда из Союза писателей. Прежде всего, за то, что он «поддерживал постоянные контакты с Солженицыным и оказывал ему помощь в проведении враждебной деятельности», а также за другие факты враждебной деятельности, в частности, за то, что превозносил стихи Бродского, а также за авторство «Открытого письма молодым евреям, стремящимся в эмиграцию». Кстати, согласно протоколу, председатель заседания, он же первый секретарь ЛО СП РСФСР Г. Холопов зачитал сначала справку КГБ о преступлениях Эткинда – на самом деле справку зачитал чиновник из Большого дома, упоминать которого в протоколе было нельзя. По документам ни КГБ, ни его кураторов никогда не существовало.
Естественно, писатели-секретари дружно осудили и в итоге исключили, как того потребовал обком КПСС. Вот протокольная запись высказывания Дудина: «Если вспомнить вступительную статью Эткинда в «Библиотеке поэта» и это письмо молодым евреям, то видно самое отвратительное – национализм, от него пол-локтя до фашизма. Этот сионизм лезет из каждой строки. Это не имеет ничего общего с программой Союза писателей. Эткинд сам ставит себя вне нашей организации».
Запись краткая, но выразительная. Упоминание «Библиотеки поэта» – это отсылка к громкому городскому скандалу 1968 года, вызванному выходом в серии «Библиотека поэта» двухтомника «Мастера русского стихотворного перевода», подготовленного Эткиндом. Крамольной оказалась одна фраза во вступительной статье, объяснявшая, почему в советское время поэтический перевод достиг небывалого прежде уровня: «Общественные причины этого процесса понятны. В известный период, в особенности между XVII и XX съездами, русские поэты, лишенные возможности выразить себя до конца в оригинальном творчестве, разговаривали с читателем языком Гете, Орбелиани, Шекспира и Гюго». Тираж первого тома с этой фразой был уничтожен, а том был напечатан заново уже без нее. По инициативе директора издательства Г. Кондрашева выход двухтомника стал предметом разбирательства на заседании бюро Ленинградского обкома КПСС 22 октября 1968 г. В итоге уволили главного редактора «Библиотеки поэта» В. Орлова, главного редактора издательства М. Смирнова и зав. редакцией «Библиотеки поэта» И. Исакович. Кстати, Орлов на заседании 25 апреля присутствовал как один из секретарей правления, прокричал, что Эткинд «не является советским писателем» и потребовал его исключения. В общем, отомстил, как мог, за свое увольнение в 1968 году.
Какое отношение к фразе Эткинда мог иметь сионизм? Никакого. Как сионизм связан с фашизмом? Никак. Все высказывание Дудина бред от начала и до конца, и он не мог этого не осознавать. Но так тогда требовалось – бессовестно лгать. И Дудин смело лгал, нарушая 9-ю заповедь: «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего».
Позже, в 1995 году, в очерке «Трусость храбреца» Эткинд объяснил психологию Дудина: для него характерно «безоговорочное подчинение начальству, преклонение перед приказом. Обмануть, даже предать он мог, но не по злобе, не из коварства или стремления к власти, а только из бессмысленного послушания. <…> Сионизм, который граничит с фашизмом: такое чудовищное обвинение могло привести меня к аресту и лагерному сроку – даже в 1974 году; срока давали за гораздо меньшие грехи. Как он мог это позволить себе? Тут сошлись разные обстоятельства: во-первых, он полагал, что об этом его выступлении никто не узнает, – стенографическая запись не велась; во-вторых, рядом сидел чиновник из ГБ; в-третьих, Дудин ожидал издания двух- или трехтомника своих стихов; <…> в-шестых, Дудин до заседания выпил полбутылки коньяка». В список стоит добавить 60-летие Дудина в 1976 г., к которому светила звезда Горя Труда за правильное поведение и успешную борьбу за мир. Стоит ли какой-то Эткинд Золотой звезды, с которой потом Дудин любил гулять по Невскому? Главное, что Дудину было абсолютно наплевать на Эткинда, он не держал на Эткинда зла.
Все понимаю, кроме одного: полной беззаботности насчет репутации. Ведь в архивах все осталось. И как же надо было жить исключительно сегодняшним днем и совсем не думать о будущем, чтобы так себя вести. Не люди, а бабочки-однодневки. Выпил полбутылки – и вперед, ублажать обком-горком.
Но запрос на послушание – это именно то, что предъявлено властью так называемой «творческой интеллигенции» сегодня. И подозреваю, что главные промоутеры памятника, особенно Кураев, всё это отлично осознают, с вызовом предлагая сегодня в герои времени такой типаж, как Дудина.
Михаил Золотоносов
