Криминология – наука, изучающая преступность. Какие ответы криминологи сегодня дают на старые и качественно новые проблемы? Почему подростки нападают на школы? Что делать с преступностью в Интернете? Стоит ли легализировать марихуану и проституцию? Своими соображениями с нами поделился один из самых известных криминологов в России – Яков Гилинский.
– Россия следует общемировым тенденциям криминологии или и здесь у нее «особый путь»?
– В целом Россия все-таки следует общим тенденциям. Другое дело, что в криминологии, как и в любой науке, есть разные точки зрения, мнения расходятся даже по самым общим вопросам. Например, снижается ли уровень преступности в России, как и во всем мире, или нет.
– По вашему мнению, он снижается?
– С 2006 года в России уровень убийств (в расчете на 100 тысяч населения) сократился в 3 раза, уровень разбойных нападений и грабежей – в 4–5 раз, уровень краж – в 2 раза. Но обычно когда говорят о мировых тенденциях, сравнивают количество убийств. Этот вид преступления совершается во всех странах, и уровень латентности, то есть неучтенности, все-таки наименьший. Статистика убийств репрезентативна. Так вот, уровень убийств во всех странах мира сократился с конца 1990-х – начала 2000-х годов примерно в два раза. А у краж, например, очень высокая латентность, очень много краж просто не регистрируются. Возвращаясь к теме общемировых тенденций, надо помнить: в новом обществе постмодерна, с одной стороны, действуют глобальные закономерности, но с другой – встречаются очень любопытные вещи. Например, на замену грабежам и кражам пришло мошенничество, уровень которого значительно вырос.
– Вы имеете в виду мошенничество в Интернете?
– Да. Сейчас им заниматься гораздо безопаснее и выгоднее. Выйдя на улицу с ножом, ты украдешь у пенсионерки 300 рублей. В то же время, сидя дома за компьютером, можно украсть миллионы в другой стране, и тебя никто никогда не поймает. Для сравнения: в 2016 году в Европе средний уровень раскрываемости преступлений был 42–46%. А преступлений в Интернете – всего 4%.
– А современная криминология изучает преступления в Интернете?
– Изучает, но пока не очень хорошо, не очень успешно. Хотя появляются целые сборники на эту тему. У меня есть англоязычный сборник «Организованная киберпреступность». Он издан в Германии ведомством уголовной полиции, здесь как раз статьи о киберпреступности в разных странах. Но России здесь нет, здесь Германия, Нидерланды и другие европейские страны.
– Россия плохо изучена?
– Да, конечно. Хотя эта область везде плохо изучена, она только зарождается. В России на эту тему больше всех работ у профессора Владимира Овчинского, недавно даже вышел его первый учебник по цифровой преступности. Но этого явно недостаточно. Сейчас киберпреступность становится общемировой проблемой, решить которую пока очень сложно.
– А предупреждение преступлений криминология изучает?
– Да, криминология занимается вопросом социального контроля, то есть тем, какие меры надо предпринимать, чтобы преступность снижалась.
– Это в теории. А на практике применяются эти знания?
– Очень слабо. Наше руководство, скорее, издает законы, противоречащие достижениям криминологии. Мои московские коллеги регулярно проводят экспертизу законодательных проектов, и, как правило, заключение дается одно, а проект принимается противоположный.
– Встречаются многочисленные материалы про «стандартный портрет преступника». Это мифы или все же есть доля истины в таких портретах?
– Именно доля истины. Этим вопросом занимался еще Чезаре Ломброзо. Он изучал строение черепа заключенных и пришел к выводу, что по особенностям черепа можно определить, преступник человек или нет. Эта теория давно опровергнута. Ученые из Великобритании обнаружили те же самые аномалии черепа у студентов Оксфорда, Кембриджа и офицеров гвардии Ее Величества. В наши дни были проведены более точные биологические исследования, которые могут указывать на большую или меньшую предрасположенность к преступным действиям и девиациям. Например, есть мужчины с лишней Y-хромосомой. Вы их легко отличите от прочих благодаря двухметровому росту! Считается, что у них повышенная агрессивность. Но ведь это не обязательно приведет к совершению преступлений. Агрессивность может быть реализована в спорте или в работе в правоохранительных органах. Но тут, конечно, надо учитывать все характеристики: физические и психологические. Самый простой пример: если обозвать холерика – он тут же даст по морде, если то же проделать с флегматиком – он улыбнется. Психические отклонения часто приводят к преступлениям сексуального характера. Но делать однозначные выводы, утверждать, что человек с определенным набором физических и психических качеств обязательно будет преступником, конечно, нельзя.
– С чем вы связываете участившиеся нападения подростков на школы?
– Дело в том, что в современном мире агрессивность повышена, в России особенно. Психологи, изучающие современное общество постмодерна, прямо пишут о шизофренизации сознания. Жизнь очень сложная, страшное социальное и экономическое неравенство. Только в России 22,5 млн человек живут на доходы ниже официального прожиточного минимума. Абсолютная нищета. Многие получают чуть больше прожиточного минимума, но ведь это не жизнь, а выживание. Проблема неравенства может считаться общемировой. В 2016 году 1% населения Земли владел 52% всех богатств. А в России 1% владеет 74%. Постепенно размывается средний класс как таковой: люди или обогащаются или, что происходит гораздо чаще, банкротятся. Тяжелое положение среднего класса выливается в движения вроде Occupy Wall Street и аналогичные в Европе.
– А как это относится к подросткам?
– Нападения в школах – это такая же агрессия, только среди подростков. Подростки в первую очередь оказываются в числе исключенных из всех сфер общественной жизни. У них нет должного образования, профессии, нет дохода. Общество должно обеспечить подросткам возможность участвовать в активной творческой деятельности, чтобы направлять энергию в нужное русло.
– Думаете, что и в США или Европе причина та же?
– Да, это общемировая проблема. Другое дело, что в некоторых странах этот вопрос встает более остро. У нас ситуация усугубляется отсутствием социальных лифтов. Петербург и Москва – это не показатели. А что малые города, сельская местность? Там же подростки испытывают абсолютную безысходность. Это выливается в трагедии. В США оказывают влияние и некоторые другие факторы.
– Распространенность оружия является таким фактором?
– В случае подростков – не особо. У нас недавно ребенка в школе избили до смерти руками и ногами. В США для этого есть оружие. Агрессивность и количество преступлений такого рода напрямую с оружием не связаны.
– Значит, нет смысла в бушующих в США спорах вокруг Второй поправки?
– Это вопрос – один из немногих в криминологии, по которому у меня нет четкого мнения. Вообще, я всегда склонялся в сторону свободы продажи оружия. Хотя бы затем, чтобы законопослушные граждане, которые выступают исключительно в качестве потерпевших, могли иметь в кармане пистолет на случай нападения. Более того, когда население вооружено, количество нападений со стороны преступников тоже снизится. Так что я скорее за свободную продажу оружия. Конечно, при наличии справок о психическом здоровье. Но сегодняшняя ситуация в России настолько тяжелая, что моя склонность начинает колебаться.
– Что вы понимаете под тяжелой ситуацией?
– Высокую агрессивность, высокую алкоголизацию. С другой стороны, есть черный рынок, где оружие можно и так легко приобрести при желании с кем-нибудь расправиться. Так что в целом, я за, но у нас, возможно, все это должно быть с бо́льшими ограничениями, справками, лицензиями.
– Кажется, гораздо более твердая позиция у вас на тему легализации легких наркотиков. Так?
– Да, здесь позиция у меня вполне определенная. Потребление наркотических и подобных психотропных средств было всегда. Об этом писал отец-историк Геродот, описывал, как древние египтяне жгли травку, нюхали и, выражаясь нашим языком, балдели. Отец медицины Гиппократ в своей медицинской практике использовал опиаты. Желание повлиять на свое сознание присуще и животным. Известный пример – кошка и валерьянка. Так и собачка бежит в лесу, выкапывает корешок, грызет и валяется, болтая лапками. Это свойство биологических видов.
– Но вы же признаете опасность наркотиков?
– Наркотики стоят в одном ряду с алкоголем. Более того, некоторые наркотики менее опасны, чем алкоголь. Они выполняют социальные функции: обезболивание, разрядку или отдых, самоидентификацию.
– Самоидентификацию? Это как?
– Одни пьют французский коньяк, другие гонят самогон. Одни варят черное, другие нюхают кокаин, один из элитарных наркотиков. Здесь же проявляется протестная функция среди молодежи.
– Возникает риск на фоне такой самоидентификации маргинализироваться.
– Да, но ведь всё в этом мире имеет свои позитивные и свои негативные последствия. Это как Инь и Ян. Более того, я вам открою тайну, о которой не говорят в России, но давно знают в Европе. Есть три вида наркотиков, которые не вызывают физическую зависимость, в отличие от алкоголя. Это гашиш, кокаин и, как ни странно, галлюциногены. Психическую зависимость, конечно, все вызывают. Но все равно получается, что они менее опасны, чем алкоголь. Так вот почему алкоголь разрешен, а марихуана – нет? Это бред. В связи со всем этим постепенно меняется международная политика в отношении наркотиков. Место наркомана – в медицинском учреждении, а не в тюрьме. И, я думаю, что в будущем все наркотики будут легализованы.
– И даже условный «крокодил»?
– А крокодил не нужен будет. Зачем крокодил, который убивает за год, если можно будет употреблять гораздо менее опасные вещества легально?
– Может, это дешево?
– А вы знаете, что наркоманы в странах Западной Европы могут получить дозу в медицинском учреждении бесплатно в любое время суток?
– Но это же будет только стимулировать наркоманов!
– Должна быть легализована и применяться заместительная терапия. Работники медицинских учреждений проводят агитацию для тех, кто колется. Они дают дозу, но предлагают перейти на что-то более легкое. Одна моя приятельница, петербурженка во многих поколениях, вынуждена жить в Берлине. Она героиновая наркоманка. У нас ее посадят, а там она благополучно живет. Она за это время защитила кандидатскую диссертацию и написала несколько книг. Она находится на заместительной терапии. Еще пример: заместительная терапия легализована в Украине. К моменту, когда Крым стал российским, в этом регионе около 800 человек находились на заместительной терапии. В течение первого года, когда она, соответственно, стала запрещенной, умерло порядка 100 человек. Так что большинство здравомыслящих наркологов тоже поддерживают заместительную терапию.
– Разве доступность легких наркотиков не будет толкать людей к употреблению чего-то более тяжелого?
– Это всё по большей части пропаганда и болтовня. Хотя, конечно, такие случаи не исключены. Некоторые начинают с вина, а потом спиваются и заканчивают средством для мытья окон. Кто-то действительно рискует пойти по такому пути. Но подавляющему большинству это не грозит.
– Вы упоминали, что даже после легализации государство должно применять разумные меры противодействия наркомании. Какие это меры?
– Это разумная антинаркотическая и антиалкогольная пропаганда, агитация. Я видел большой плакат в Швеции, на котором девушка отстраняет молодого человека, потому что тот пьяный. В Польше антинаркотическая пропаганда начинается с детского сада. У них своя сложная продуманная система, разработанная психологами. В британских школах, например, показывают фильмы, также разработанные профессионалами. Но всё это работает только в том случае, если у подростков есть возможности для самореализации и активной творческой деятельности.
– Вы думаете, что Россия готова к такому?
– А Россия никогда не готова. Но надо же с чего-то начинать. Прежде всего – заместительная терапия. Здесь-то к чему быть не готовым? Такая жесткая антинаркотическая политика в некоторых сферах является просто преступной. Например, тысячи больных онкологией умирают в муках, хотя их состояние могли бы облегчить с помощью обезболивающих, которые на сегодняшний день под запретом.
– А легализация проституции была бы принята российским обществом?
– Общество надо воспитывать в этом отношении. Проституция – это нормально. От кого больше вреда: от продажного политика или от продажной женщины или мужчины? А проституция существовала во все времена и всегда будет существовать. Но никто не говорит, что это хорошо.
– Сейчас с этим довольно непонятная ситуация: с одной стороны, проституция незаконна, но с другой – вполне процветает.
– В России это поле для крышевания со стороны полиции. Все нелегальные публичные дома, квартиры находятся под полицейской «крышей». Так же, кстати, как и точки по продаже наркотиков. Они абсолютно все крышуются. Я долго изучал этот вопрос, брал интервью у офицеров тогдашнего управления по борьбе с организованной преступностью, и мне прямо говорили, какой отдел полиции какую точку крышует. Я публикую эти интервью, заменяя номера отделений буквой X. Даже рядом с моим домом есть точка по продаже наркотиков, о которой знает всё население и которую контролирует местный отдел полиции. С проституцией абсолютно то же самое.
– Сможет ли наше государство взять всё это под свой контроль?
– У нас был колоссальный опыт в царской России. Желтые билеты, контроль со стороны медиков. Кстати, сейчас большинство медиков выступают за легализацию проституции, открытие публичных домов и соответствующий медицинский контроль.
– Сейчас активно обсуждается вопрос запрета абортов. Как вы относитесь к этой инициативе?
– Криминализация абортов абсолютно точно увеличивает количество смертей. Однажды я присутствовал при судебно-медицинском вскрытии женщины. У нее с мужем было уже трое детей, и четвертого никак не прокормить. Она пошла на криминальный аборт, а некриминальных тогда не было. Если женщина по тем или иным причинам не хочет рожать ребенка, она скорее всего сделает аборт. Только не в нормальных условиях, а у бабки-знахарки. Такие случаи зачастую заканчиваются или смертью или бесплодием. Кроме того, если ребенок нежеланный, то повышается вероятность того, что у него будут проблемы в будущем. Среди детских психологов есть мнение, что если до одного года ребенок не испытывал постоянную любовь матери, то в несколько раз повышается вероятность того, что из него вырастет насильственный преступник. Поэтому нынешние попытки криминализировать аборты в России – это очередное преступление нашей бездумной Думы.
Сейчас криминализируют всё подряд. Даже меня можно судить по нескольким статьям прямо сейчас.
– За какую-нибудь пропаганду?
– Здесь есть более очевидные вещи. Я атеист, и в компании могу сказать, что никакого Бога нет, что это поповские сказки. А чьи-то чувства окажутся оскорблены. Пожалуйста, на мне 148 статья УК.
– А как вы относитесь к закону о новых методах наказания вроде лишения Интернета, домашнего ареста, запрета общаться с конкретными людьми?
– Здесь сложно сказать, практика покажет. Но я всегда говорил, что нужно искать альтернативные методы наказания. Конечно, нужно заключать под стражу за тяжкие преступления. Но во многих других случаях тюрьма человека только испортит. Более того, это никого толком не предупреждает.
– Для многих лишение свободы наверняка является неплохим сдерживающим фактором.
– У Карла Маркса есть небольшая статья, где он приводит чистую статистику. После каждой публичной казни за тяжкое преступление количество таких преступлений только увеличивается.
– Как работает эта логика?
– Жестокость власти порождает жестокость населения. В XIX веке одними из первых стран, где отменили смертную казнь, стали Аргентина и Австрия. И количество соответствующих преступлений после этого уменьшилось. Великобритания в 1965 году провела законодательный эксперимент – мораторий на смертную казнь на 5 лет. Количество преступлений после этого не увеличилось, и Великобритания отказалась от смертной казни.
– Какие законы Уголовного кодекса вы бы отменили прямо сейчас?
– Как говорил профессор Ханс-Хайнрих Йешек, уголовный закон должен быть отменен как противоречащий правам и свободам человека. Я повторяю профессора Йешека. Но сегодня, к сожалению, этого сделать нельзя. Для начала, самое очевидное, нужно ликвидировать уголовную ответственность за оскорбление чувств верующих. Почему никто не защищает мои чувства атеиста? Абсолютное безумие творится и вокруг размножающейся 228 статьи. Жестко наказываются люди, даже не занимающиеся сбытом. Всё это нужно ликвидировать, оставив максимум одну статью для крупных наркоторговцев. Также 22 глава УК, касающаяся экономических преступлений, должна быть ликвидирована. Пару статей надо перевести в преступления против собственности, пару статей – в преступления должностных лиц. Остальное – это гражданско-правовые деликты. Этот список можно продолжать очень долго, у нас ведь Уголовный Кодекс надо переписывать заново.
Анастасия Беляева