В Петербурге любят французскую литературу – по крайней мере, ей забиты полки книжных магазинов. И современный французский роман, будь то эпатажный Бегбедер или чувствительная Гавальда, раскупается очень неплохо. Число молодых французских писателей всё время растет, а русские издатели не понимают, откуда во Франции столько талантов. Чем издательское дело во Франции отличается от такого же дела в России, мы и пытались разобраться.
На самом деле, французский секрет отнюдь не в среднем арифметическом литературного таланта на долю населения, а в гораздо более приземленных вещах, начиная с издательств, которые не зацикливаются на жанровой литературе. Французские издатели на свой страх и риск издают или, по крайней мере, пытаются издавать почти всё. Вопрос жанра, объема и оформления здесь условность. Если большинство российских издательств не берутся издавать короткую прозу по причине того, что у книги объемом менее шести листов разваливается корешок (а мягкие обложки не популярны), то во Франции такой проблемы нет – компактную книжку купят с удовольствием. В этой довольно абсурдной ситуации с объемами для России даже есть что-то национальное – все великие русские писали толстые книги, а Чехов мучился, что не может работать в крупной форме.
В отношении жанров французы безостановочно экспериментируют – роман из сплошных диалогов, роман-монолог, роман о романе, роман о романе в романе, стихи в прозе, проза в стихах, игры со словами. Иногда берешь в руки французскую книгу и понимаешь, что подобное произведение никогда не могло бы существовать в России, потому что, как бы ни рассуждали издатели, акцент в сознании российского читателя стоит на сюжете, а французского – на языке. Недаром каждый год во
|
Дешевле получается издавать тех, кто давно умер. Да и покупают русскую классику лучше. То есть Сорокин с Пелевиным как-то идут, но неважно |
Франции публикуется такое количество художественной и научно-популярной литературы о языке: “Спасем 100 редких выражений”, “Грамматика это нежная песня”, “Маленькая книжка изысканных ругательств”. Именно книги, связанные с языком, составляют основной фонд издаваемой во Франции литературы.
Некоторые из этих книг появляются в русских переводах, но шансы на местную аудиторию у них, как правило, нулевые. Даниэль Пеннак обычно пылится на последних полках стеллажа “Буквоеда”, за вторым рядом нераспроданных книг. И дело тут не в плохом переводе, а в том, что российский читатель к такой литературе не привык. Если парижский букинист способен рассказать прохожему все о любой книге, заинтересовать, объяснить ее ценность, а продавец несетевого магазина, по крайней мере, в силах указать правильную полку, то в родном “Доме книги” “Анжелика” лежит на одном столе с “Госпожой Бовари”, а консультанты не знают, кто написал “Нагие и мертвые”.
Культура языка и книг во Франции живее всех живых, прежде всего, благодаря СМИ. Почти у всех крупных парижских газет есть подробные книжные приложения, а серьезные литературные журналы (“Lire”, “Magazine litteraire”) являются одновременно тиражными и глянцевыми. Всё это, не считая литературных программ по ТВ и бесконечных книжных салонов, ярмарок, выставок, плакаты которых красуются повсюду, не хуже рекламы нового фильма Вуди Алена. Глядя на них, вновь приходишь к мысли о том, что кризис в России связан не с тем, что система дала сбой, а с тем, что ее изначально не было.
_________________________________________________________
КОММЕНТАРИЙ:
Софи Бенеш, директор французского издательства “Интерферанс”:
– Что самое сложное в работе французского издателя?
– Я думаю, самое сложное – выбор книг и распределение. У многих больших старых издательств есть свои распределители, у книжного дома “Галлимар”, например. При этом конечно, распределитель “Галлимар” может работать и с другими издательствами, но это целая система, в основе которой не только склад, бухгалтерия и заказы, но главным образом доверие и репутация. Когда мое издательство только появилось 15 лет назад, мне приходилось самой ходить по разным магазинам Парижа, предлагать книги, обсуждать цену, забирать нераспроданный тираж… Это было ужасно тяжело, приходилось записывать, какие книги где оставила, возвращаться через месяц, смотреть, что продалось, а что нет.
– Книжные магазины готовы работать со всеми издательствами?
– Все книжные магазины, как и все издательства, – совершенно разные, и они должны совпадать во вкусах, чтобы плодотворно сотрудничать. Если присмотреться, то заметите, что в книжных магазинах Парижа выбор разный. Нобелевский лауреат Леклезио может быть у всех, но какая-то другая книга – вовсе необязательно. Магазины Парижа, как и книжные дома, рассчитаны на разную публику.
– Ваша аудитория – поклонники русской литературы?
– Да, я издаю много русской классики, потому что сама ее очень люблю, – Шаламова, Ахматову, Достоевского, Чехова, Андреева.
– А современную русскую литературу печатаете?
– Пока нет, хотя я как переводчик Людмилы Улицкой считаю, что можно было бы. Но на нее такие права дорогие. Знаете, дешевле получается издавать тех, кто давно умер. Да и покупают русскую классику лучше. То есть Сорокин с Пелевиным как-то идут, но неважно. Зато почему-то французы любят Куркова, хотя мне он представляется очень средним писателем. Вообще, справедливости ради, надо сказать, что с переводной литературой издателям, и мне в частности, легче работать, чем с оригинальными французскими текстами. У нас существует организация “Международный дом книги”, которая активно отслеживает иностранную литературу и оказывает финансовую поддержку издателю, например, берет на себя 50 или 60% стоимости перевода.
– Туда обращаются сами издатели?
– Иногда переводчики, но чаще издатели. Три раза в году собирается специальная комиссия, состоящая из профессионалов, которые рассматривают около двухсот досье и решают, какие книги опубликовать на французском.
– И какие языки оказываются самыми популярными?
– Как правило, больше всего англоязычной литературы, затем книги на немецком языке, а ещё нынче модной стала скандинавская литература. Процент русской литературы довольно маленький. Но на самом деле, язык не главное. Когда комиссия принимает решение, она основывается на качестве самого текста и на переводе, конечно. Вокруг каждой книги происходит бурная дискуссия, все обязаны высказаться.
– Конкуренция между переводчиками при этом играет роль?
– Нет, наоборот, все очень радуются, когда комиссия выдвигает книгу на редком языке, на китайском, например. Переводов с китайского так мало, что подобную книгу будут отстаивать до последнего, давая переводчику миллион шансов.
– То есть система взаимодействия с иностранной литературой во Франции отработана, а с франкоязычными авторами что происходит?
– Тут какая-то тайна, которую невозможно разрешить. Есть система ридеров, от самых неопытных до самых авторитетных. Но для них в этой работе нет прямой выгоды. Платят мало, славы в любом случае никакой. Единственное, что радует, так это то, что во Франции абсолютно все рукописи, попадающие в издательства, читают. Прочитывают всё. Не бывает такого, чтобы какой-то текст добрался до издательства, а его бы не прочитали. У нас особые правила – все читают всё.
– Это что – традиция такая?
– Это вопрос доверия – то есть самого главного, на чем держится издательская деятельность. Мы не знаем, будет ли популярен тот или иной французский автор, и мы уж тем более не знаем, будет ли продаваться иностранный автор, поскольку текст оригинала издатель не всегда может прочитать. Так что доверие самое главное и самое сложное в издательском бизнесе.
Анастасия Петрова
