Предприниматель Илья Забежинский – известный православный блогер. В Facebook он описывает собственный опыт жизни в церкви – не так критично, как некоторые его коллеги, но гораздо более живописно. В интервью – исключительно серьезном – он поделился с «Городом 812» своей оценкой того, чем живет православный Петербург.
– Уже будучи взрослым человеком и имея свой бизнес, вы пошли учиться в семинарию. Зачем?
– В начале нулевых я получил богословское образование в светском вузе. Но для того, чтобы стать священником, чего я для себя не исключал, по установленному патриархом Кириллом правилу, нужно иметь семинарское образование. Поступил на заочное отделение, где было много священников и дьяконов, получавших ставшие необходимыми им дипломы, немного мирян. Они ходили только на сессии, а я напросился вольнослушателем на дневное отделение.
– Почти официально говорится, что уровень молодежи, поступающей в семинарии, последнее время снижается. Вы согласны?
– Я слышал от многих преподавателей, что дети сейчас слабенькие. Я сидел два года на задней парте и наблюдал, как на занятиях 2/3 слушателей играли в разные стрелялки на своих компьютерах. Но разве в светских вузах не то же самое? У меня скорее вызывала вопросы сама система преподавания – она школярская, только половину времени давался новый материал, другая половина уходила на проверку домашнего задания. Как будто не доверяют своим студентам.
– Я о том, что бесправие рядового духовенства, о котором много говорят внутри церкви, отпугивает потенциальных желающих стать священниками.
– Кто чувствует потребность стать священником, тот им станет. Я обращал внимание на другое. По окончании семинарии, которая приравнивается к бакалавриату, пошли в академию, то есть в магистратуру, те, кто играл на компьютере. Те, кто был внимателен, пошли на приходы. В принципе, набор богословских знаний в бакалавриате достаточен, чтобы быть священником и настоятелем. Епископу нужно закончить академию, но многие делают это уже постфактум.
Думаю, во многом решение семинаристов идти в магистратуру обусловлено инфантилизмом, желанием оттянуть момент выбора. В церкви ведь на этом этапе надо определяться с главным вопросом своей жизни – женишься ты или нет. Либо женишься и тебя рукополагают в дьяконы и священники, либо принимаешь постриг и становишься монахом. Пока не определился, можешь быть чтецом, алтарником, то есть занимать второстепенные должности. Они получают очень небольшие деньги, на 4–5 ролях. Те, кто идет в магистратуру, – продлевают время для принятия решения. То же самое в светском образовании – в магистратуру часто идут те, кто пока не нашел себя в профессии.
– Вы видели трех петербургских митрополитов. Можно их сравнить?
– Митрополит Иоанн (1990–1995) оставил по себе память как о старце-молитвеннике. Недаром когда он неожиданно умер, о нем и обстоятельствах его смерти в епархии стали складываться легенды. У его могилы дежурили женщины, записывали какие-то чудеса, происходившие по его молитвам, самодельные иконы ему писали.
– Обстоятельства его смерти – это о том, что он умер на руках у Нарусовой?
– Я там не присутствовал. Я слышал два адреса, где это могло произойти: в Мариинском театре и недостроенном отеле на Карповке. Якобы был прием с участием мэра, он задержался, а митрополит его ждал, замерз. По легенде Нарусова попросила у владыки благословение, он благословил, а в тот момент, когда поднял руку, чтобы благословить Собчака, – умер. Такая легенда.
Следующим был митрополит Владимир (1995–2014), как и митрополит Иоанн – выпускник Ленинградской духовной академии. Он правил практически без скандалов. Правда, начал с того, что отозвал монахов, служивших в обычных приходских церквях, в Лавру.
– А зачем?
– Ну, в общем-то, в этом нет ничего плохого, чтобы их отозвать, они же монахи, он митрополит. Он решил: пускай живут в монастыре, а приходами пусть занимаются белые священники. Многие были недовольны, в частности, один известный петербургский блогер из таких монахов. Он не согласился с митрополитом и ушел из Церкви. Митрополит Владимир – человек просвещенный, меня поражало, насколько у него богатая речь. Он пришел сюда с модернистскими идеями – переходить на новый календарь, русский язык. Но встретил жесткое сопротивление и не стал его преодолевать. Никаких эксцессов за 20 лет его правления не было, за исключением печального дела отца Глеба Грозовского, но это уже на излете его правления. 4 года назад нам назначили митрополита Варсонофия из Саранской епархии. Сначала это было тревожно, всякие шуточки по этому поводу отпускались. Тревожно еще и потому, что у нас его совсем не знали, он не учился в нашей академии.
– Шуточки – в смысле про мордорских из Мордовии?
– Да. Были страхи – как он поведет себя, будет ли перемещение настоятелей. Но вот 4 года прошло – а ничего не случилось. У меня даже была идея, несмотря на провокационный стиль моего блога, написать, что вот надо же, все хорошо. Никого не сняли и не поменяли.
– В Спасо-Преображенском соборе поменяли.
– Там настоятелем был брат патриарха. Говорить, что митрополит Варсонофий снял брата патриарха, – смешно. В Сампсониевском соборе тоже сняли – но там настоятель сам хотел уйти, правда, он думал уйти на настоятеля другого собора, а не в никуда, как получилось в итоге. В остальных – все те же добрые наши петербургские настоятели, многие еще с ленинградских времен. И даже в новые храмы никто из Саранска не приезжает. Я несколько раз бывал на службах, где он служил, а потом и на трапезах. Владыка Варсонофий говорит простые проповеди простыми словами, понятные людям. Они от души. Если бы не скандал с Исаакием, то вообще все было бы тихо.
– Говорят, что обязательные отчисления церквей в епархию сильно повысились.
– Я слышу жалобы, что они высокие. Но ни одной жалобы, что они непосильные. Кто-то говорит, что повысились. Но так по всей стране они повысились. По провинциальным священникам, мне кажется, это ударило больше, чем по нашим.
– А когда митрополиту Варсонофию прыснули в лицо из баллончика – это ж не от большой любви.
– Ну, если это и правда, то священник, который прыснул, просто больной человек, это же известно. У него не было оснований гневаться на митрополита, его сняли из настоятелей, но настоятелем стал его зять.
– А в виновность Грозовского вы верите?
– Я не знаю. Я знаю мнение большого числа священников нашей епархии, которые лично его знали, и которые не верят в его виновность. И с меньшим числом я знаком – которые верят. Меня гораздо более волнует, как церковь к этому отнеслась. Что говорили епископы, патриарх, когда ему впервые предъявили обвинение.
– Спикеры церкви очень лояльно о нем говорили, по-моему.
– Чаплин в самом начале, когда был еще у власти, говорил: «Пускай посидит». Митрополит Владимир, еще будучи правящим архиереем, сказал несколько теплых слов в духе «давайте молиться за него». Как церковного человека меня интересует – почему церковь не провела собственное расследование?
– Нет ведь такой практики.
– Ну и что? Пусть будет. Для решения внутрицерковных споров мы не привлекаем светский суд, а такие важные вопросы доверяем светским властям. У нас если священник подозревается в убийстве, его запрещают в служении. А кто решает, виновен он в этом или нет? Органы следствия решают, а не церковь. Хотя у нас много людей, имеющих опыт, которые могли бы провести свое расследование. Да хотя бы лично попытаться поговорить со свидетелями, составить свое мнение. С ним самим поговорить, его мнение учесть. Если он осужден несправедливо, надо за него бороться. Если справедливо – надо от имени церкви принести извинения пострадавшим. А мы делаем вид, что это дело одного Грозовского. Ведь епископ – это отец всем священникам. Он поехал в тюрьму к Грозовскому? Помог его семье?
На мой взгляд, в церкви есть проблемы – но лежат они не в той плоскости, о которой вы спрашиваете. Это доступность богослужения в плане языка и смысла, церковное образование, отношения с другими православными церквями, с государством. Люди, которые родились уже не в СССР, став прихожанами, уже не воспринимают все через слово «надо». Мы привыкли к объяснению «так положено», а они – нет. Они задают вопросы: почему столько поклонов, почему календарь такой, почему язык непонятный, а зачем митрополиту шапка золотая.
– А как вы ответите не вопрос – зачем митрополиту шапка? Это ж традиция такая.
– Ну вот для вас достаточно ответа: традиция. А для нового поколения слово «традиция» ничего не обозначает. Оно требует смысла.
– Люди, которым недостаточно слово «традиция», просто не пойдут в церковь.
– Мы говорим как раз про ту молодежь, которая в церкви. Зачем митрополиту под ноги кладут коврик?
– И как вы объясняете?
– Мы не объясняем. Я говорю, что это вопросы, на которые мы не даем ответов.
– А вы верите, что можно дать другие ответы?
– Конечно. Христианство – это же бездна смыслов. Задача христианства – привести человека к Богу. Конечно, тогда возникает вопрос – а в чем наше православие? Если шапка не главное, и иконостас не главное, и церковно-славянский не главное, и то, что мы стоим, когда можно сидеть, не главное, – то, что делает нас нами и отличает, например, от католиков?
– И какой ответ на этот вопрос?
– Нет ответа. Об этом надо думать. Сейчас пришло время думать.
– Тогда остается разница в догматах. От кого исходит Святой Дух.
– А кого это волнует? Кто из наших прихожан силен в догматике? 90% прихожан, если им озвучить католические догматы, с ними согласятся.
– Вам не кажется, что никто никогда не найдет ответов?
– Церковь найдет. Будут меняться поколения, будет больше уважения к этим вопросам, потому что пока они воспринимаются как «зачем вы мутите воду». Многие вещи в церкви реформируются на наших глазах. Такая важнейшая часть, как причастие, например. В синодальный период и в советские времена прихожане причащались 1–2 раза в год. Причащаться чаще человек считался недостоин. И за последние 15–20 лет безо всяких решений синодов мы вернулись к нашей древней традиции и традиции других церквей – люди причащаются каждую неделю. Перешли же многие православные церкви на родной язык.
– Наверное, частое причастие не имеет такого значения, как переход на современный язык.
– Частое причащение – это просто революция.
– Причастие девальвировалось?
– Наоборот. Оно вернулось к изначальному смыслу. Причастие – это как дыхание: каждый глоток воздуха важен, без него нельзя.
Истории из блога Ильи Забежинского
Как митрополит учил есть ананасы
Приехал как-то наш бывший владыка к нам на приход ордена вручать. И мне тоже. Правда, не орден, а медаль. Меня тогда еще у нас к медалям представляли. После чего пошли в трапезную. Владыка сидит в центре. Перед ним, как обычно, ананас. Владыка вообще очень любил ананасы. А я тогда как раз фруктами торговал.
Он берет кусок ананаса и с этим куском в руке начинает рассказывать.
– Люди в основном не знают, как нужно есть ананас. А я вас сейчас научу. Потом будут вас спрашивать, кто вас научил ананасы есть, скажете: митрополит научил. Так вот у ананаса самое вкусное место – оно здесь, в конце, возле попки. Если это место съел, то все остальное уже можно выкидывать. То есть если хочешь ананасом от души наесться, надо чтобы много у тебя ананасов было. А этот вот – хороший у вас ананас, неплохой.
Владыка задумался. Все молчали и ждали, что он еще скажет.
– Вот, помню, приезжаю я из своей старой епархии. А там у меня все-таки обжито уже все было, быт налажен. Приезжаю я, казалось бы, в Северную столицу, а у меня тут в резиденции крыша течет, забор старый. Ты помнишь, Сережа? – он повернулся к своему секретарю. – Машину посмотрели – старая разбитая «Волга». На такой и ездить нельзя. Ну, я сразу к мэру, к Собчаку на прием. Так, мол, и так. Негоже, Анатолий Александрович, второму лицу в городе так жить и на такой машине ездить. Он вскинулся на меня: кто это, мол, тут второе лицо? Я объясняю: у вас власть светская, государственная. А у Церкви – власть духовная. Надеюсь, на духовную власть вы не претендуете? Ну, он заулыбался, головой закачал. Своему заместителю, худенький такой был, носик уточкой, говорит: возьмите на заметку, Владимир Владимирович.
И мне сразу же прислали бригаду, резиденцию сделали. И автомобиль выделили – «Вольво». Такой же, как у самого Собчака был.
И что вы думаете? Сразу же разговоры пошли, что владыка, мол, ездит на дорогой машине. Представляете? Неделя прошла, а уже все говорят, что на дорогой машине!
– Да что вы, владыка, – раздались голоса за столом.
– Мы все знаем, насколько вы скромный человек!
– Я даже и прихожанам нашим говорю: берите пример всегда с нашего владыки!
– Я-то скромный, – покачал головой митрополит, откусывая ананас, – но некоторые думают, что бывают и скромнее. Вот Ювеналий в Москве, тот, например, на «Волге» ездит. А кто знает, что у него «Волга» только снаружи? А внутри у него от двигателя и до салона все от «Роллс-Ройса». Вот тебе и скромный.
Он еще помолчал. Откинулся в кресле.
– А ананас – хороший. Я много в своей жизни ананасов поел, этот у вас вполне достойный.
Про дешевую литургию
Книжная лавка на первом этаже Духовной семинарии и академии. Там же принимают записки на поминовение. За прилавком высокий белокурый слушатель третьего курса. Перед прилавком – бабулечка, пишет записочку.
– А проскомидия-то сколько, сыночек?
– Пять рублей.
– Сколько?
– Пять! Пять рублей, бабушка! – кричит слушатель.
– Ой! Что-то дешево. А ектения? Ектения сколько, сыночек?
– Десять.
– Чего? Почем ектения? Не разбираю я.
– Десять рублей, бабушка! Десять рублей записочка на ектенью!
– Что? Десять?
– Да!
– Ой! – приседает как-то даже бабулечка. – А что ж так дешево? Везде же дороже стоит. А?
– Так ведь понятно, что дешевле, – разъясняет третьекурсник. – У нас же тут все учебное, понимаете? Проскомидия учебная. Ектенья учебная. Литургия учебная. Все учебное! Потому и дешево.
Как получить четверку в семинарии
Перед экзаменом. Полная аудитория протоиереев, иереев, кресты кругом золотые, с камушками, простых несколько.
Разговоры и шушукания, как всегда, про одно:
– Я не готов… А я еще больше не готов… Мозги уже не те… Читал – ничего не понял…
Открывается дверь, входит преподаватель: высокий, широкоплечий, в светло-сером подряснике, волосы светлые слегка вьются до плеч.
Входит, аудитория замирает. Слышно, как висюльки с камушками позвякивают на крестах.
Прямо от двери он возглашает:
– А у меня ведь к вам, отцы, предложение, – улыбается.
Тут же со всех мест начинаются крики:
– Мы согласны, батюшка! Мы на все согласны!
– Сначала выслушайте, – говорит он, дойдя до доски. – Может, вам не понравится.
– Понравится! Понравится! – кричат сорок восемь прото- и просто иереев.
– Нет, сначала вы послушайте, – он лукаво окидывает аудиторию взглядом, делает длинную паузу. Снова слышно, как позвякивают украшения на крестах.
– Итак, отцы… Кому достаточно… – он делает еще одну паузу, – четверки?
Что тут начинает твориться…. Иереи вскакивают с мест, тычут себя в грудь, кричат:
– Мне! Мне! Мне!
– Тише, тише, – отправляет он движением руки всех на места. – Вы еще не знаете условия. Так вот, кому нужны четверки, тем будет одно непростое задание.
– Задание… – растерянный шепот бежит по аудитории. – Задание?.. Задание…
– Да, задание. Возьмите, пожалуйста, ручки и где-нибудь у себя в тетрадочке запишите, – иереи недоуменно переглядываются, обескураженно качают головами. – Готовы? Пишите в столбик, – он в третий раз выдерживает паузу, оглядывает аудиторию. – О здравии: протоиерея N, матушки Ольги и деток их Александра, Алексия, Татианы и Владимира. Написали? А дальше можно не писать. Так вот. Тем, отцы, кто пообещает молиться за меня, матушку и наших деток, ставлю четверку автоматом, подходите с зачетками. Кто хочет пятерку, останьтесь, я вас еще, поспрашиваю.
Сидеть невозможно.
Все вскакивают.
– Да мы!.. Да по гроб… Да в вечный помянник в храме… Отец родной!..
К экзаменатору выстраивается очередь протоиереев с зачетками. От радостного пыхтения уже не слышно, как звякают на животах кресты.
Через несколько минут аудитория пустеет.
Про пользу магистратуры
Собрали нас в семинарии перед дипломом на собрание, за магистратуру агитировать. Ну, рассказывают, какие есть отделения и кафедры, что нужно для поступления, какие экзамены.
Хотя, в общем, кого тут агитировать, потому что все уже в возрасте, протоиереи в основном, просто Патриаршим указом вынуждены были пойти получить семинарский диплом. Поэтому собрание недолго продолжалось.
– Какие, отцы, есть вопросы еще про магистратуру? – огласил в конце отец проректор.
Все молчат. Поднимается немолодой уже, широколицый батюшка, лицо короткой такой щетиной заросло.
– У меня… вот есть вопрос… – он мнется. – А есть, вообще, какая-то выгода, чтобы магистратуру заканчивать?
– Не понимаю. Какую вы имеете в виду выгоду?
– Ну-у-у… На практике как это пригодится?
– Опять не понимаю. Какая может быть практическая выгода? Вы получите более глубокие знания. Хотите – сможете у нас остаться преподавать.
– Да нет, какое мне преподавание, я на приход сразу уеду. Но, может быть, все-таки?.. – он мнется и в руках тоже мнет и крутит простой белый наперсный крест. – Понимаете, я рукоположился совсем недавно. И мне… Ну, в мои-то лета… А вокруг есть отцы, которые мне в дети годятся, а у них уже… Короче, правду говорят, что после магистратуры сразу же золотой крест дают?
