Сергей Шнуров развелся с Матильдой – и это тут же стало главной новостью в России. Потому что Шнуров – наше всё. Он даже в эфире у Владимира Познера бывал. Эфир у Познера означает, что Шнур достиг высот респектабельности и в Кремле к нему вполне лояльны. Потому что к Познеру зовут только таких. Так кто такой Шнуров – феномен отечественной культуры или гений маркетинга? Надо гордиться Петербургу таким своим сыном или только удивляться ловкости его рук?
Он просто рокер
В 1995 году 23-летнего Сергея Шнурова никто толком не знал, а в заведении Ten Club (на Обводном, 62, от которого теперь остались руины) у него не было даже прозвища. Он вообще был не очень заметен.
Андрей Бурлака, музыкальный критик и один из основателей Ленинградского рок-клуба, вспоминает, что в середине 90-х Шнуров увлекался электронной музыкой, но чаще приходил в Ten Club выпить пива и поиграть в бильярд. О собственной группе речи не шло.
В конце 90-х Петербург давно считался одним из центров российской неформальной музыки, хотя Цой уже погиб на латвийской трассе, а «Аквариум» отыграл свой «последний концерт». Зато сформировались основные признаки классического петербургского рока. Андрей Бурлака перечисляет:
– Во-первых, питерский рок всеяден. Как пел Гребенщиков – «Я возьму свое там, где увижу свое». Поэтому что-то бралось от западного стиля, что-то подсмотрено у коллег, а в целом получалась достаточно индивидуальная музыка. Во-вторых, 90 процентов наших групп характеризуются следующей квадригой: автор музыки, он же автор стихов, он же солист, он же лидер группы. Поэтому авторские группы – «Машина времени», «Крематорий», «Воскресенье» – ближе к петербургской эстетике, нежели, скажем, московской (откуда они родом).
– Так значит, Шнуров в петербургскую традицию попадает?
– Конечно. Как Шевчук, Гребенщиков и Кинчев, Шнуров о четырех головах: он сам пишет тексты, сочиняет музыку, он исполнитель и фронтмен группы. Поэтому для меня Сережа Шнуров – абсолютно питерский феномен. За исключением одного: ему удалось монетизировать свое творчество.
Михаил Куртов, философ и медиатеоретик, помнит, каким был Шнуров, когда «Ленинград» начал давать первые концерты:
– В августе 2000 года товарищ позвал меня в клуб «Спартак» (который через несколько лет сгорел). Играл какой-то коллектив. Спрашиваю: «Что за ребята?» Товарищ отвечает: «Спокойно. У них там духовая секция». По тем временам наличие в группе трубы или тубы было редкостью – это было одно из отличий петербургских ансамблей. Мат почему-то запомнился меньше, хотя уже вышла «Пуля».
В это время у Шнурова начался период «яиц, табака, перегара и щетины». Мало кому известный юноша, болтающийся среди электронщиков, превратился в Шнура – алкоголика, сексиста и отчаянного самца.
– С ним произошел какой-то поворот, – говорит Андрей Бурлака. – У него вдруг появился новый песенный материал, образ, идея. Еще в 90-е он работал на радио «Модерн», которое позиционировало себя как модное и актуальное, и Шнуров как человек музыкально и поэтически одаренный просчитал, что именно будет иметь успех, и обладая соответствующим творческим потенциалом, реализовал его на все 100 процентов.
Для описания российской поп-музыки Михаил Куртов использует термин «становление», взятый напрокат у постструктуралиста Жиля Делеза:
– Примерно с 1960-х годов отечественное музыкальное движение шло по двум основным линиям: «становление Высоцким» и «становление Курехиным». Все наши исполнители так или иначе колеблются между этими двумя линиями (если отбросить подражание западным образцам).
«Становление Высоцким» – это понятно. Брутальный образ плюс жанровое разнообразие песен (от злободневной сатиры до пронзительной исповеди). «Становление Курехиным» – посложнее: ирония плюс постмодернистские тенденции, языковая игра.
– В какой-то момент за советскими бардами закрепился статус придворных шутов, – под шутами Михаил Куртов не подразумевает ничего обидного. – Они просто и смешно рассказывали людям о них самих, и благодаря этому им многое прощалось. Высоцкому в застойные годы и свое мнение по некоторым больным вопросам разрешалось иметь, и «Мерседес». В этом смысле Шнуров мало чем от него отличается: он курит в здании СПбГУ, и ему прощается, матерится где ни попадя, а с него даже штраф не берут. То есть разрешают запреты нарушать.
– И что Шнуров такого прорывного нам сказал?
– На конкурсе «Новая волна – 2015» собрался весь наш официальный эстрадный бомонд. Шнуров выходит на сцену и поет всем этим звездам «Москва, по ком звонят твои колокола». Про то, что Москва сгорела вместе с Путиным, Медведевым, Навальным и Собчак. И в конце такие строчки: «А дома ждали россияне, когда остынут кирпичи».
Будни маркетинга
Шнуров давно и упорно высмеивал массовую культуру. Но с нынешней известностью лидера группировки «Ленинград» и самого можно отнести к масскульту. Культуролог Никита Ноговицын выделяет основные черты поп-культуры:
– Чтобы быть частью массовой культуры, нужно соответствовать двум критериям. Первое – быть популярным. Это, пожалуй, самое важное. Другим признаком является такая трудноформулируемая вещь, как всеобщая понятливость. Например, все знают про кота Шредингера – хотя практически никто не понимает, что именно доказывал Эрвин Шредингер своей теорией. Поэтому кот Шредингера – это массовая фигура, а сам физик – нет.
– То есть нужно говорить максимально просто и стать известным в широких кругах? Широкие круги – это сколько?
– Нет ни одного исследования или определения, которые четко объясняли бы, какое количество почитателей должно быть у субъекта, чтобы считать его элементом массовой культуры. Если меня знают все жители маленького городка – говорит ли это о массовом характере моей популярности? А что касается простоты – точно неизвестно, насколько тексты «Ленинграда» понятны аудитории. Отличительной чертой современной культуры является поголовная страсть к сомнениям. Шнуров в этом смысле в тренде, но это выходит за рамки культуры массовой, поскольку она всегда утверждает какую-то истину, а Шнуров отвергает любые истины. При доминировании какой-либо концепции обязательно появляется ее оппозиция – это естественно. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в противоположность массовой культуре родился Шнуров.
Галина Данилова, преподаватель магистерской программы «Межкультурное образование» Факультета свободных искусств и наук СПбГУ, посвятила свою кандидатскую диссертацию и другие научные работы массовой культуре и ее влиянию на образование. С ее точки зрения, массовая культура зарождается в тот момент, когда востребованными становятся примитивные чувства и эмоции, а критическое мышление ослабевает:
– Сергей Шнуров – это феномен маркетинга. Он то же самое, что и наши культурные штампы: матрешка, медведь с балалайкой, квас, водка. Имидж вечно матерящегося и пьяного мужика в майке-алкоголичке сегодня очень хорошо продается. Шнуров не придумывает образы: говоря метафорически, он их подбирает с пола, с улиц, из мусорных баков. Есть феномен маркетинга, но нет феномена личности, как у Венички Ерофеева, например.
Считается, что свои первые шаги массовая культура начала делать в конце XIX – начале XX вв. Этот период связан с развитием медийных технологий, они и формируют массовую культуру. К медиа относятся СМИ, постеры, реклама, Интернет и социальные сети.
– Многое зависит не столько от медиаканала, сколько от его восприятия аудиторией, – продолжает Ноговицын. – Есть каналы, заслуживающие доверия, и тогда они являются источниками распространения массовой культуры. Посредством медиа объект должен захватить внимание многих людей.
Шнуров с медиа работает постоянно. Сейчас лидер «Ленинграда» осваивает две местами противоположные аудитории – Первого канала и сети Instagram.
– Когда работаешь с таким медиа, как Instagram, ты одновременно являешься и производителем контента, и его потребителем, – говорит философ Михаил Куртов. – О лабутенах или тренде на большие сиськи Шнур вполне мог узнать, изучая записи наиболее популярных пользователей. В Instagram хорошо видно, на что люди лучше всего реагируют.
Со своим аккаунтом в Instagram Шнуров работает вполне профессионально: подпись к снимку у него, как правило, на порядок содержательнее, чем само изображение. В общем, и тут качественный маркетинг.
Отказ от щетины?
Мы пытались понять, как коллеги – петербургские и уже не совсем петербургские рок-музыканты, – относятся к тому, что делает Шнуров. Большинство заявило, что вообще не в курсе, кто это такой, поэтому и говорить нечего.
А вот лидер Billy’s Band Вадим Новик не стал отрицать, что Шнура слышал. Но выслушав вопрос, температура иронически-хрипловатого тембра музыканта повысилась:
– Вместо того чтобы писать про всякое дерьмо, лучше бы в филармонию сходили! – после чего Новик быстро извинился, но трубку бросил.
Задаю культурологу последний вопрос:
– Если мы все, кроме рок-музыкантов, любим Шнурова – это что значит с точки зрения нашего культурного уровня? Что у нас хороший вкус или, наоборот, что он упал до уровня пола?
А культуролог отвечает не про это. А про другое.
– В мировой культуре есть такой архетип – трикстер. Это существо, которое всех обманывает, рушит устоявшиеся порядки, но при этом создает новые законы мироздания. Классический паяц – это практически психоаналитик. Шут – это человек, на которого нельзя и бесполезно ругаться. И шут – это единственный, кто говорит королю всю правду.
Знакомые мне говорили, что Сергей Владимирович Шнуров – человек интеллигентный, тонкий и даже глубоко верующий.
Из эфира с Познером об этом узнала вся страна. Ну, может, не обо всем этом, но о том, что Шнуров легко употребляет выражения «концепт Бога» и «эсхатологический восторг» и знает, в чем разница между обычной социологией и структурной, а также отличает архаическое общество от постмодернистского. И что буквальный взгляд ему ближе комбинаторного. В общем, что это он вроде как не шут, а только его играет.
После эфира с Познером у Шнура вроде выходила одна дорога – идти в респект, заседать в Думе или общественном совете при Мединском. И тогда можно было бы с тоской смотреть в записи концерта «Ленинграда» начала нулевых, где у микрофона стоит агрессивный, потный, заросший человек с опасно бегающими глазами.
Было понятно: если Шнуров решит измениться, сбрить щетину, перестать материться, значит, действительно и шут нам уже не нужен.
Но нет, пока еще шут нам очень даже нужен.
Всеволод Воронов
