Когда-то мы с Сергеем Довлатовым вместе работали в ЛОМО – в редакции газеты «Знамя прогресса». То, что у газеты было такое название, очень радовало Довлатова. Оно его устраивало этически. Потому что раньше он работал в многотиражках, которые начинались с предлога «за». А он считал, что это очень корыстный предлог.
До ЛОМО он работал в газете «За кадры верфям». Когда материала в газете не хватало, Довлатов говорил: «Вообще-то, рисую я плохо». Потом садился и рисовал. Любимая тема у него была – небритый человек на фоне кактуса. При этом газета была студенческая. И ему все указывали на это противоречие между содержанием рисунка и направлением газеты. А он отвечал, что в качестве героя может иметь дело только с самим собой.
Потом Довлатов пришел в многотиражку ЛОМО. Я не помню, чтобы Довлатов ходил по цехам. По-моему, он это не любил. У него была своя методика. Придя в новую редакцию, он первым делом спрашивал: где у вас библиотека? Потом приходил в библиотеку и говорил: «Я новый радетель за ваши права. Покажите мне список людей, которые уменьшают ваш фонд». «С удовольствием!» – кричали библиотекари и приносили списки тех, кто чего-нибудь задолжал – книгу «Как закалялась сталь» не вернул и так далее. Он брал этот список и садился за стол.
Этот стол в ЛОМО он делил с писателем Сабило. Дело в том, что с собой в «Знамя прогресса» Довлатов привел Ивана Сабило. И сказал, что поднять текстовый уровень издания ему одному не под силу, а вот если с писателем Сабило – то запросто. Писатель Сабило редко появлялся на работе. У него были какие-то судебные тяжбы. И ему надо было иметь какое-то место, где его могли бы взять на поруки, потому что писательский коллектив брать его на поруки не хотел. Так что у Довлатова был общий стол с Сабило. Этот стол Довлатов называл бюстгальтером. Потому что они с двух сторон сидели.
Так вот, из библиотеки Сергей шел за этот бюстгальтер и писал обличительный материал про том, как если ты не сдал книгу «Как закалялась сталь», то она не повлияет на тебя должным образом, потому что она написана не только для тебя, но и для других. А ты ее зажал. Это были такие проникновенные письмена, что они тут же вызывали большую почту. Люди писали в нашу многотиражку про то, какую правильную он поднял тему.
Один раз даже собирались по этому вопросу провести заседание парткома, потому что Довлатов этой темы не оставлял. Раз в неделю он писал, как побужденный совестью такой-то сдал в библиотеку книгу «Как закалялась сталь». Но она оказалась сильно попорченной: корешок помялся, на обложке пририсованы усы, но, тем не менее, если ее привести в порядок, книгу эту опять смогут читать… И вот партком хотел среагировать. Но тут у Сергея начались неприятности, и он вынужден был покинуть нашу многотиражку.
Но это было уже потом. А эта история относится ко времени его работы в этически продвинутой газете «Знамя прогресса».
Однажды утром он приходит на работу и говорит: «Пошли, я тебе что-то расскажу». «Печальное?» – спрашиваю. «Нет». – «Обидное?» – «Нет». – «Веселое?» – «Нет».
Говорит: чистая литература. Хемингуэй. Шервуд Андерсон.
***
Вчера, начинает рассказывать Довлатов, ходил я по городу, а вечером решил все-таки пойти домой.
Надо сказать, что жил он тогда на Рубинштейна в коммунальной квартире. Комната была очень большой – метров тридцать или больше. Впереди у нее было окно, позади дверь, а справа была еще одна дверь. Там была еще одна втрое более узкая комната, в которой в основном жила мама Сергея – Нора Сергеевна.
И вот, рассказывает он, пришел я вчера домой. Я бы, конечно, сказал, что я пришел не один. Но я просто не знаю, с кем я пришел. И не то чтобы не помню, а просто не знаю.
И вот мы с этим не знаю кем входим в комнату. Время примерно второй час ночи. Свет не включаю. Но я, говорит, Нору знаю. Поэтому сразу громко закричал:
– Нора!
– Да, Сережечка, – отвечает.
– Нора, некоторое время – желательно до самого утра – не суетись! Ты все поняла?
– Да, я все поняла, но тем не менее…
– Все, – сказал я.
Дальше я начал в этой комнате жить. Обживаться с тем, с кем я пришел. Показал стул, стол, лежанку. Предложил провести кое-какое знакомство с местами общего пользования – это тоже, говорю, реально, потому что время такое, что там полное затишье. Но интереса к местам общего пользования они не проявили.
Начал ухаживать. Ухаживаю минуты четыре, как вдруг слышу дикий колотеж справа. Говорю:
– Нора, тебе же было велено помалкивать. Неужели трудно на единственную за день просьбу откликнуться?
– Ладно, – говорит, – Сережечка. Только имей в виду…
– Я же сказал, Нора!
Она затихла. Правда, настроения ухаживать уже нет. Рассвет уже вроде бы. В общем, интерес сильно утрачивается. Но начинаю подбадривать себя. Заставляю ухаживать. Глубоко провоцирую интерес. И так старательно, несмотря ни на что, ухаживаю. Проходит минут пятнадцать. Я уже даже увлекся. Как вдруг раздается с правой стороны Норин колотеж.
Тут я просто взбеленился.
– Господи, – говорю, – Нора, неужели тебя вообще ни о чем попросить нельзя? Может, у меня жизнь решается. Может, у меня судьба на изломе.
– Сережечка, – отвечает Нора, – я не знала, что у тебя судьба решается. Я, признаться, думала, что она у тебя давно уже решилась. Но если она у тебя все-таки решается, то я, конечно, помолчу.
Дальше я совсем уже не хочу ухаживать. Просто уговариваю себя. Чувство долга. Приличия. И вообще. Минут пятнадцать я уговариваю себя. Затем опять приступаю к ухаживанию. Со сдерживаемой мощью. Шепчу даме: «Голову даю на отсечение, что этот колотеж был в последний раз. Если бы я о судьбе не сказал, она, быть может, еще бы посуетилась. Но теперь, в преддверии решения моей судьбы, она просто спать ляжет. Она этого просто боится».
Только я почувствовал какую-то положительную ответную реакцию, как стук раздался с новой силой. Тут я рванулся к дверям. Говорю:
– Нора, у меня нет слов, чтобы сказать тебе все, что я чувствую.
Она отвечает через дверь:
– Сережка, ты неосторожно сказал, что у тебя решается судьба. Я что-то не поняла?
– Ты все поняла. Так что – ты хочешь в решении моих проблем поучаствовать?
– Да, – сказала Нора. – Сережечка, вам с бляд.м дать фаршированного перца? Он у меня в холодильнике.
Наутро я старался не глядеть на даму. Я проводил ее на трамвай номер 5 – почему-то она выбрала именно такое средство избежания наших отношений. И так и не узнал, как ее зовут…
***
Потом Довлатов ушел из ЛОМО. Дальше мы встречались с ним по утрам у Пяти Углов. Я шла на планерку. И всякий раз, встречаясь, он говорил: «Ну что, дочка, пошли на пентагон! Три минуты – и настроение». А я говорила: «Пошли на планерку». «Нет, – говорил он, – это мне не подходит».
И я, движимая долгом, шла на планерку. О чем сейчас чрезвычайно жалею. Потому что лучше было бы в один из дней взять и пойти с ним.
Ирина Чуди
На заставке – дом на Чугунной улице, где находилась редакция газеты «Знамя прогресса».
