Фильмы об организованной преступности снимают давно и часто, и организованная преступность этим фильмам немалым обязана. Сколь бы ни были ужасны ее деяния, сколь бы ни были бесчеловечны ее боссы и бонзы, с какой бы искренней суровостью ни относились к ней авторы, – на экране все это выглядит чертовски эффектно.
Вдохновенно оркестрованные перестрелки, мимическая роскошь старперов, играющих седовласых мафиози, упругость монтажа, передающая безжалостную и всеохватную работу механизма Организации, сумрачное остинато морриконевских скрипок в фонограмме, – какой моральный посыл, как бы отчетливо он ни был заявлен режиссером, может пересилить это пиршество киногении? Недаром нью-йоркская мафия в свое время предоставила Копполе все свои ресурсы для съемок “Крестного отца-II”: кровавая сага обернулась апологией и гимном.
Даже фильм “Лицо со шрамом” – не новый, скверный, с Алем Пачино, а подлинный, старый, снятый в 1932 году, в разгар гангстерских войн, – даже он не избежал этой участи. Режиссер Хауард Хоукс ненавидел своего героя и все время рисовал рядом с ним черные кресты. Сценарист Бен Хект, за 20 лет работы в чикагской прессе заслуживший репутацию одного из лучших криминальных репортеров Америки, написал сценарий за две недели, вложив в него весь свой полемический пыл. Исполнитель главной роли Пол Муни представил своего героя законченным выродком… Все тщетно. Фильм стал классикой, пафос создателей пропал втуне.
В финале “Лица со шрамом” герой Муни погибал под шквальным огнем полицейской облавы; камера панорамировала вверх и обнаруживала неоновую рекламу агентства Кука: “Мир принадлежит тебе”. В начале фильма Маттео Гарроне “Гоморра” двое итальянских подростков, играя на пустыре “в гангстеров”, с упоением повторяют эту же самую фразу. Стоит ли говорить о том, чем они закончат?
“Гоморра”, повествующая о деятельности неаполитанской каморры, стала одним из центральных событий минувшего европейского киносезона. И не только потому, что получила Большой приз в Каннах и целую россыпь призов Европейской киноакадемии (в том числе – как лучший фильм года). Все, о чем здесь было написано выше, режиссер Гарроне понимал – и не собирался, даже из самых благих побуждений, становиться очередным певцом порока и ужаса. Никаких немногословных хмурых парней в костюмах цвета мокрого асфальта, никаких донов с кошками, никаких оперных мизансцен.
И дело не в том, что зло не должно быть красиво. Но в том, что зло, черт побери, не может быть красиво. Надо только не поддаться обаянию, не пойти на поводу у “культурной традиции”: пора перестать хвататься за культуру, слыша слово “пистолет”. Речь об организации, которая на протяжении десятилетий убивает больше и чаще, чем любая другая в мире, и зарабатывает десятки миллионов в день. Чтобы затем вкладывать эти миллионы уже в легальный бизнес – по всему миру… А значит – долой стилизацию, формальные изыски, эффектные реплики и певучую тоску пейзажа. Долой складность, слаженность и цельность; долой все, что может сыграть на руку “кинематографичности” происходящего.
Попробуем использовать сюжет не как повод, а по существу. Попробуем сделать фильм, отрекшись от кино. Ну или хотя бы отрешившись.
И у Маттео Гарроне получилось.
В качестве сценарной основы Гарроне использовал документальное исследование Роберто Савиано, за которое автор был приговорен каморрой к смерти и вот уже несколько лет находится под постоянным, ежедневным надзором полиции. Случаев и примеров в его книге – сотни; Гарроне выбрал из них пять, посвященных одной теме: как обычный человек, рядовой обыватель затягивается жерновами механизма оргпреступности и становится его частью. Пять этих сюжетных линий в фильме почти не пересекаются, они касаются самых разных сфер деятельности каморры – от шестерок в уличных бандах до махинаций с земельными участками и захоронением токсичных отходов. Здесь нет стремления дать “всеобъемлющую картину”, нет и сентиментального сопереживания “частным историям”, – и то, и другое привело бы к суетливости и всяческому “размахиванию руками”. Гарроне спокоен, собран, подробен и точен. Его камере нет нужды дрожать и дергаться, а его актерам – бормотать и истерить, чтобы сымитировать эффект документальности, – эффект этот возникает и так.
Оператор не щеголяет мундиром бесстрастного регистратора, переманивая зрительское внимание на свою блестящую технику; а актерская игра тем достовернее, что не любуется собственной достоверностью (как у фон Триера или братьев Дарденн). У всех членов съемочной труппы есть задача поважнее шикования квалификацией. Гарроне железной рукой отбирает нужные детали и ракурсы, проходя по избранному “антикиношному” пути между сотнями рифов-соблазнов, подстерегающих его в каждом кадре и на каждом сюжетном повороте. Его фильм подлинно труден, потому что по-настоящему прост. Потому что Гарроне изымает из своего фильма ту самую пресловутую “кинематографичность”, которая неминуемо подменяет зрительское доверие — зрительским удовольствием.
Не до удовольствия. Просто посмотрите на это. А потом – поживите с этим. То есть вы все равно с этим живете. Но теперь вы об этом знаете.
Алексей Гусев
