Бывший вице-спикер Госдумы, бывший лидер СПС и бывший кандидат в президенты РФ сегодня просит журналистов называть ее просто писателем. Почему так – Ирина Хакамада объяснила «Городу 812».
– Почему вы просите называть вас писателем. Это камуфляж или вы на самом деле ощущаете себя литератором?
– Я написала три книги, готовлю к изданию четвертую. Написала сценарий фильма, собираюсь его снимать. Пишу колонки для “Форбса” и других журналов. Мне кажется, что я писатель.
– А сами что-нибудь читаете?
– Большие толстые романы. К сожалению, в последнее время разочаровалась в них. В результате вернулась к Кобо Абэ, к его “Женщине в песках”. Перечитываю “Смерть в Венеции” Томаса Манна.
– Почему это?
– Потому что готовлюсь снять фильм. Очень философское произведение.
– Сценарий написали?
– Первый скелет. Теперь надо дорабатывать.
– И о чем фильм будет?
– Про любовь и про борьбу. Это будет артхаусный фильм, символичный такой.
– Вы часто рассказываете, как любите Францию. Но я так и не встретил у вас признаний – что вы любите в России?
– Об этом почему-то никто не спрашивает. А в России я люблю природу. Недавно была на границе Башкирии и Челябинской области, там, где Магнитка. Там сумасшедшая природа, ничем не хуже итальянской Тосканы и Пиренеев. Я была и в Горном Алтае, и в Сибири, и на Дальнем Востоке, и на Сахалине, и на Камчатке. Везде природа потрясает.
Я люблю Россию за ее культуру, за свой родной язык. Мне очень нравится стиль общения между русскими людьми. Он не такой замкнуто-индивидуальный и прагматичный, как на Западе, он более креативный.
– Правые по-прежнему предполагают создать в России гражданское общество. Не кажется ли вам, что они не учитывают особенности русской ментальности: русскому человеку нужен царь и Бог?
– Это – царь и Бог – не русская ментальность. Это ментальность русской элиты, которая настолько плохо чувствовала мир, что заморозила развитие страны на многие годы. Если бы в 1917 году Николай Второй не отрекся от престола и смог бы своей властью создать конституционную монархию, то об этой ментальности мы даже не вспоминали бы. Мы были бы типа англичан.
Когда либералы говорят о гражданском обществе, то имеют в виду универсальные инструменты, а потом они обрастут национальными особенностями. Как в Японии, Индии, Великобритании, Таиланде. Это всё демократические страны.
– Если холопство не в русской ментальности, то почему у нас такое чинопочитание сегодня?
– Споры о русской душе вечные. Каждый живет так, как ему хочется. Я считаю, что мой народ свободный.
– Оппозиция утверждает, что мы имеем авторитарный режим. Но этот самый режим выбран теми же, как вы говорите, свободными людьми.
– У избирателей возникло настроение быть свободными в 1991 году. Потом демократы не догадались использовать этот духовный подъем.
– Как?
– Надо было через реформы вовлекать людей в демократическое изменение политического режима в России – вместе с ними, а не над ними. Тогда не было бы дурацкой приватизации и обмана с ваучерами. Тогда не было бы подтасовки на выборах в 1996 году. Тогда не было бы авторитарной модели насаждения своих людей. Тогда не было бы коррупции. Тогда люди не разочаровались бы в демократии.
– В те времена среди правых были те, кто понимал, что они совершают ошибки?
– Я присоединилась к правым только в 1999 году, до этого я была самостоятельным политиком. Я критиковала приватизацию, считала, что в результате ее получится спекулятивный рынок и в результате будет надрыв, а предприятия не станут эффективными и люди не получат прибыли.
– То есть вы все понимали, а остальные либералы нет?
– Я думаю, что либералы были уверены тогда, что нужно поступать именно так, как они поступили. Они не сомневались в своих действиях. Но их можно простить, потому что опыта таких глобальных преобразований при постоянном сопротивлении большей части консервативной элиты в России до этого не было.
– Если посмотреть на особняки этой элиты или на ее счета в западных банках, трудно назвать ее консервативной.
– В личном потреблении они абсолютные европейцы. Это у них такой менталитет: во внутреннем потреблении они все патриоты, а сами любят проводить свое время на красивых дорогих яхтах, летать хорошими самолетами и отдыхать за границей в фешенебельных гостиницах.
– Вы согласны с тем, что человеку с совестью нечего делать в бизнесе?
– В России бизнес ничем не отличается от западного, западный бизнес достаточно прагматичен. Мотив его действий – максимальное извлечение прибыли, потому что бал и музыку заказывает политический класс. Если этот класс коррумпирован и стимулирует отсутствие совести у бизнеса и приближает к себе тех, у кого ее нет, то так оно всё и получается. Но если политический класс стимулирует совесть, освобождает благотворительность от налогов, делает суды независимыми, делает неотвратимым наказание за криминальный бизнес, тогда у бизнеса рождается новая этика и традиции.
А пока у нас все, как у Маркса, – базис и надстройка. Ничего нового не придумано.
– Ваш отец был японским коммунистом, мама простой советской учительницей, тоже, наверное, в КПСС состояла. Как же у них выросла такая либеральная дочь?
– Я видела пример мамы, работавшей учительницей с невероятной нервной нагрузкой и все равно не имеющей возможности нормально обеспечить семью. Другой пример – отец. Он был коммунистом, но все-таки привилегированным коммунистом.
Я родилась очень независимым человеком, это генетика, это кровь моего отца. Он принял иную идеологию, но передал мне свой характер. Меня, кстати, на работу не брали из-за фамилии. Советское общество мне не нравилось, и я пыталась что-то анализировать. Постепенно стала бытовым либералом.
– Дворянские дети уходили в революционеры, а дети коммунистов – в либералы.
– Да. И это прекрасно.
– Есть ощущение, что, попав во власть, люди приходят к некому общему знаменателю – становятся похожи на типаж партработников и партработниц советского периода. Неужели с этим невозможно бороться? Вот вы что делали?
– Я читала те книги, которые политики не читают, смотрела те фильмы, которые политики не смотрят, освобождала себе время для собственного удовольствия, даже когда была очень занята. Я любила себя больше, чем свой карьерный успех.
Если вам все дискомфортно, если жизнь не по вкусу, но при этом вы делаете успешную карьеру, то все у вас кончится разломом, счастья не получится.
– Вы чувствовали мужской шовинизм, когда были в политике?
– Естественно.
– И как переживали его?
– Терпение, терпение и еще раз терпение. Главное – доказать, что ты профессионал. Только не надо кричать и вопить об этом, надо просто показать, что ты не хуже других. У меня шесть лет ушло на это, и когда я стала лидером СПС, то поняла, что со мной общаются на равных.
– Почему в России нет партии женщин?
– Политическая партия женщин не получилась нигде в мире. В этом плане наш народ ничем не глупее остальных. Какой смысл создавать политическую партию по гендерному признаку?
Все другие партии – любителей пива или велосипедистов – грохнулись, потому что политическая партия только тогда вызывает доверие, когда она имеет программу развития всей страны, а не только развития велосипедов.
– А как вы относитесь к женщинам во власти? Например, к губернатору Матвиенко?
– Валентина Ивановна – генерал. Она и подчиняет, и сама подчиняется.
– Мужчин-политиков вы оцениваете как политик или как женщина?
– Мужчин в политике я оцениваю только как политиков, все остальное мне неинтересно.
– Много ли сегодня в политике настоящих мужчин?
– По большому счету политика так переваривает мужчин, что редко кто из них сохраняет свою мужскую самость. Они превращаются в интриганов, лоббистов и, конечно, теряют свободу.
– Где мужчин больше – во власти или в оппозиции?
– В оппозиции ничего так есть мужчинки (смеется). Немцов симпатичный, Каспаров многим нравится, от Лимонова просто с ума сходят. В оппозиции есть какой-то секс, а во власти секса нет.
– Вы легко просыпаетесь по утрам?
– Чтобы проснуться и простимулировать иммунную систему, примите утром горячий душ, а потом облейтесь ведром холодной воды.
– И все?
– Еще надо выпить полстакана лимонного сока, разбавленного водой, но не натощак, а после еды.
– Говорят, что домашние животные похожи на своих хозяев. У вас есть овчарка. Она на вас похожа?
– Почему бы и нет? Может быть, я похожа на волчицу? Овчарка очень похожа на волка. У меня восточноевропейская овчарка, очень умная и добрая. Грея почти ничему не учили, но он все делает как надо. Очень любит играть и достает до ручки. Но он настоящий друг, и когда мне плохо, он чувствует это, приходит ко мне на даче, ложится у ног и смотрит со мной телевизор.
– У вас сейчас есть охрана?
– У меня никогда не было охраны, потому что я считаю ее бессмысленной. Если мне неприятно заходить в противный подъезд, можно зайти с водителем. Охрана в принципе нужна больше для демонстрации личных амбиций, как дорогие часы на руку у мужчины.
Мне стыдиться нечего, и я везде хожу одна. Многие уже привыкли, что я брожу, и не обращают на меня внимания.
– Никто не обращает?
– Некоторые подходят и просят автограф.
