Для моего деда Петра Афанасьевича Коцюбинского война началась не 22 июня 1941-го, а на год раньше – 18 июля 1940-го. Точнее, не война началась, а оккупация – только что захваченной Западной Украины. А конкретно – города Галича Станиславской области (ныне – Ивано-Франковской).
Как свидетельствует учётная карточка, именно в этот день мой дед, оперуполномоченный НКВД в чине сержанта, прибыл в распоряжение 2-го Галичского райотдела НКВД.
Для выходца из бедняцкой крестьянской семьи это был весьма солидный и, главное, перспективный служебный рост.
Помню, бабушка (которая приехала вместе с дедом – им обоим было в ту пору по 19-20 лет, там и родился мой отец за месяц до войны) рассказывала с явным смущением о том, как смеялись местные жители над допотопной утварью, с которой прибыли из глубин “социалистического рая” новые хозяева – громоздкими и неуклюжими железными печками и т.п. скарбом. Дед, с явной долей самоиронии, также поведал мне о том, как впервые в жизни в городе Станиславе увидел общественный туалет с уборщицей и “папиром” – туалетной бумагой.
Но прибыли новые хозяева-освободители в Западную Украину, разумеется, не потешать местных и не повышать свой бытовой культурный уровень. Были дела поважнее.
Чем занимались чекисты в “братски воссоединённых землях”? Известно чем – собирали компромат и шили дела.
Через кого собирали компромат? Через самых информированных жителей.
А кто был самым информированным человеком в иудейско-униатском городишке?
Разумеется, греко-католический священник, к которому прихожане шли на исповедь. Но ведь исповедь должна оставаться в тайне, так ведь? Должна. Однако, помимо тайны исповеди, греко-католическое духовенство обязано также хранить ещё ведь и обет целомудрия.
И вот одно из важных заданий моего деда и его сослуживцев заключалось в том, чтобы “обработать ксёндза”. То есть, во-первых, напоить его, во-вторых, подбросить к нему в постель хорошенькую агентшу и, в-третьих, поставить перед ним дилемму: либо ты работаешь на «органы», либо завтра же церковное начальство получит информацию о твоем блудодействе…
Задание было успешно выполнено. Бедный «ксендз» клюнул на наживку, а потом, разумеется, предпочёл – во избежание позорного изгнания с работы – «стучать» на прихожан.
Думаю, не в последнюю очередь показания таких агентов сыграли свою роль при организации массовых депортаций жителей Западной Украины на Урал и в Сибирь, продолжавшихся всё время, пока не пришли немцы…
Моя мама – в ту пору 8-9-летняя девочка, временно жившая в Нижнем Тагиле (куда был командирован из Ленинграда ее отчим), видела, как вдруг на улицах города появились женщины, в 40-градусный мороз ходившие в очень красиво вышитой, явно не зимней одежде. Как она поняла потом, это были репрессированные западные украинки…
К слову, наблюдая за тем, как “братски” ведут себя “освободители-воссоединители”, практически никто из еврейской половины Галича не попытался уйти вместе с убегающими красноармейцами в глубь СССР – польские евреи (а земля эта, напомню, еще совсем недавно была польской) искренне полагали, что идущие на смену русским немцы окажутся более цивилизованными оккупантами… После войны никого из еврейского населения Галича в живых не осталось. Город сегодня – сплошь украинский…
Но было бы неверно думать, что мой дед, «перешедший на сторону зла», смог получить полагающиеся в этом случае, – если верить современным интернет-приколистам, – «печеньки». Адская военно-чекистская машина, в которую он угодил, перемолола его, и очень быстро.
Еле успев отправить в тыл жену с сыном и отступив в глубь страны, в 1942 году уже ставший лейтенантом Пётр Коцюбинский оказался в особом отделе НКВД (будущий СМЕРШ) 259-й стрелковой дивизии Северо-Западного фронта, брошенной на подкрепление 2-й ударной армии, которой под занавес командовал, как известно, генерал Андрей Власов. 2-я ударная пыталась снять блокаду Ленинграда, но вместо этого попала в окружение. Потеряв к ней интерес, Сталин забрал «катюши», державшие под контролем коридор, по которому шло снабжение «ударников». Начался голод. Как вспоминал дед, «питаться» приходилось березовым соком. У солдат не было сил даже на то, чтобы просто поднять винтовку – они волочили ее по земле за ремень… Дальше – плен.
С июля 1942 по 6 мая 1945 гг. дед просидел в немецких концлагерях. Последним был Маутхаузен. Выживал, как мог. Сумел скрыть своё энкаведешное прошлое. В лагерных анкетах записался “учителем”, потом “социальным работником”… Как-то заболев и очнувшись в лагерном тифозном бараке, стал собирать хлебные пайки соседей – говорил, что брал у тех, кто уже умер…
Сумел устроиться на рабские сельхозработы к фермерам, где сердобольные австрийские гретхен подкармливали его. Не стал власовцем, но и в лагерном сопротивлении не участвовал. Видел, как погиб генерал Карбышев. Казни как таковой не было – была т.н. экзекуция. Всех, кто участвовал в заговоре, вывели на плац и перед строем заключенных в течение 40 минут поливали из шлангов холодной водой. Большинство упали и умерли. В их числе – Карбышев. Тем немногим, кто смог выстоять, охранники выдали по цигарке и отпустили в барак…
Каким-то чудом, мне лично до сих пор неведомым, после прихода Красной Армии дед смог избежать долгого сталинского концлагеря. Быть может, «по блату» отмазали смершевцы – как «своего». А может, и здесь как-то извернулся… Однако все же посидеть в фильтрационном лагере пришлось. Домой вернулся лишь через несколько месяцев после того дня, когда его, согласно документам, освободила Красная армия.
Но жизнь после этого все равно пошла под откос. Вплоть до конца 1950-х дед не мог толком трудоустроиться. Три года вообще сидел без работы и даже без паспорта. Начал пить. Живя в Казахстане, короткое время работал комбайнером и даже получил медаль «За освоение целинных земель». Но лишь потом, когда хрущевская оттепель докатилась до провинции, уже в 40-летнем возрасте, смог с нуля начать «карьеру» рабочего и в итоге дорасти до мастера на заводе.
Однако чёрная гебешная метка, которая была тайно послана ему судьбой в конце 30-х, продолжала преследовать его и в итоге по сути настигла. Так вышло, что незадолго до Перестройки дед переехал жить в Ивано-Франковск (тот самый бывший Станислав), где, казалось бы, не осталось никого из тех, кто мог помнить довоенные времена («бандеровцев» повывели коммунисты, евреев уничтожили нацисты). Но я помню тот ужас, который охватил деда, когда украинские националисты – «руховцы» – стали в конце 1980-х гг. собираться в одном из городских скверов и обсуждать перспективны грядущей «незалежности». Дед панически боялся мести.
Потому что знал: мстить было за что. В итоге бросил новую 3-х-комнатную квартиру и переехал жить к нам, в тесную ленинградскую хрущевку. Но был морально подавлен – я это хорошо помню…
А добил его последний привет от родной «вертикали» – павловско-гайдаровская конфискация последних его банковских сбережений…
Я любил деда. Он был незлой, остроумный, домовитый человек с добротной крестьянской закваской. Красиво пел украинские песни, хорошо готовил, любил домашних животных. Правда, меня немного огорчало то, что по давней службисткой привычке он любил устраивать «тихие обыски» в чужих письменных столах, и что до самого конца так и не перестал поклоняться Сталину, перечитывать лживые мемуары Жукова и недолюбливать евреев…
Вот обо всём этом я и вспоминаю в день, когда “положено помнить о войне”. Война – просто зло. И более ничего. И делёжка Польши Сталиным на пару с Гитлером (с чего и началась Вторая мировая) – тоже просто зло. И советские спецслужбы – зло. И нацистские концлагеря – зло. Виноват ли мой дед в том, что это вселенское зло переехало его несколько раз вдоль и поперёк, хотя и не насмерть?
Не думаю.
И потому для меня память о войне – это память о погибших и измученных людях и о тех сволочных тоталитарных силах, которые убивали и уродовали жизнь безропотным “винтикам” этих безумных и бесчеловечных агрегатов.
И эта память для меня ни секунды не праздничная. Она скорбная, скорбная и ещё тысячу раз скорбная. И более – никакая.
Даниил Коцюбинский
ПРИЛОЖЕНИЕ
Выписка из Мемориального архива лагеря Маутхаузен
(получена благодаря запросу моего друга – австрийского журналиста Herwig Höller)
Mauthausen Memorial Archive
BM.I, dept. IV/7
Minoritenplatz 9
Austria ‐ 1014 Vienna
email: inquiries@mauthausen‐memorial.org internet: http://www.mauthausen‐memorial.org
Häftlingsnummer (номер заключённого) – 39533
Familienname (фамилия) – Kotzjubinskij
Vorname (имя) – Piotr
Geschlecht (пол) – M
Nationalität (гражданство) – Sowjetunion
Haftgrund (профессия) – Zivilarbeiter (социальный работник)
Geburtsdatum (дата рождения) – 24 11 1919
Einlieferungsdatum (дата прибытия) – 17 11 1943
Zugang aus (откуда прибыл) – Stalag XVII A
Geburtsort (место рождения) Kieplik (Кеплик – на самом деле Теплик)
WASt Haftweg Stalag XVII A
02.11.2016 82264 SEITE 1 VON 1
