Судебный процесс, в котором ответчиком являлся КГИОП и оспаривались сразу и законность согласования проектной документации по реконструкции Михайловского дворца, и законность утверждения КГИОПом предмета охраны, – событие для Петербурга важнейшее с самых различных точек зрения. Прежде всего, потому, что речь шла о знаковом для Петербурга объекте, «жемчужине», одном из лучших произведений К.И.Росси.
2002 – 2019. Необратимая деградация сознания
Посягательство на такой объект и в таком объеме, перестройка внутренних помещений дворца с той степенью радикальности, которую спокойно допустил КГИОП (и не только допустил, но и восемь месяцев активно защищал в суде) – дело абсолютно беспрецедентное. Если так можно поступить с Михайловским дворцом – значит можно переделывать, как заблагорассудится, любой другой объект, значит все ограничения сняты вообще, полностью. Всё позволено!
Поэтому за судебным процессом по делу № 2а-368/2019 (уникальный идентификатор 78RS0011-01-2018-004602-88), с напряженным интересом наблюдали и градозащитники («Вы делаете большое дело. И, если все получится, то, воодушевив людей, вы не только Русский музей спасете, но еще много-много памятников» – такие письма я получал по ходу дела), и люди из музейного сообщества, и, конечно, представители архитектурно-строительной «волчьей стаи», которые после решения суда в нашу пользу рискуют лишиться части кормовой базы или, по крайней мере, столкнуться с трудностями. Истерический выкрик Р.М. Даянова, мастерская которого корректировала документацию ЗАО «ЛенПолпроект», зафиксировала Е. Кузнецова («Фонтанка»).
Кстати, в связи с полной архитектурно-строительной вседозволенностью хочу напомнить один старый документ, самый первый на нашу тему и в точном смысле исторический, можно сказать, винтажный – «Выписку из протокола научного Совета Санкт-Петербурга по вопросам охраны культурного наследия от 17.10.2002 г.». На том заседании был рассмотрен эскизный проект реконструкции внутренних дворов Михайловского дворца, представленный ЗАО «ЛенПолпроект». Заказчик – Фонд инвестиционно-строительных проектов СПб, рецензент – А.Д.Марголис. Совет решил:
1. Одобрить предложения проектировщиков по реконструкции дворов Михайловского дворца.
2. В рабочем порядке проектировщику необходимо представить на согласование в КГИОП варианты архитектурных решений по двору № 1 (конференц-зал), исключающие прямую связь парадной анфилады архитектора К.Росси с вновь проектируемыми помещениями.
3. Принципиально согласиться с предложениями ЗАО «ЛенПолпроект» по реконструкции чердачных помещений. Дополнительно вернуться к данному вопросу после получения результатов обследования существующих конструкций кровли и данных по дымоходам (с учетом их подлинности).
Документ был подписан председателем научного Совета Н.И.Явейном.
Не касаясь здесь вопроса о незаконности любой реконструкции (в смысле – коренного переустройства, а не восстановления) внутренних дворов, можно констатировать: в 2002 г. прямая связь помещений Сервизного двора с парадными анфиладами полностью исключалась. Плюс к этому подлинные дымоходы еще, видимо, собирались охранять, во всяком случае, их подлинность должна была учитываться. Времена-то были вегетарианские, и КГИОП, который Явейн тогда возглавлял, еще помнил о том, что такое Михайловский дворец и что такое охрана объекта культурного наследия в прямом, а не в лукавом смысле слова. К тому же незадолго до того заседания был принят Федеральный закон от 25 июня 2002 г. № 73-ФЗ «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов РФ».
К 2016 – 2017 гг., когда КГИОП во главе с юристом С.В.Макаровым и его первым заместителем А.Г.Леонтьевым согласовал проект и утвердил предмет охраны, успешно оспоренные в суде первой инстанции, капитальные исторические стены уже предполагалось смело проламывать прямо в залы парадной анфилады и там, где этого захотелось то ли Гусеву, то ли Даянову, а капитальную конструкцию (кирпич) прямоугольной (дымовой) трубы в Сервизном дворе, идущей на всю высоту здания (до уровня кровли), по проекту В.Свиньина и вовсе не включили в предмет охраны, решив уничтожить как лишенную ценности.
Вот такая произошла необратимая деградация сознания руководителей КГИОПа. Им вдруг показалось, что им можно всё.
Поэтому защита Михайловского дворца от подготовленного Министерством культуры РФ, руководством ГРМ и КГИОПом акта вандализма, защита посредством судебного решения, удовлетворившего оба административных исковых заявления и продемонстрировавшего, что позволено не всё, – тоже акт важнейший и исторический.
Если в предыдущей статье я проследил сюжет судебного процесса от момента подачи двух административных исковых заявлений 28 сентября 2018 г. до принятия судом судьбоносного решения 4 июня 2019 г., то в этом материале я хочу поделиться наблюдениями, связанными с КГИОПом, с поведением этого ведомства как до судебного разбирательства, так и с тактикой поведения представителя этого ведомства (Е.Ю.Патока) во время суда. Думаю, что такой анализ может быть полезен тем, кто станет с КГИОПом судиться, благо поводов для исков этот уполномоченный орган охраны дает множество, и надо знать, чего от КГИОПа ожидать, с чем можно столкнуться в очередном случае проявления вседозволенности.
Попутно я хочу подвести итоги лонгитюдного журналистского расследования на тему «Что такое КГИОП и как он воюет с культурным наследием» – на основе документов, истребованных судом, и обстоятельств, выявившихся в ходе судебного процесса. В сумме это уникальный материал, который никаким иным способом кроме судебных определений добыть немыслимо. Журналистское расследование посредством суда – один из самых надежных методов в смысле достоверности. Могу прямо сказать: от судебного процесса я получил огромное удовольствие.
До суда. Тайна двух учреждений
Как теперь известно, проектную документацию КГИОП согласовал 15 сентября 2017 г. на основе Акта государственной историко-культурной экспертизы (ГИКЭ), утвержденного гендиректором ООО «НИ и ПИ Спецреставрация» И.Л.Пасечником 22 апреля 2017 г. (ГИКЭ проводили 23 марта – 22 апреля 2017 г. Н.Б.Глинская, В.Э.Трушковский и В.В.Полетайкин).
Предмет охраны Михайловского дворца КГИОП утвердил распоряжением от 30 декабря 2016 г. № 10-728 на основе Историко-культурного исследования, проведенного с 1 агуста по 9 сентября 2016 г. неизвестными лицами и утвержденное тем же гендиректором ООО «НИ и ПИ Спецреставрация» И.Л.Пасечником (дата утверждения на документе не поставлена).
Все эти документы и руководство Русского музея, и КГИОП хранили в строжайшем секрете с момента их утверждения/согласования, не проговорившись о них ни в 2017-м, ни в 2018 году.
Известными были только два факта. Во-первых, итог заседания Совета по сохранению культурного наследия при правительстве СПб 14 ноября 2016 г., на котором представленный проект был отвергнут и попутно констатировано, что предмет охраны Михайловского дворца отсутствует (см.: Город 812. 2016. № 22. 21 ноября, или – здесь).
Во-вторых, 12 марта 2018 г. на сайте Санкт-Петербургского филиала Главгосэкспертизы появилось сообщение под заголовком «В Михайловском дворце пройдет реконструкция внутренних дворов». В тексте было сказано, что специалисты этой конторы «пришли к выводу, что результаты инженерных изысканий и проектная документация соответствуют требованиям технических регламентов и иным установленным требованиям, а проектная документация – результатам инженерных изысканий, выполненных для ее подготовки». Речь шла о положительном заключении на второй вариант проектной документации по реконструкции Михайловского дворца, который появился после резкой критики первого варианта на заседании Совета по сохранению культурного наследия при правительстве СПб 14 ноября 2016 г. (см.: Дворовые разборки // Город 812. 2018. № 6. 26 марта – здесь).
Однако ни проект реконструкции Михайловского дворца, ни утвержденный предмет охраны известны не были. А это те основные документы, которые и позволяют начать строительные работы. То есть никакой информации о них не просочилось ни из КГИОПа, ни из ГРМ. В частности, информация о распоряжении от 30.12.2016, утвердившем предмет охраны, была умышленно не поставлена на официальный сайт КГИОПа в раздел «Документы/Утвержденные документы», что мы зафиксировали еще до суда нотариально заверенным протоколом осмотра сайта.
Причем 14 ноября 2016 г. предмета охраны еще не было, а спустя 10 дней, 24 ноября 2016 г., он уже появился, и на заседании Рабочей группы некий Воронин представил его проект. Однако протокол этого заседания на сайте КГИОП также размещен не был, а в ходе судебного процесса мы ходатайством от 18 января 2019 г. просили суд истребовать у ответчика этот документ, но ответчик его не принес. Появился в суде он только 31 мая 2019 г., да и то приобщен к делу не был: представитель КГИОП лишь помахала им перед нами и судьей издали. А приобщен он был по нашей инициативе к судебному делу только 4 июня, в день принятия решения.
В протоколе от 24 ноября 2016 г. содержались некоторые рекомендации, в частности, член Совета по сохранению культурного наследия Н.И.Явейн предложил включить в предмет охраны габариты внутренних дворов, что сразу лишило бы возможности устанавливать междуэтажные перекрытия. Габариты потом включены не были, а само это предложение, позволяющее нам – вкупе с другими документами – проследить изменения предмета охраны в направлении «под заказ проекта», потребовало этот документ засекретить.
Иными словами, утверждение предмета охраны проводилось в рекордные сроки и почти секретно, а членам Совета по сохранению культурного наследия ни его проект, ни он сам в полном объеме никогда не был представлен. Как выяснилось уже во время судебного процесса, такие члены Совета, как М.И.Мильчик и А.А.Ковалев, даже не подозревали, что из себя представляют и предмет охраны, и проект. Они узнали об этом от нас, истцов, хотя по идее должно было быть наоборот.
Достоверно о существовании согласованной проектной документации по реконсструкции Михайловского дворца стало известно только из ответа КГИОПа депутату ЗакС Б.Л.Вишневскому от 13 августа 2018 г. № 01-21-158/18-0-1 (об этом ответе на запрос депутата от 25 июля 2018 г. и о наших первых предположениях относительно содержания проекта см. здесь). Об утвержденном 30 декабря 2016 г. предмете охраны Михайловского дворца Вишневскому не написали, а впервые его наличие официально подтвердил заместитель начальника управления по надзору за исполнением федерального законодательства прокуратуры СПб А.В.Исламов в ответе мне от 18 сентября 2018 г. № 7-2773-2017. Ответ стал следствием моего заявления прокурору СПб от 15 июля 2018 г.
Попутно не могу не заметить, что вникать в суть дела прокуратура СПб не захотела и лишь ссылалась на документы КГИОПа, о которых из КГИОПа же получила информацию. Поэтому в ответе мне Исламова от 18 сентября 2018 г. № 7-2773-2017, было перечислено все, что согласовал и утвердил КГИОП, и сделан вывод: «С учетом изложенного, оснований для принятия мер прокурорского реагирования в настоящее время не установлено. В случае несогласия с настоящим ответом он может быть обжалован вышестоящему прокурору или в суд». Разбираться с возможными нарушениями законодательства в Акте ГИКЭ, в проекте и в прочем у прокуратуры желания не возникло.
Естественно, встал вопрос о том, чтобы вначале ознакомиться с этими материалами и, действительно, обратиться в суд. Но не для обжалования ответа г-на Исламова, а для признания незаконной всей выпущенной КГИОПом документации.
Это тоже оказалось непросто. 6 августа 2018 г. (еще до получения какой-то информации) я направил в КГИОП заявление, в котором задал ряд вопросов, касающихся реконструкции Михайловского дворца и попросил ознакомить меня с проектной документацией, предполагая, что она существует.
Ответ на это мое заявление за подписью и.о. председателя комитета А.Г.Леонтьева я получил по электронной почте 5 сентября 2018 г. (№ 01-31-3117/18-0-1). Он не содержал какой-либо новой информации, в нем повторялась ссылка на согласование проекта 15 сентября 2017 г., и только в самом конце, в предпоследнем абзаце было сказано:
«В части вопроса содержания проектной документации по приспособлению Комитет предлагает Вам ознакомиться с указанной документацией лично, либо направив представителя в отдел популяризации объектов культурного наследия и хранения документированной информации Управления организационного обеспечения, популяризации и государственного учета объектов культурного наследия Комитета».
Естественно, я сразу же позвонил в отдел популяризации, чтобы выяснить, когда я смогу посмотреть проект строительства. Не тут-то было! Сотрудница отдела Жукова Ольга Борисовна, единственная, кого мне удалось застать «в лавке», смогла всего лишь сказать, что в помещении отдела идет ремонт, что вся документация упакована, в цифровом виде отсутствует, поэтому ознакомиться с интересующими меня документами можно будет только в ноябре 2018 г., да и то, если к этому времени ремонт закончат…
Статья о том, как А.Г.Леонтьев «запустил дурочку» и обманул меня, в тот же день 5 сентября 2018 г. появилась на сайте журнала. Поэтому спустя примерно неделю я получил по обычной почте ответ за подписью того же Леонтьева, почему-то датированный 3 сентября 2018 г. (№ 01-22-338/18-0-1), в котором был приведен тот же текст, но уже без приглашения меня в КГИОП.
То есть мне в знакомстве с проектом было отказано, но депутату Б.Л.Вишневскому отказать в КГИОПе побоялись. В результате с проектом Вишневский и один из будущих истцов, И.А.Шалина, ознакомились в помещении КГИОП 7 сентября 2018 г. (в соответствии с ответом от 13 августа 2018 г. № 01-21-158/8-0-1 на обращение Вишневского от 25 июля 2018 г.). Естественно, знакомство с проектом было организовано так, что времени отводилось только полтора часа, а о том, что проект охватывает реконструкцию не только Сервизного двора, но и Церковного мы вообще узнали лишь в ходе судебного процесса.
Распоряжение КГИОП об утверждении предмета охраны мы получили 11 сентября 2018 г.: по запросу Шалиной предмет охраны был получен из Архитектурного отдела Службы реконструкции ГРМ.
В результате оборона КГИОП – ГРМ была взломана, для чего потребовалось непосредственное участие депутата законодательного органа, безотказного Бори Вишневского. Материал для подачи исковых заявлений, в которых помимо предмета иска должны быть еще и указаны основания, появился в необходимом и достаточном количестве.
А в это время в Русском музее…
Свои процессы происходили в 2018 г. в Русском музее. Информация о положительном заключении Главгосэкспертизы от 2 марта 2018 г. сотрудников не насторожила. Зато появившийся 27 марта 2018 г. приказ В.Гусева № 105 «О проведении комиссионного обследования помещений для передислокации Особых бронекладовых» (о котором я узнал только в июле 2018 г.), вызвал волнение в коллективе, бурю эмоций и протест. Потому что стало очевидно: над Сервизным двором сгущаются тучи, готовится его застройка междуэтажными перекрытиями, поскольку указанные в приказе помещения выходят именно в этот внутренний двор Михайловского дворца., а музейные предметы должны будут куда-то поехать…
К сожалению, более или менее осознанный протест созрел только к июню 2018 г., когда 96 возмущенных сотрудников написали директору ГРМ В.А.Гусеву заявление, датированное 10 июля 2018 г. Точнее даже не заявление, а жалобу Гусеву на Гусева. Содержание этой жалобы было подробно изложено сначала в статье Т.Лихановой (см.: Новая газета. 2018. 25 июля – здесь), а потом и в моей (Город 812. 2018. № 15. 20 августа – тут).
Ответа Гусева не последовало, точнее вместо ответа он 30 июля 2018 г. издал приказ № 322 «О перемещении экспонатов и имущества», который 9 августа дополнил приказом № 328, содержащим календарный график подготовки и передислокаций. Оба приказа были явно написаны наспех, содержали ошибки и несостыковки, что сотрудников разозлило еще больше. Впечатление от календарного графика было однозначным: готовится беспорядочная и безумная экстренная эвакуация фондов, словно что враг уже занял Псков и Новгород и подходит к Петербургу.
К этому времени я уже досыта наигрался в переписку с прокуратурами всех уровней – от Генеральной до районной, которую бессмысленно вел с 15 июля 2018 г. Стало очевидно, что: а) надеяться на помощь прокуроров в данном случае не приходится, они просто запрашивали КГИОП и потом пересылали их ответ мне; б) нужно готовиться к суду. Поэтому Шалина попросила Вишневского сделать запрос в КГИОП, чтобы посмотреть проект, что Вишневский и сделал 25 июля 2018 г. Ответ пришел 13 августа, а 7 сентября 2018 г. Вишневский и Шалина уже посетили КГИОП.
Так мы взломали «режим секретности», получив достоверные сведения о проектной документации. Ирину Шалину она привела в ужас: хорошо помню ее трагический голос, которым она рассказывала мне о первых впечатлениях: «Они же собираются проломать стены прямо в парадные залы!!!» Стало понятно, что надо идти против ветра и до конца.
На сублимацию ужаса в административные исковые заявления ушел 21 день нашей интенсивной работы как с документами, так и «на местности» – в музее, где проводилось сравнение проекта и предмета охраны с оригиналом – самим зданием, которое гораздо позже, 2 апреля 2019 г., суд признает вещественным доказательством по делу.
Административные исковые заявления в суд были сданы 28 сентября 2018 г.
Тактика КГИОП в судебном процессе
Тем, кто будет подавать иски к КГИОПу в Куйбышевский районный суд (по территориальности КГИОП относится именно к нему), полезно знать о тех методах, которые КГИОП применяет в суде, чтобы быть к ним психологически готовыми. Основных методов четыре:
1) сокрытие документов,
2) отрицание очевидного, ложь,
3) игнорирование аргументов истцов,
4) демагогия.
Главная причина использования этих методов проста. Мы проанализировали Задание № 48 на проведение работ по сохранению объекта культурного наследия, Акт ГИКЭ, Историко-культурное исследование, фундирующее предмет охраны, сам предмет охраны, положительное заключение Главгоэкспертизы, в целом проектную документацию и не нашли ни одного документа, в котором не было бы либо нарушений нормативно-правовых актов, либо очевидных противоречий одних документов другим.
Была обнаружена целая сеть взаимосвязанных нарушений: Историко-культурное исследование не обосновывало предмет охраны; предмет охраны был принят с нарушением существующего порядка, утвержденного приказом Минкультуры, и не включал множество элементов, просто выброшенных ради проекта; проект нарушал даже этот заведомо сжатый «под заказ» предмет охраны; Акт ГИКЭ, обязанный выявить противоречия проекта – предмету охраны, этого не зафиксировал, в нем не было анализа большинства проектных решений, как архитектурных, так и конструктивных, он был принят с нарушением существующего положения, утвержденного постановлением правительства; проект противоречил сразу и утвержденному предмету охраны, и Заданию № 48 и даже положительному заключению Главгосэкспертизы…
Причем КГИОП представляет собой последнюю инстанцию контроля перед тем, как на основе всего этого документального массива могла бы начаться реконструкция. Но ни одного нарушения и противоречия сотрудники КГИОП то ли не заметили в силу некомпетентности, то ли сделали вид, что не заметили, будучи заинтересованы в незаконной реконструкции Михайловского дворца, на которую отводилось 20 000 000 долларов. Кстати, допрос в суде свидетеля Комиссаровой, сотрудницы Отдела Центрального района КГИОП, не позволил понять: то ли она на самом деле некомпетентна, то ли делала вид.
Я не берусь утверждать, что такой букет нарушений в документации КГИОПа присутствует всегда, но как рабочую гипотезу предложить могу. Очевидно, что в случае с Михайловским дворцом никто и никогда не предполагал, что посторонние люди начнут с пристрастием изучать этот комплекс документов. Да еще – вопреки надеждам КГИОПа – разберутся во всех деталях.
Итак, методы КГИОПа, их «юридическая техника». .
1. Сокрытие документов.
Одним из факторов, позволивших нам одержать победу в суде первой инстанции была полнота добытых у ответчика и заинтересованного лица документов. Была обнаружена прямая пропорциональная зависимость числа выявленных нарушений от числа изученных документов. Отсюда и старания ответчика принести в суд поменьше материалов. Не случайно из восьми месяцев судебного процесса 75% времени ушло на добычу документов у КГИОПа и ГРМ и только 25% времени на рассмотрение по существу. Будущим истцам это следует иметь в виду и не жалеть усилий на добычу сырья для судебного разбирательства.
Мы до сих пор жалеем, что суд не поддержал наше ходатайство об истребовании тома 11 проекта под скромным названием «Сметы». Могли бы открыться замечательные подробности в духе тех, о которых в расследовании, посвященном Минкультуры, кратко сообщил Иван Голунов: в этой системе очень важно выбрать проектировщика, «которым зачастую выступали подведомственные или дружественные Минкульту компании. Задача проектировщика – увеличить смету проекта за счет повышения расценок и включения в нее работ, выполнение которых сложно проверить – и которые не отражаются на внешнем виде объекта».
1.1. Доставленный в суд по нашему ходатайству Акт ГИКЭ-2017, к которому полагались 15 приложений, не содержал Задание № 48 (в Приложении № 10) на проведение работ по сохранению объекта культурного наследия, которое было утверждено руководителем Управления Министерства культуры РФ по Северо-Западному федеральному округу Н.Г. Поддубной 31.07.2014 и согласовано директором ФГБУК «Государственный Русский музей» В.А. Гусевым.
Все дело в том, что в этом важнейшем документе определены границы работ – внутренние дворы объекта и примыкающие к ним помещения, а также чердачное пространство.
Однако согласно проектной документации, работы вышли далеко за разрешенные заданием границы. Далеко за их пределами оказались предполагаемые проектом работы в залах парадных анфилад №№ 8, 10, 22, 31, 33, 35, в Михайловском саду, в парадном дворе (курдонере) со стороны южного фасада и даже на территории Этнографического музея, куда попала эвакуационная лестница, пристроенная к восточному боковому фасаду. А это вообще другой объект культурного наследия и другой хозяйствующий субъект!
Естественно, что в КГИОПе это прекрасно понимали, поэтому попробовали скрыть от нас важное Задание № 48. Однако у нас был полученный независимым путем полный электронный экземпляр Акта ГИКЭ со всеми приложениями, поэтому мы указали суду на обстоятельство сокрытия, и на следующее заседание представитель КГИОП была вынуждена принести Задание № 48. Я уверен, что попытка сокрытия не была результатом случайности, это технология.
1.2. Аналогично в доставленном Акте ГИКЭ полностью отсутствовали Приложения 11 – 15 (страницы 409 – 461), причем особенно важным там является Приложение 14 «Копии договоров с заказчиком и с экспертами», поскольку в нем содержатся прямые доказательства того, что эксперты не имели права подписывать Акт ГИКЭ в силу пунктов 7 и 22 «Положения о государственной историко-культурной экспертизе», утвержденного постановлением правительства РФ от 15.07.2009 № 569, каковые и были нарушены.
1.3. Очень долго ответчик сопротивлялся и не приносил Акт ГИКЭ-2015, согласованный 29 октября 2015 г. Департаментом государственной охраны культурного наследия Министерства культуры РФ, в котором анализировался первый вариант проектной документации, пока, наконец, его не доставил в суд представитель заинтересованного лица – Русского музея.
Юридически документ ничтожен хотя бы потому, что с 17 октября 2015 г. уполномоченным органом охраны всех зданий ГРМ снова стал КГИОП (согласно распоряжению правительства РФ от 17.10.2015 № 2082-р). Но зато этот документ позволил нам показать еще одно нарушение «Положения о государственной историко-культурной экспертизе» – подпункта «б» пункта 16 о времени производства фотофиксации, а также продемонстрировать, что предмет охраны неуклонно сжимался в 2015 – 2016 гг. от варианта к варианту, как я уже написал, «под заказ проекта».
Более того, в самом конце судебного процесса, 31 мая, нам удалось приобщить к делу первый вариант Акта ГИКЭ-2015, и тогда выстроилась последовательная цепочка исключений из предмета охраны различных элементов, «мешавших» кардинальной перестройке Михайловского дворца. В свою очередь, развертка предмета охраны во времени – это хорошее доказательство того, что неполнота предмета охраны вызвана не некими «научными» обоснованиями, которых нет и в помине, а лишь интересами строительства.
Это, кстати, очень распространенный случай в практике КГИОПа – последовательная редукция предмета охраны. Один из последних примеров – объект культурного наследия регионального значения «Здание фильтров и отстойников» комплекса Фильтроозонной станции. Под заказ сноса большей части охраняемого здания КГИОП «вдруг» утвердил новый предмет охраны, в котором, как написано на сайте «Градозащитный Петербург», «заранее цинично подогнал предмет охраны под проектные решения демонтажников» (https://protect812.com/2019/06/07/razrushenie-filtroozonnoy/?fbclid=IwAR3ioHHo6Sl3lP2Myvl3lt1yeUd2gr4VPSVVxFQFoCMkmN5F-Y0SUSs1FAs).
2. Отрицание очевидного, ложь.
2.1. Например, согласно Заданию № 48 границы работ ограничены только внутренними дворами и помещениями, которые к ним примыкают непосредственно. Представитель КГИОП в письменных возражениях, во-первых, сделала ссылки на статьи Федерального закон от 25 июня 2002 г. № 73-ФЗ «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов РФ», которые вообще не имеют отношения к конкретному предмету спора, а во-вторых, намеренно спутала два понятия: «границы работ» и «границы территории объекта культурного наследия», установленные в ст. 3.1 Закона 73-ФЗ. Это уже была ложь особо злостная, которая делала бессмысленным и понятие «границ работ», и само Задание № 48, выполнения которого требует ст. 45 Закона 73-ФЗ.
2.2. В норме Историко-культурное исследование делается как обоснование предмета охраны. В нашем случае это исследование было сделано с целью уточнения предмета охраны. Однако в силу Порядка определения предмета охраны объекта культурного наследия, утвержденного приказом Министерства культуры РФ от 13.01.2016 № 28, уточнять можно только уже утвержденный ранее предмет охраны. А его-то и не было! Причем при уточнении обязательно надо объяснить, что уточняется и по какой причине. Ничего этого не было тоже.
Тут мы в очередной раз загнали в угол представителя КГИОП, которая в ходе суда изворачивалась, предложив несколько лживых объяснений, в частности, пыталась утверждать, что слово «уточнение» не означает ничего вообще, а использовано просто так, что крайне удивило судью… Последняя ложь по этому вопросу основывалась на беспомощной игре с датами: дескать, Историко-культурное исследование было закончено до того, как 13 августа 2016 г. приказ Минкультуры с соответствующим пунктом вступил в силу. Однако Историко-культурное исследование было закончено 9 сентября 2016 г., и потому слово «уточнение» случайным и ничего не значащим быть никак не могло.
Но даже и в этой абсолютно безвыходной ситуации представитель КГИОП не сдавалась и продолжала врать, отрицая совершенно очевидные факты, известные и суду, и нам. В этом уже виделось что-то маниакальное.
Аналогично представитель КГИОПа была вынуждена врать, что Историко-культурное исследование (ИКИ) объемом в 13 страниц представляет собой полноценный документ, фундирующий проект предмета охраны. Но, как выразилась И.А.Шалина, «в В ИКИ отсутствует анализ всех элементов предмета охраны и аргументация по каждому его элементу с целью обоснования включения или невключения его туда, более того ни одной фразой ИКИ не связано с рекомендуемым предметом охраны… ИКИ практически отсутствует, оно сведено к бездоказательным утверждениям, к тому же содержит ложные сведения». В качестве доказательств было приведено около десятка примееров.
В ответ представитель ответчика нервно врала, что с этим исследованием все в полном порядке.
2.3. Таким же маниакальным враньем был окружен вопрос о капитальном строительстве в Сервизном дворе, которое запрещено п. 1 ч. 1 ст. 5.1 закона № 73-ФЗ.
Проектной документацией было предусмотрено строительство монолитных железобетонных плит пола в Сервизном и Церковном дворах толщиной 200 мм. В Сервизном дворе – еще и строительство монолитной железобетонной лифтовой шахты, опирающейся на заглубленный на полтора метра в грунт фундамент.
А сооружения, имеющие заглубленные в грунт фундаменты, не могут быть отнесены к некапитальным строениям, сооружениям, которые, согласно дефиниции п. 10.2 ст. 1 Градостроительного кодекса, представляют собой «строения, сооружения, которые не имеют прочной связи с землей и конструктивные характеристики которых позволяют осуществить их перемещение и (или) демонтаж и последующую сборку без несоразмерного ущерба назначению и без изменения основных характеристик строений, сооружений (в том числе киосков, навесов и других подобных строений, сооружений»).
Естественно, что ответчику пришлось лгать, заявляя, что эти фундаменты и шахта «могут быть демонтированы без ущерба их назначению», что с технической точки зрения для монолитных ж/б изделий является абсурдом. Монолитный ж/б можно только разломать, научно говоря, подвернуть деструкции.
3. Игнорирование аргументов истцов.
Когда не удавалось придумать, как солгать, представитель КГИОПа была вынуждена просто игнорировать наши обвинения, делая вид, что она их не услышала.
3.1. Так мы не услышали даже какой-то лживой версии относительно противоречий между положительным заключением Главгосэкспертизы от 2 марта 2018 г. (ПЗ-2018) и проектной документацией, согласованной КГИОПом.
Проектом, который был согласован, предусматривалось только одно междуэтажное перекрытие на уровне 1-го этажа, а также 4 галереи на уровне 2-го этажа и лифтовая площадка на уровне 3-го этажа.
Однако выяснилось, что между проектной документацией, согласованной КГИОП, и той документацией, которая получила положительное заключение государственной экспертизы, есть противоречия. Архитектурные решения, фрагментарно описанные в ПЗ-2018, в целом соответствуют проекту, согласованному КГИОП. Однако конструктивные решения Сервизного двора в ПЗ-2018 предусматривают четыре железобетонных междуэтажных перекрытия, полностью перекрывающих пролет шириной 10 м (одно из них техническое).
При этом в ПЗ-2018 было указано, что прирост площади в Сервизном дворе составил 542,26 кв.м. Поскольку площадь Сервизного двора 13,9 х 10,08 = 140,11 кв. м, то при суммировании площадей цокольного этажа и междуэтажных перекрытий 1 – 3 этажей (технический этаж исключаем), получим 140,11 х 4 = 560,44 кв. м. То есть примерно тот прирост, который и указан в ПЗ-2018, но за вычетом лифтовых площадок и т.п.
Таким образом, между описаниями архитектурных и конструктивных решений в ПЗ-2018 и между описанием конструктивного решения в ПЗ-2018 и проектной документацией, согласованной КГИОПом, выявились неустранимые противоречия, предъявление которых в качестве обвинения ответчик просто проигнорировал ввиду того, что не знал не только, как это объяснить, но и что выдумать в качестве объяснения.
3.2. Ответчик проигнорировал наш аргумент относительно нецелесообразности и избыточности грузопассажирского лифта грузоподъемностью 2500 кг в Сервизном дворе, который якобы соответствует противопожарным требованиям. Действительно, подобные лифты предусмотрены для подъема пожарных команд в соответствии с ГОСТ Р 52382-2010, но есть два нюанса. Во-первых, достаточно 1000 кг грузоподъемности; во-вторых, устанавливать такой лифт обязательно только в общественных зданиях при высоте здания более 28 м. Поэтому в случае с Михайловским дворцом, где верхняя отметка находится на уровне 19,5 м, выполнение таких требований пожарной безопасности не является обязательным, а придумано, как мы полагаем, исключительно для того, чтобы подтянуть смету к 20 000 000 долларов.
3.3. Практически в ступор мы загнали ответчика и сюжетом с подложной фотофиксацией в Акте ГИКЭ-2017. Согласно подпункту «б» пункта 16 Положения о государственной историко-культурной экспертизе, экспертиза проводится на основе «фотографических изображений объекта на момент заключения договора на проведение экспертизы». Договоры подряда с экспертами были заключены 23 марта 2017 г., фотофиксация проводилась экспертом Н.Б.Глинской якобы 27 марта 2017 г.
Причем именно якобы, потому что приобщенная к делу копия Акта ГИКЭ-2015 показала, что из 22 фотографий, помещенных в Акт ГИКЭ-2017, 10 фотографий были просто утащены из Акта ГИКЭ-2015 (15 мая 2015 г. их сделала эксперт С.Е.Шуньгина; заимствованы фотографии 14 -17, 20 – 25, им соответствуют фотографии 6 – 9, 12 – 17 в Акте ГИКЭ-2017).
Когда мы показали суду парные фотографии-близнецы, в зале раздался смех. На одной из фотографий, сделанных в мае 2015 г., в кадр попало деревце, ненароком выросшее в Сервизном дворе. Поскольку Глинская понимала, что в марте дерева с зеленой листвой быть не может, она просто отрезала нижний край фотографии. Другая пара фотографий показала гардероб: со сдвигом в 2 года на одном и том же месте оказался один и тот же синий халат с одинаковыми складками…
На самом деле подлог фотофиксации – это очень серьезное нарушение, которое в определенных случаях приводит к катастрофе. Именно так случилось в здании ИТМО зимой этого года. В Акт ГИКЭ (эксперты М.Ф.Прокофьев, Н.Б.Глинская, В.А.Калинин) были помещены фотографии с датой 12 июля 2018 г., однако на самом деле они были сделаны в мае 2018 г. А за эти два месяца трещины в кирпичной кладке раскрылись до угрожающих размеров, приведших к обрушению, но на майских фотофиксациях, вставленных в Акт от 3 августа 2018 г., этого видно не было (см. статью А.Пушкарской в «Коммерсанте» за 9 марта 2019 г. ).
4. Демагогия.
Этого мы наслушались за время судебного процесса с избытком.
4.1. Согласно постановлению Правительства РФ от 10.07.2001 № 527 «О перечне объектов исторического и культурного наследия федерального (общероссийского) значения, находящихся в г. Санкт-Петербурге», полное наименование объекта выглядит таким образом: «Дворец Великого князя Михаила Павловича (Русский музей Императора Александра III: корпус главный Русского музея, 1819–1825 гг., арх. Росси К.И., ск. Пименов С.С., ск. Демут-Малиновский В.И., 1895–1897 гг., арх Свиньин В.Ф.».
Из этого мы сделали вывод, что объектом, охраняемым государством, является корпус главный Русского музея, построенный по проекту К.И.Росси и превращенный в музей по проекту В.Ф.Свиньина, в каковом качестве он и должен сохраняться.
Дополнительно мы ссылались на базовый реставрационный принцип, введенный в «Петербургскую стратегию сохранения культурного наследия», которая получила статус юридического документа в приложении к постановлению Правительства Санкт-Петербурга от 01.11.2005 № 1681: «Признается ценность позднейших исторических наслоений <…>». Этот принцип описан во всех учебниках по реставрации.
Поскольку все это решительно не устраивало наших оппонентов, они начинали демагогически утверждать, что из названия объекта такие выводы не следуют, что частичная и бессистемная перепланировка объекта является «восстановлением проектных решений К.Росси». И вообще гораздо важнее не сохранение Михайловского дворца в неприкосновенности, а приспособление к современному использованию, т.е. доступность для инвалидов (имеются в виду лифтовые подъемные устройства).
Тема инвалидов была превращена нашими оппонентами в настоящий таран, которым они атаковали любые соображения о том, что требования закона № 73-ФЗ по охране памятника доминируют над требованиями доступности объекта культурного наследия для инвалидов. И что к тому же в Михайловском дворце уже есть подъемная платформа, которую никто не желает чинить, что кроме лифтового оборудования есть другие способы помочь инвалидам на колясках, которых, к слову сказать, в музей приходит не 142 человека в день, как утверждали авторы проекта, а всего 1-2 человека. Ведь согласно ст. 15 Федерального закона от 24.11.1995 № 181-ФЗ «О социальной защите инвалидов в РФ» и ст. 3 Федерального закона от 01.12.2014 № 419-ФЗ требование создать условия для беспрепятственного доступа инвалидов, в том числе, использующих кресла-коляски, применяются с 01.07.2016 исключительно ко вновь вводимым в эксплуатацию или прошедшим реконструкцию объектам.
Однако исходным аргументом проекта является обеспечение доступности объекта маломобильным группам населения, чем и оправдывается необходимость реконструкции, в то время как указанные статьи законов устанавливают иную логическую последовательность действий: если здание реконструируется и это позволено охранным законодательством, то только в этом случае нужно обеспечить доступность для инвалидов. Если же не реконструируется, то такая обязанность не возникает.
Но в ответ мы получали только демагогические припадки.
4.2. Такой же припадок случился во время допроса нашего единственного свидетеля – Зои Александровны Перскевич. Она – главный и единственный, фактически уникальный, знаток архитектурной истории Михайловского дворца. В процессе подготовки исковых заявлений лично для меня она провела две экскурсии по дворцу. Естественно, что истцы пользовались консультациями специалиста такого уровня (в музее она работает 50 лет, и все это время занимается изучением истории объекта как архитектурного произведения) и во время подготовки исковых заявлений, и во время процесса. В частности, составленный ею список невнесенного в предмет охраны «оборудования» мы в качестве приложения включили в часть 3 Отзыва на возражения ответчика от 12 марта 2019 г., который передали суду и представителям КГИОП и ГРМ.
Во время допроса Ирина Шалина передала Зое Александровне ее же список, чтобы она его прочитала. И в этот момент представитель ГРМ не сказал, не закричал и даже не заорал – он проревел о том, что истцы подсунули свидетелю документ, который сами же и составили, поэтому показания свидетеля недействительны, что это мы внушили Перскевич негативное отношение к проекту… Дальше следовала обычная демагогия, из которой можно было заключить, что Перскевич ничего не соображает, а это мы ее так настроили…
Каково же было удивление и разочарование представителя ГРМ, когда ему было указано на то, что якобы «подсунутый» список он имел на руках с 12 марта, только не удосужился прочитать. После чего Перскевич, отвечая на вопросы судьи, сама выразительно высказалась по поводу проекта.
4.3. Не менее активно демагогия применялась в тех случаях, когда речь заходила о предмете охраны, о 27-ми необоснованно исключенных из него элементах и о противоречиях проекта предмету охраны. Причем самые длительные споры возникли по поводу проламывания капитальных исторических стен для создания новых дверных проемов. Здесь я бы выделил три пункта, которые продемонстрировали демагогическую подмену понятий:
а) Подмена материального предмета, который должен охраняться предметом охраны, его функцией. Главный пример – капитальные стены Михайловского дворца, наружные и внутренние. Ответчик и его свидетели настаивали на том, что охраняются функции стен, их несущая способность как элемента стоечно-балочной конструкции, но не стен как материального предмета, ценность которого как таковая умышленно игнорируется для легализации проектной документации. На самом деле именно стена в качестве материального и целостного предмета и должна охраняться предметом охраны, коль скоро иное не оговорено специально. Сохранение несущей способности стен подразумевается по умолчанию, для этого стены не требуется включать в предмет охраны. При нарушении этой функции, объект просто перестанет существовать.
б) Игнорирование охраны исторических функций, предусмотренное пунктом 6.2 Порядка определения предмета охраны объекта культурного наследия. Характерный пример – внутренние дворы, которые в предмете охраны особо указаны как световые. Это означает охрану их исторических функций, не утраченных и сегодня. Примечательно, что четырехскатные покрытия дворов проектом предусматривались остекленными, а не зашитиыми кровельным железом. Значит световая функция на самом деле осталась актуальной и сейчас – вопреки голословным заявлениям и авторов проекта, и составителей Акта ГИКЭ, и ответчика в суде.
в) Акцент на обязательности наличия декоративного ценного оформления для включения в в предмет охраны, что не основано ни на одном нормативно-правовом акте, в том числе и на Порядке определения предмета охраны.
Несмотря на все перечисленное выше, нам все же удалось «скользких червей вырвать из земли силой разума» (см. тут).
Эпилог
5 июня 2019 г. «Коммерсантъ» сообщил, что старший следователь по особо важным делам при председателе Следственного комитета России (СКР) полковник юстиции Константин Святкин предъявил экс-замминистра культуры Григорию Пирумову и главе группы компаний «Роспан» Никите Колесникову официальное обвинение о создании и участии в ОПС (ст. 210 УК РФ) и особо крупном мошенничестве (ч. 4 ст. 159 УК РФ). Еще одному их предполагаемому соучастнику, бывшему главе департамента управления имуществом и инвестиционной политики Минкульта Борису Мазо, обвинение предъявили заочно, так как он скрылся и объявлен в розыск.
По версии следствия, Григорий Пирумов и Борис Мазо «в связи с занимаемыми должностями были осведомлены о регулярном выделении Минкульту РФ бюджетных средств для проведения строительных и ремонтно-реставрационных работ на объектах культурного и исторического наследия РФ», чем и решили воспользоваться. Как считают в СКР, еще осенью 2013 года Григорий Пирумов и «ранее знакомый с ним» Борис Мазо, «поддерживавшие личные товарищеские отношения», создали для хищения государственных денег преступное сообщество — «устойчивую, сплоченную и структурированную преступную группу в целях совершения тяжких преступлений» (https://www.kommersant.ru/doc/3991514).
Отметим эту дату: осень 2013 года.
И сопоставим ее с другой: 12 марта 2014 г. заместителем министра культуры РФ Г.У.Пирумовым было согласовано Задание на проектирование: Реконструкция внутренних дворов Михайловского дворца (утвержденное до этого директором ФГБУК «Государственный Русский музей» В.А. Гусевым 20.02.2014). Авторами документа были Баженов В.П., зам. директора ГРМ по комплексной реконструкции и капитальному ремонту, и Тетерина И.В., главный архитектор ГРМ, которая на нашем судебном процессе была свидетелем со стороны заинтересованного лица.
Также «Коммерсантъ» написал: «Особо отмечается, что в состав ОПС вошли и некие пока “не установленные следствием» лица из числа “должностных лиц Минкульта и подведомственных ему учреждений”, которые выполняли поставленные перед ними Григорием Пирумовым и Борисом Мазо “функциональные задачи” <…>».
А уже 31 июля 2014 г. руководителем Управления Министерства культуры РФ по Северо-Западному федеральному округу Н.Г. Поддубной было утверждено Задание № 48 на проведение работ по сохранению объекта культурного наследия, которое было согласовано директором ГРМ В.А. Гусевым.
Воздержусь от выводов, но напомню, что Русский музей – это как раз подведомственное Минкульту учреждение. И не исключено, что ОПС, созданное осенью 2013 г., решило одним из объектов своей преступной деятельности сделать Русский музей, который и начал выполнять поставленную перед ним «функциональную задачу»: сохранять Михайловский дворец методом его разрушения.
Михаил Золотоносов
