Чем больше успешного насилия демонстрирует власть в России, тем эта власть легитимнее в глазах большинства народа. (Петербургский период русской истории, когда элиты к концу сделались почти сплошь либеральны и оппозиционны и когда глава МВД А.А. Макаров, прокомментировавший фразой «Так было, так будет!» расстрел рабочих на Ленских приисках в 1912 г., скорее обрисовал евразийское прошлое и будущее страны, нежели её полуевропейское настоящее – не в счёт).
Так будет и в этот раз. Опричники проскачут по улицам и площадям, размахивая саблями и нагайками – и народец привычно прижмёт уши к черепу и натянет треухи поглубже, стараясь лишний раз не попадаться «осударевым людям» на глаза.
И потому лидеры оппозиции, подставившись, а точнее, подставив демонстрантов под заведомо жёсткий и непропорционально жестокий полицейский удар – независимо от того, что думали и продолжают думать и они сами, и выведенные ими на улицы люди, и разного рода «неравнодушные столичные политологи» – де-факто лишь помогают Путину восстановить ту прочность самодержавного рейтинга, которая была поколеблена в ходе «антинародной пенсионной реформы».
После осенних выборов, которые Кремль (в этом вряд ли приходится сомневаться) проведет так, как и задумал, Путин вновь станет – по умолчанию – «настоящим грозным царем» и, скорее всего, быстро додавит протест там, где он, как может показаться, перешёл в хроническую фазу – в Ингушетии, Поморье и т.д.
И после этого на следующие несколько лет в стране вновь воцарится привычное повсеместное «выживание каждого дня» вперемежку с просмотром новостных и развлекательных ТВ-программ. Либеральные отщепенцы тем временем будут траго-сардонически стенать и булькать в Сети, а глубинные пассажиры «титаника дураков» продолжат «радоваться жизни», время от времени яряся и рассылая матерные проклятья с пожеланиями поскорее сдохнуть пиндосам, гейропейцам и всяким прочим жидо-хохлам.
«Чем же сердце успокоить? На что надежды воскладать?» – может спросить меня благонамеренный читатель.
И если я верно угадываю сокровенные упования вопрошающего меня читателя, то он, скорее всего, хочет узнать – когда же «всё это кончится» и когда же будет, наконец, на нашей либеральной улице праздник?
Что ж. Попробую ответить. И не стану сразу огорчать глубоко чтимого мною читателя так и вертящимся на кончике моего изъеденного типунами правдорубия языка жестокосердным: «Никогда!»
Допущу – как гипотезу – что праздник на нашей либеральной улице всё же возможен. Но коли так, то возникают вопросы. Надо ли его специально готовить? Или лучше просто сидеть и ждать, «покуда светлый день наступит»? А если всё же праздник лучше начать готовить заранее, то как именно? Что – как рефренится на протяжении уже более полутораста лет – делать?
Что ж. Скажу и об этом. Но начну с того, чего – если, конечно, мечтать о гипотетическом «либеральном празднике» – не делать.
Однако, сперва пугливо поясню, что данный текст – не «инструкция по применению» и не, дай бог, призыв кого бы то ни было к чему бы то ни было! Боже упаси. Это – просто ответ на вопрос, который наверняка хотел бы задать мне мой дорогой и пытливый воображаемый читатель, которому не терпится «жить, не теряя надежды». Ну, например, редактор журнала, для которого я пишу. И тогда примем как данность, что то, что я пишу – просто выполнение сугубо аналитического редакционного задания.
Итак.
Если в самом деле думать о «либеральном празднике на нашей улице», то не стоит делать ничего, что позволяло бы авторитарной власти подтверждать своё силовое превосходство над обществом.
Нельзя вестись ни на какие разводки. Нельзя соучаствовать в каких бы то ни было пропагандистских блуднях. Нельзя подтверждать свой холопский статус полит. челобитными, выклянчивающими «местечко в передней». Любая «общенародная» инициатива, предлагаемая властью, начиная от празднично-мемориальных беснований и кончая фейковыми выборами – должна просто обходиться стороной, как навозная куча. То бишь подвергаться бойкоту. Ибо власть приглашает общество в мышеловку совсем не для того, чтобы угостить его сыром. И даже если все вокруг в эту мышеловку ломятся наперегонки, нет никакого резона становиться участником этого постыдного действа. Это надо просто один раз уяснить – и больше к этому вопросу не возвращаться.
Нельзя давать авторитарной власти шансов на повторение «опричных мастер-классов». Нельзя публично заголять зад, думая этим «ущучить» учителя-садиста, если в ответ ты просто гарантированно получишь порцию свежих розог по добровольно заголённому очагу протеста, после чего грозный учитель лишь укрепится в сознании своего экзистенциального превосходства над тобой. И даже тот факт, что тебе потом приятно будет вспомнить, как ты отважно «надерзил тирану», не должен тебя утешать – на деле ты просто подтвердил свой детско-рабский статус и закрепил за грозным начальством право сечь тебя при всяком удобном случае.
Дело в том, что в авторитарной – она же российская – системе сливной, то есть заведомо ни к каким изменениям не ведущий смысл таких «протестных демонстраций» – точно такой же, как в «Бурсе» Н.Г. Помяловского, где «отпетые настраивали недавно сечённых и вообще недовольных; эти волнуют весь класс, самые смиренные и кроткие начинают шуметь и грозить, товарищество возбуждено — и зреет бурсацкий скандал, который на местном языке называется бунтом. Протестанты наперед знают, что они ничего не добьются от начальства: если, например, их кормили убоиной, похожей на падаль, то они уверены; что и после возмущения будут есть ту же убоину; но они по крайней мере гнев сорвут, а там пори себе [каждого] десятого».
Отличие современной России от старорежимной бурсы – лишь в том, что «отпетые» – то есть заводилы бунтов – нынче на прикорме у начальства, ибо выполняют «полезную» роль козлов-провокаторов, пособляющих власти в организации регулярных «опричных мастер-классов», сиречь массовых порок «особо недовольных». И потому не стоит удивляться тому, что по итогам новейших усмирений практически никто из «заводил» не бывает «закрыт» (за исключением тех, кто в какой-то момент решил сорваться с прикорма), зато произвольно выдернутые из толпы рядовые бурсаки-бунтари методично и показательно отправляются на цугундер по полной и получают реальные уголовные сроки.
В итоге же, вместо «расшатывания устоев самодержавия», после каждого из таких загашенных и растёртых в пыль бунтов наступает продолжительный период стагнации.
Но дальше – самое интересное. Именно в периоды продолжительного народного апатического смирения авторитарная власть теряет бдительность и совершает ошибки, ведущие к ослаблению её легитимности.
В эпоху, когда многим ещё казалось, что Путин будет «вечно молод и силён», случился первый «сбой по легитимности» – самонадеянно учинённая правительством монетизация льгот в 2005 г. вывела на улицы бушующих пенсионеров – и Кремль отступил.
Затем, в установившемся, как казалось, относительном затишье, Путин решил «поиграть в соблюдение Конституции» на очередных президентских выборах» и не идти на третий срок. Тем самым показал «самодержавную дряблость» и спровоцировал бурные Марши несогласных 2007-08 гг.
Далее, в период «потешной медведевской оттепели» 2008-2011 гг., когда Кремлю почудилось, что общество стало таким же плюшевым, как и сам президент Медведев, была совершена «рокировка», выставившая президента не «грозным самодержцем», а «мелким полит. жуликом», и породившая «болотный бунт» 2011-12 гг.
Наконец, в период многолетнего «посткрымского благоденствия» была придумана и в 2018 г. осуществлена пенсионная реформа, сорвавшая с президента маску «отца родного» и вызвавшая целый фейерверк региональных и столичных протестных возгораний, длящихся по сей день.
Иными словами, провалы по самодержавной легитимности всякий раз случались в периоды стабильности, а восстанавливалась «грозная» легитимность столь же неизменно в ходе подавления очередных «соляных бунтов».
При этом важной предпосылкой успеха Кремля в ходе этих подавлений каждый раз было то, что оппозиция, протестуя, выступала с требованиями, обращёнными к самой же авторитарной власти. Тем самым оппозиция как бы с самого начала де-факто подтверждала легитимность этой власти, не стремясь прийти ей на смену, но выступая лишь в роли коллективного уличного челобитчика.
В итоге, когда Кремль обрушивался на вышедших на улицу «бунтарей» по полной омоновско-росгвардейской программе, он поступал «по-своему логично и справедливо». Примерно так, как поступал Иван Грозный, возмущённо отвечая Андрею Курбскому на его критику. Курбский, напомню, был недоволен тем, что Грозный отдалил от себя сподвижников времён Избранной рады и приблизил тех, кто поддержал его опричный проект. На что Иван Грозный возразил примерно так: «Кто ты такой, холоп, чтобы решать за меня, самодержца, кого мне к себе приближать, а кого отдалять? Кого казнить, а кого миловать?..» Ведь Избранная рада была точно такой же прихотью самодержца, как и Опричнина. И если Курбский признавал эпоху Избранной рады «славной», значит, автоматически признавал право самодержца принимать высшие кадровые решения, ни с кем не считаясь. Так какие тогда могли быть к нему вообще претензии? Только смирение! В крайнем случае – коленопреклоненные холопские мольбы.
Так же и сегодня Кремль как бы даёт понять: «Если Вы чего-то требуете у меня, де-факто не зависящего от вас, значит, считаете, что я – таки настоящая власть! А если я – власть, то нечего глупо скандировать: «Мы здесь власть!». Если бы вы в самом деле были властью, то обращались бы не ко мне, а к народу. Но вы – боитесь. И правильно боитесь! Потому что сами в себя не верите. И никто в вас не верит. И потому получайте дубинкой по голове и марш по домам! Если, конечно, успеете».
Итак, что остаётся в сухом, а точнее, в мокром от либеральных слёз остатке? А остаётся примерно вот что.
Если и есть у «либерального праздника» в России хоть какой-то шанс, то он может случиться при чудесном стечении следующих обстоятельств.
Во-первых, должно пройти какое-то количество благостных для авторитарной власти спокойных лет, когда она в очередной раз расслабится и совершит очередную ошибку, выставив верховного правителя «не настоящим», то есть «не грозным», «не отцом родным», не «поднимателем пингвинов с колен и укротителем пиндосов» и т.п.
Во-вторых, в этой ситуации оппозиция должна каким-то чудесным образом воспламениться гражданским пафосом, забыть о своей пожизненной прикормленности и потребовать не «хлеба и зрелищ», а немедленной отставки «ненастоящего царя».
В-третьих, чтобы решиться на столь необратимое предприятие, оппозиционный актив должен иметь наготове уже разработанный и заблаговременно презентованный обществу вариант внятного ответа на вопрос: «А что потом?» Иными словами, нужен узнаваемый «народом» четкий позитивный лозунг, который пояснял бы, каким образом страна должна, выйдя из самодержавной реальности, в ту же секунду в неё не вернуться под очередными вождистско-персоналистскими знамёнами (как это случилось в 1991 году), а стать по-настоящему политически свободной.
Для этого оппозиция должна заранее объяснить, как именно она собирается предложить обществу, вместо нового царя, новую – не самодержавную – политическую реальность. Это значит, что задолго до «часа Ч» оппозиция должна начать диалог с обществом на тему не «честных – нечестных выборов» и не «если не Путин, то кот?», а на тему гипотетического демонтажа империи, упразднения диктата Кремля над регионами, предоставления регионам свободы самоопределения и т.д.
В свою очередь, это означает, что за это время регионы также должны сформировать полноценное региональное самосознание и обрести собственную, притом не фейковую политическую элиту, работающую на фундаменте позитивного и конструктивного «регионального мифа», а не на фундаменте бесконечных челобитных, адресованных на большую деревню самому главному дедушке. Иными словами, российские регионы должны хоть немного стать «похожими на Ингушетию»…
И вот, ответив на все вопросы, которые задал мне мой горячо любимый благонамеренный читатель, я хочу задать ему встречный вопрос: многие ли готовы сегодня успокоить сердце предложенными мной вариантами ответов?
А пока мой дорогой читатель думает, отвечу сам: нет, совсем немногие. А значит, не тьма горьких истин, но возвышающий самообман будет и дальше рулить российской оппозиционной повесткой дня. Которая на самом деле никакая не оппозиционная, а вполне «бурсацкая» – ибо покидать бурсу возмущённые её порядками бурсаки отнюдь не собираются, а собираются лишь периодически «бузить», разбивать свои бедовые головы о стену – вместо того, чтобы попробовать переделать бурсу если не в «Высшую Нормальную школу», то хотя бы просто в нормальную.
Даниил Коцюбинский
