Все знают «Медный всадник»: «На берегу пустынных волн стоял он…» Хорошая поэма у Пушкина, но странная. А претензии к ней Николая I еще страннее.
Вместе с художником Богорадом продолжаем напоминать народу, какие книги он в детстве читал, но забыл, что там написано. После “Всадника без головы” Майн Рида переходим к «Медному всаднику» Александра Пушкина.
Сюжет: ничтожный петербургский чиновник, какой-то Евгений, неумный и неоригинальный (оценка Валерия Брюсова) влюблен в какую-то Парашу, дочь вдовы. Дамы живут в ветхом доме на берегу (видимо, Васильевского острова). Наводнение 1824 года этот дом сносит, вдова и Параша гибнут. Евгений от этого сходит с ума и становится бомжом. Как-то ночью, проходя мимо памятника Петру I, Евгений предъявляет ему претензии в том, что Параша утонула. В ответ Медный всадник гонится за Евгением (или Евгению это кажется), но не догоняет. Через какое-то время после того безумец умирает.
Известно, что Николай I, который взялся быть личным цензором Пушкина, поэму не одобрил, высказал замечания, Пушкин не смог их исправить и при его жизни «Медный всадник» не напечатали.
Но претензии Николай I предъявил не к довольно странному сюжету поэмы, что было бы логично (сюжет не блещет интригой). Не к герою – Евгению, не имеющему вообще никаких качеств, кроме сумасшествия. Не к его дурацким претензиям к Петру (не там царь город поставил! Так народу не надо было дома строить в зоне затопления, а если и строить – то покрепче), а к нескольким выражениям.
На полях рукописи Николай ставил вопросы, писал «NВ» и кое-какие слова подчеркивал.
Отметил «И перед младшею столицей померкла старая Москва».
Три раза подчеркнул «кумир» (это Петра так Пушкин называл).
По разу подчеркнул «горделивый истукан» и «строитель чудотворный». Еще отметил «Россию поднял на дыбы» и «Во мраке медною главой, Того, чьей волей роковой…».
Какая тут логика могла быть у царя? Про «померкшую Москву» – не хотел обижать москвичей? «Горделивый истукан» – обиделся за Петра? А вот «кумир» – это не очень обидно. «Строитель чудотворный» – вообще не обидно.
Может, и не император эти пометки сделал. Несколько аргументов в пользу этого. Во-первых, Николай уважал Пушкина – как раз как историка. Заказал ему «Историю Петра». А главный тогдашний силовик – Александр Христофорович Бенкендорф – просил за другого историка, Полевого. А Николай сказал: не надо, пускай Пушкин пишет, меня он устраивает.
Во-вторых, Николаю не нравился Медный всадник – как памятник. И папе его, Павлу, не нравился. Это у них семейное. То есть Николая I то, как Пушкин оценивал Петра и памятник, не должно были удивлять или расстраивать.
В третьих, это Пушкин считал, что Николай все его работы читает. Но сам с императором не общался – только через Бенкендорфа. А Бенкендорф не всегда передавал Николаю пушкинские тексты. Иногда вообще не давал. Иногда давал в изложении своих подчиненных.
То есть Пушкин пишет: «Я помню чудное мгновенье», а жандармы в докладной записке императору излагают, что в этом произведении написано: «Пушкин вспоминает, что однажды он встретил даму (предположительно А. Керн) с нежным голосом. Прошли годы – и Пушкин забыл, как эта дама говорит и выглядит. Затем опять встретил – и вспомнил».
В общем, есть вероятность, что и не царя эти пометки на рукописи – а жандармов.
А даже если и Николая, то непонятно, что император всероссийский хотел этим сказать: никакой резолюции на рукописи нет. Может, он хотел сказать: круто написал Пушкин! Как хорошо про «Россию поднял на дыбы». А кумир – это ж какой образ!
Но посредники между царями и поэтами – они такие, что им надо, то и донесут. А как проверить? Мобильного телефона у Николая не было. А если б и был – наверное, Бенкендорф опять трубку бы брал. Вот и с Путиным такая же история: что ему докладывают, как обратно резолюции доносят – неизвестно.
Кстати, будь на месте цензора Пушкина Путин, он бы немедленно эту поэму разрешил. Как у нас стандартно «Медного всадника» трактуют: народ (в виде Евгения) бросает вызов деспотичному самодержавию (в виде памятника Петру).
Но народ у Пушкина вышел ничтожный, сумасшедший, с глупейшими претензиями к правителям. А власть – умная, сильная, способная ставить на дыбы. Точно понравилось бы такое Путину.
Николай I, может, иначе думал – вдруг не приглянулось ему, что народ такой убогий у Пушкина вышел. Стало ему за народ обидно… Хорошо бы у него уточнить – а никак.
Сергей Балуев
