В Петербурге скоро начнется строительство Дворца Танцев. Исполняется давняя мечта знаменитого хореографа Бориса Эйфмана. Он ждал этого события больше тридцати лет.
– Борис Яковлевич, вы довольны результатом конкурса архитектурных проектов (лучшей была признана работа нидерландской мастерской UN Studio прим. авт.)?
-Я доволен тем, что он, наконец, состоялся. Пройден еще один этап в осуществлении моей мечты. Я не могу сейчас сказать, что мои личные представления о театре совпали с тем проектом, что представила нидерландская компания, победительница конкурса. Но каждый автор имеет право на свое видение, здесь очень трудно диктовать свои условия. Победителей не судят, голландцы выиграли практически единогласно.
– Голландцы были вашими фаворитами?
– Да, я голосовал за них – из того, что было предложено четырьмя группами, их проект показался мне наиболее интересным. Это молодая компания, в ней работают творческие ребята, и я думаю, что в процессе мы вместе сможем что-то доделать. Это, конечно, будет не принципиальное изменение проекта, а его усовершенствование.
-А что бы вы хотели усовершенствовать?
– Я хотел бы видеть другой зрительный зал, который пока производит впечатление парадности, официоза. В таком концертном зале невозможны те страсти, которые бушуют в моих спектаклях. Если проектировщики сочтут возможным использовать мои советы, буду очень рад.
– Этот проект подразумевает подземную часть, а вы уже заявляли, что не хотите работать в подводной лодке.
– Подземная часть – это в основном паркинг. Речь идет о служебных помещениях. А сцена, фойе будут открыты для обозрения.
– Как балетный мир воспринял то, что у вас появится такая масштабная сценическая площадка?
– Я думаю, что этот проект вызывает больше зависти и ревности, чем доброжелательных эмоций. Каждый хочет урвать кусочек для себя, и уже поступают такие предложения. Все хотят прийти на готовенькое. Никто не представляет, что было пережито мною, чтобы хотя бы дожить до этого конкурса. Ведь первые десять лет театр вообще не имел репетиционной базы – мы буквально бедствовали. Представьте себе, утром артисты репетируют в спортивном зале на Московском проспекте, днем – в спортклубе Армии, вечером – в Театре эстрады. Я сейчас вспоминаю это время, и мне кажется, что это все было не со мной. Условия были ужасающими. Как мы выпускали спектакли, уму непостижимо! Но даже сейчас показывать свои спектакли в городе очень сложно. Мы арендуем сцену Александринского театра, где идеальные сценические условия, но в Александринке свой репертуарный план. И поэтому мы очень редкие гости в своем городе… Меня много лет не пускали за границу, унижали, я переживал. Говорили мне: “Уезжай насовсем”. Я помню, как пять раз сдавал балет “Фигаро” комиссии отдела культуры, мне говорили, что это не хореография, а порнография. Где сегодня все эти люди? Но у меня нет никакой обозленности. Я должен был пройти, наверное, эти испытания. Во мне не живет ненависть, иначе я бы давно покрылся пятнами от желчи. Во мне живет любовь, которую я каждый день отдаю своим артистам. Сегодня я использую каждую возможность, чтобы не ездить за границу, а сочинять новые балеты в своем театре, думать о будущем, аккумулировать для себя творческую энергию. Жизнь так изменилась…
-Сегодня власть относится к вам уже по-другому?
-Я обласкан властью. Я думаю, что количество моих лет честного, искреннего и успешного служения отечественному балету перешло в новое позитивное качество отношения людей ко мне. И поверьте, во мне ничего не изменилось. Только стал еще больше работать. Я может быть человек ответственный за артистов и зрителей, которых я “приручил”. Ответственен перед теми, кто так много дал мне возможностей для полноценного творчества. Я служу не высшей власти, а Отечеству, и оно меня признает, я могу считать себя счастливым человеком.
-Вы работаете только с русскими артистами. Почему?
-Я глубоко убежден, для моего душевного комфорта, необходимо жить в Петербурге. Мне необходимы русские артисты, потому что мы духовно близки у нас общая культура, грубо говоря, мы одинаково любим борщ. У меня работали некоторые западные артисты, это совсем другие люди. Я люблю Достоевского, Толстого, музыку Чайковского… И для меня важно, что их также любят мои артисты. Может быть, они по-разному понимают какие-то моменты, но в глубинных вещах мы люди одной группы крови. Поэтому я сохранил свой театр. Мне тоже говорят: “Почему не уехал? Как ты мог?”… Но я благополучен на родине. Более чем. Если бог даст мне годы и силы для того, чтобы реализовать то, что я задумал, то это будет великое дело.
-Вас ругает отечественная критика за то, что вы часто используете классические произведения в своих постановках… Мол, много пафоса, сентенций и даже китча. Это вас задевает?
– Я к этим обвинениям уже привык. У нас в России почему-то люди не ценят то, что имеют. А западная критика, наоборот, заходится от восторга. Поймите, в мире балета существуют разные направления. Есть абстрактный балет, модерн, такой театр танца. Я все-таки изначально как хореограф тяготел к драматургии. Когда мне было лет 15, я уже ставил какие-то вещи, и тогда уже брал сюжеты из фильмов, мне было важно, чтобы на сцене танцевали не какие-то абстрактные фигурки, а персонажи со своими характерами. Я драматург-хореограф по природе своей. Кому-то это может нравиться, кому-то нет, но с этим уже ничего нельзя поделать. Классика колоссальная питательная среда, когда ты погружаешься в нее, ты обогащаешь сам себя, обретаешь новое познание мира. А хореография удивительным образом может выразить то, что невозможно сказать словами. Возможность выразить эмоцию, которая находится между строк, это особая привилегия, потому что ты не иллюстрируешь роман, а создаешь новый пластический мир. Мне нужны соавторы. Балетный театр работал с литературой еще со времен Новера, уже тогда ставили в балете “Фауста” Гете и “Гамлета” Шекспира. Это вековая традиция. Я нахожусь в этом русле развития театрального балетного искусства. По моему глубокому убеждению, балетный театр должен нести не только эстетскую, но и просветительскую функцию. Я иду этим путем. Для меня катарсис очень важен. Это моя цель создать действо, которое потрясет публику, дав ей новую духовную энергию.
– В познании человеческой природы для вас есть какие-то границы, за которые лучше не заступать?
– Вы меня спрашиваете как человека или как художника? Это же разные вещи. Как художник я могу уйти куда угодно, границ в познании человеческой психики, естества нет. А как человек, я очень моральный и устойчивый, до примитива. Я верный муж, отец, для меня важно иметь свою маленькую семейку, патриархальный мирок. Я скорее человек созерцательного склада. Но как только я вхожу в балетный зал, я становлюсь другим человеком, творцом другого мира – подсознательного. Я сейчас очень увлекаюсь Фрейдом – он в жизни также был замкнутым человеком, а когда он проводил психоанализ с пациентами, он погружался в дьявольские миры. Это мне понятно. Когда я вхожу в контакт с высшей энергией, которая питает, ощущение сверхчеловеческое.
– А как это происходит? Это какой-то ритуал?
– Если бы я знал, как это происходит, я был бы, наверное, самым счастливым человеком. Я – есть я, а когда в меня вселяется нечто, я уже другое существо, одаренное творческой энергией. Если вдруг этот источник иссякнет, я превращусь в ничто.
