Когда я столкнулась с КГБ, я поняла, что деятельность этой организации похожа на русский бунт. Она была абсолютно бессмысленна, хотя и беспощадна. Беспощадность ее по отношению ко мне заключалась в том, что она обрезала мне рельсы спереди и рельсы сзади. На этих оставшихся рельсах под поезд попасть было, конечно, нельзя, но и двигаться куда-либо тоже не удавалось.
Все началось очень просто. По стране ходили самиздатовские книги и просто самиздатовские тексты. И находились люди, которые их читали. Мне тоже хотелось их читать. Мне хотелось оценить уровень собственной храбрости.
Первым я прочла номер «Хроники текущих событий» (было такое самиздатовское издание, напоминавшее телефонную книгу, там было написано где, кто и по решению какого суда неправильно сидит). Потом я читала другие книжки. Потом решила, что могу дать почитать эти книги другим…
Потом я сидела в своем кабинете в редакции своей газеты, а через две двери от меня, в другом кабинете сидел человек из КГБ, который вызывал на допрос абсолютно всех кроме меня. Когда он ушел, наш редактор позвал меня и сказал: «Напиши заявление, иначе мне придется увольнять тебя по статье. Давай договоримся: ты пишешь заявление, а я на нем поставлю ту дату, после которой тебя ждут одни неприятности».
Прошло два дня, и наш редактор сказал мне: «Все – тучи сгустились».
Так я оказалась без работы.
- Ирина Чуди в 1980-м. Редакция газеты “Смена”. Фото П. Маркина
Потом меня повесткой вызвали в КГБ.
Следователь сказал:
– Давайте заполним протокольный лист.
Я ответила:
– Давайте.
Он спросил меня, где я родилась, где училась. После этого сообщил, что его зовут капитан Качкин, и что теперь я буду вынуждена давать показания, потому что заполнение протокольного листа означает начало дачи показаний.
Я спросила:
– А по какому поводу мне их давать?
– По нашим сведениям, – сказал капитан Качкин, – вы являетесь членом группы с антисоветской направленностью.
– Идеологической? – уточнила я.
– Это я неправильно сказал, – поправился капитан, – не направленностью, деятельностью. Вы Репина знаете?
– Конечно.
– И какие у вас ассоциации возникают при упоминании этой фамилии?
Я говорю :
– Арест пропагандиста
– Мы плохо начинаем, – ответил он.
– Кто мы?
– Вы! Вы ведете себя недопустимо. Я вам задаю вопросы. Это моя работа.
– А у меня работы нет, – грустно сказал я.
В кабинете было безумно холодно. Я сидела в дубленке и мерзла, а он костюме и галстуке.
– Ваша работа – отвечать на мои вопросы, – сказал Качкин.
Оттявкивалась я от ужаса. Потому что понимала, что если я оттявкиваться не буду, то окончательно испугаюсь.
– Есть еще одна ассоциация, – говорю, – картина Репина «Не ждали». Однако случилось.
– Эти шуточки, – сказал капитан Качкин, – были хороши там, где вы раньше работали. Расскажите о вашей антисоветской деятельности.
– Никакой деятельности не было и быть не могло.
– Вы сегодня завтракали?
– Нет.
– Допрос будет продолжаться четыре часа.
– О чем же мы будем говорить?
– Вы прожили достаточно лет, чтобы поговорить о них четыре часа.
– Расскажите, – попросила я, – в чем вообще заключается антисоветская деятельность, может быть, я отыщу в своей жизни нужные вам факты.
– Антисоветская деятельность выражается в неприятии нашей системе и наших идеологических установок.
– Я полностью принимаю вашу систему. А установки у нас с вами, наверное, общие.
– Имеются 80 показаний, где говорится, что вы читали и распространяли антисоветскую литературу.
– Тогда мне надо получить от вас определение антисоветской литературы, – сказала я.
– Один человек показал, что видел у вас на столе роман Зиновьева.
– А я этот роман там не видела. Если он видел, так его и допрашивайте.
– Другой человек, – продолжил Качкин, – показал, что видел у вас книгу Мандельштам «Воспоминания»
– Отвечу то же самое.
– Я вам объясню, сказал капитан, – Есть книги полегче. Есть потяжелее. Тяжелые книги – это Зиновьев, Солженицын, Мандельштам. А читали ли вы книгу Даниэля и Синявского «Голос из хора»?
– Это легкая книга?
– Вы читали?
– А вы?
– Я по долгу службы должен читать это все, чтобы понимать, насколько вы мешаете социалистическому строительству.
– Я по долгу службы тоже должна много чего читать, чтобы понимать, какая контрпропаганда существует против нашего с вами социалистического государства. А поскольку я не знала деления этих книг на легкие и тяжелые, я вынуждена сказать, что я не читала никаких.
– Вы знаете что-нибудь о даче ложных показаний?
– Нет, – говорю, – в правом отношении я исключительно неграмотный человек. У меня другое образование, и то я получила с трудом.
– Вот, – показывает Качкин мне папку толщиной примерно в десять сантиметров. – Это все показания на вас. И их в старое время было достаточно для того чтобы посадить вас лет на десять.
– Можете вы дать мне бумагу и карандашик? – попросила я.
– Конечно. Зачем?
– Я хочу написать бумагу прокурору, что вы мне угрожаете и ссылаетесь на то время, когда все правовые нормы были нарушены.
– Ладно, – неожиданно согласился он, – давайте считать, что я вам ничего не говорил, а вы ничего не писали. Сейчас я вас отпущу на час отсюда пообедать.
Как только меня выпустили, я кинулась к телефону-автомату. Я позвонила и попросила выйти к метро «Площадь Восстания». Мой приятель подошел к метро. Я ему рассказала, о чем меня спрашивали, и сказала, что если какие книжки остались, то лучше их ликвидировать. Потом выпила кофе с булочкой и рванула обратно. И пока ехала, думала, куда я так тороплюсь. И зашла в галантерейный магазин. Но там ничего интересного не оказалось. Следователь меня встретил и сказал, что больше меня выпускать на обед не будет.
– Вы будете сидеть на восьмичасовом допросе. Может быть, я возьму и санкцию на ваш арест
– А чего такое?
– А то, что него ходить и трепать языком.
Допросы продолжались. Капитан Качкин показывал мне какие-то показания. Однажды он сказал, что у него есть свидетельства того, что я заявила при массе народа, что настанет тот день, когда кто-нибудь вам покажет ваши припадочные пятилетки в четыре года.
Я говорю:
– Господи, разве я могла бы так хорошо сказать. Это текст Солженицына, который читают по Немецкой волне. А вы не доглушили ее до того состояния, чтобы я не могла ее слышать.
– Что же у вас такая хорошая память
– У меня блестящая память. Я две страницы текста запоминаю сходу.
– Ну, это мы проверим. Проведем следственный эксперимент. – и вынимает книгу Грина «Алые паруса»
Я говорю:
– Какой же это следственный эксперимент? Где понятые? А то вы потом скажете, что у меня дурная память.
Я рассказала ему первые две страницы «Алых парусов». «Алые паруса» я с детства знаю наизусть. Только два раза запнулась – и то от волнения.
– А вот еще есть показания, – сказал Качкин, – что вы взяли в библиотеке книгу «Молодая гвардия», цинично вырезали из нее середину и клали туда запрещенную литературу.
– Так это же проще простого проверить, – говорю.
– Хорошо, мы проведем еще один следственный эксперимент.
Дело было почти ночью. Но он позвонил и оставил библиотекарей на работе. Мы приехали в дом печати. Библиотекарш было две. Одна пошла проверять формуляры, а другая сказала: «Ира, ты хочешь кофе?»
И дала мне стакан кофе. Я выпила кофе, и они нашли «Молодую гвардию». Она была в полном порядке.
Мы с Качкиным поехали обратно. В эту ночь он меня не выпустил.
– Мы ищем знакомых Репина, – говорил он. – Репин сказал: «Я ваш враг и буду бороться с вами всеми имеющимися у меня методами». И замолчал. Если вы дадите показания, то сразу же станете пострадавшей.
– Я абсолютно ничего не знаю о Репине, – отвечала я.
В общем, с капитаном Качкиным была тоска. Он предлагал мне хорошее место в одной крупной городской газете. А в случае отказа от дачи показаний обещал два года тюрьмы.
Я говорила, что при всем моем жгучем желании стать пострадавшей, я ничего не могу рассказать о Репине.
История моего общения с Качкиным продолжалась довольно долго. И в результате мои показания стали абсолютно не нужны. Капитан Качкин сказал мне напоследок, что я вела себя абсолютно не правильно
– Наша жизнь – это работа, – пояснил он. – А вам работать будет негде.
Мне всегда нравилась, что от романтической посылки капитан Качкин обычно переходил к конкретным угрозам.
Наконец он спросил, есть ли у меня жалобы и пожелания?
– У меня, – говорю, – есть совет. У вас внизу висит большой портрет Брежнева. У него на костюме нарисовано только четыре звезды. Хотя на самом деле у него этих звезд уже пять. И если бы я в газете выпустила такой портрет, то мне бы точно попало. Но я вам могу дать совет. Вы можете без особого труда под лацканом пиджака дорисовать кусочек колодочки и маленькую часть звезды.
– Вон отсюда, – сказал мне Качкин.
Я сказала, что сделаю это с удовольствием, но не могу уйти без пропуска и конвоира.
– Я уверен, – сказал мне уже в спину Качкин, – что вас непременно еще раз увижу.
Но я Качкина больше не видела. Хотя один раз – услышала. Было это уже в те времена, когда в то же место и почти в ту же комнату собрали всех деэсовцев.
Мне персонально сказали: «Еще капитан Качкин говорил, что вы себя безобразно ведете в этих стенах».
– Теперь я буду вести себя хорошо, отвечала я. – Теперь я и первый лист протокола заполнять не буду.
Интересно, что капитан Качкин еще относительно недавно работал заместителем начальника Управления юстиции Санкт-Петербурга. И, говорят, к тому же был еще и генерал-майором.
Ирина Чуди
На заставке: Большой дом в Ленинграде, там и сейчас сидит ФСБ
