Главным текстом русской литературы последнего десятилетия признана повесть Владимира Сорокина «Метель». Такой выбор сделали эксперты премии «Супер-НОС», организованной фондом Михаила Прохорова. «Метель» была написана в 2010 году. Тогда же Михаил Золотоносов всё про нее понял.
Русский «Замок», или Мучиться еще долго
Раз в год Сорокину положено что-то написать, и на этот раз появилась философская повесть «Метель».
Доктор Платон Ильич Гарин пытается доехать с вакциной до недосягаемого и таинственного села Долгое, на эпидемию некой страшной болезни боливийской черной, заимствованной автором из американских ужастиков (мертвецы встают из могил – возможно, это пародия на идею сумасшедшего библиотекаря Н.Ф.Федорова о «воскрешении отцов», отлившаяся в «Философию общего дела»). На трехстах страницах доктор все пытается доехать, почти уже доехал, и не получается. Как у землемера К. из «Замка» Кафки. Дремуча, непроходима, непроезжа Русь (впрочем, Русь ли это – еще вопрос), путников словно водит леший, бескрайние просторы, лишенный городов край с его изначальным крестьянством (как определил Россию Освальд Шпенглер – «Закат Европы», т. 2, гл. 3, § 1), страх смерти и сама смерть в финале. Плюс ко всему от зимы 2010 года взят непрерывный снегопад.
Не найти дороги и фатально не доехать до намеченной цели – это не столько главный, сколько единственный рациональный смысл, вычитываемый из повести. Попутно возникают литературные реминисценции – от самой первой, пушкинской, до, например, «Ведьмы» Чехова или «Маленького человека» Федора Сологуба (описание мельника). На стр. 195 возникают даже какие-то романтические, почти соцреалистические лозунги, в свое время проникавшие в идеологическую оснастку большевизма через тщательно осваивавшееся ницшеанство: «Двигаться против ветра, преодолевать все трудности, все нелепости и несуразности, двигаться прямо, ничего и никого не боясь, идти и идти своим путем, путем своей судьбы, идти непреклонно, идти упрямо. В этом и есть смысл нашей жизни!». В образе доктора Гарина что-то есть и от пастора Бранда, героя знаменитой в свое время пьесы Ибсена, который путешествовал по горным вершинам, покрытым снегом и льдом: «Мой долг, как я сказал, – вперед!». Все зимние казусы и абсурды находят в «Метели» Сорокина то или иное отражение, повесть напоминает компендиум «зимнего текста» мировой литературы.
Однако особо следует выделить перекличку не с символизмом Ибсена, а с сюрреализмом Кафки, например, с началом «Замка» (1922): «К. прибыл поздно вечером. Деревня тонула в глубоком снегу. Замковой горы не было видно. Туман и тьма закрывали ее, и огромный Замок не давал о себе знать ни малейшим проблеском света». Теперь уже понятно, что повесть Сорокина была задумана как русский «Замок».
В отличие от Кафки, который ограничился чистым абсурдом, Сорокин еще и добавил некоторые внешние знаки абсурда – например, боливийский вирус, витаминдеров и пирамиды, дающие при нагревании сюрреалистические видения, а также радикальные нарушения биологических (генетических) законов – в описанном им мире есть большие и маленькие люди и лошади, причем большие – значит превосходящие по размерам обычных в 2, а то и в 10 раз. В этом мире есть, конечно, и китайцы, забирающие в финале обмороженного доктора Гарина, так до Долгого и не добравшегося, – забирают они доктора, видимо, в рабство (доктор разрыдался, поняв, что в его жизни «наступает нечто новое, нелегкое, а вероятнее всего – очень тяжкое, суровое, о чем он раньше и помыслить не мог» – С. 301). Повесть завершается победой крепких, сноровистых, подготовленных к условиям нашей зимы китайцев.
Читается все это легко, без усилия мысли, без необходимости разбираться в смысле того, что говорят персонажи или адаптироваться к сюжетной/эстетической новизне. Если же герои и углубляются в «философию», то она оказывается банальной: «Злых людей не бывает. Человек добр изначально, ибо создан по образу и подобию Божиему. Зло – ошибка человека» (С. 193).
Если раньше Сорокин экспериментировал со стилями и изобретал нечто необычное, то нынче предстает банальным и почти пустым концептуально и эстетически. Повесть сознательно сделана пустой, и в этом своем качестве может претендовать на место символа всей современной русской литературы, качества которой напрямую можно связать с нашей жизнью как таковой. Жизнь тоже банальна, пуста и абсурдна, заполнена упорным движением вперед, против ветра и трудностей, по пути неясной и страшной судьбы, но тоже фатально оказывается ведущей в никуда, точнее, в китайский плен, как упорно доказывает нам А.Пионтковский. Иными словами, повесть Сорокина «Метель» – это философское отражение жизни путинской России, потерявшей дорогу, заблудившейся, лишившейся смысла. С этой точки зрения произведение оказывается глубоко современным и пессимистическим.
Не так давно, кстати, я разговаривал с Сорокиным, и меня удивил в разговоре его пессимизм, отрефлексированный и словесно тщательно оформленный, как бы готовый, ждавший повода для своего обнаружения. О повести речь не шла, мы поговорили, если так можно выразиться, о перспективах России, а, точнее, об отсутствии таковых, хотя говорить, собственно, было не о чем, настолько все было ясно и очевидно. Но теперь понятно, что в разговоре со стороны Сорокина проявился психологический и идеологический настрой на «Метель». В том разговоре Сорокин – я тогда не понял, зачем – коснулся принципиального различия западного и русского абсурда.
Западный, и это выражено метафорой Замка, принадлежащего графу Вествесту (!), представляет собой статичную преграду, в которую не проникнуть, которая изолирована от человека, но хотя бы локализована в пространстве несмотря на загадочность, непостижимость и недосягаемость, в то время как русский абсурд динамичен, он не привязан к какому-то ориентиру, а выражен попыткой суетливого движения абсолютно вслепую, наугад к некой цели, к мифическому и страшному Долгому, где оживают мертвецы; выражен образом пути-беспутья, кружения по бесконечной и безграничной территории, покрытой снегами, на каждом шагу раскрывающейся как необжитая и неизвестная; кружения, которое движущемуся субъекту кажется поступательным развитием, а на самом деле заведомо бессмысленно.
Более того, Долгое – это не только пространственная протяженность, оно имеет еще и темпоральное измерение: это Вечность, куда и направлен путь России. Таков смысл развернутого в повесть философского тезиса Сорокина, который в переводе на бытовой язык звучит просто: мучиться еще долго.
Михаил Золотоносов
