90 лет назад – 2 марта 1931 года – родился Михаил Горбачев. В 54 года, в марте 1985 года, был избран Генеральным секретарем ЦК КПСС. Однако, вопреки распространенному мнению, горбачевские реформы начались не весной 1985 года, а двумя годами позже – в 1987-м, а первые заметные результаты – в идеологической сфере – появились в апреле 1987-го.
Первые два года ушли на болтовню и скрытое от глаз «нравственное очищение партии» (о котором говорили все: от Горбачева до Лигачева), после чего власть наконец на что-то решилась. Первым симптомом решимости стала эволюция цензуры. Поскольку цензурой всегда (до августа 1991 г.) ведал КГБ, то уже одно это обстоятельство намекает на главную особенность тогдашней ситуации – одним из основных инициаторов реформ был Комитет государственной безопасности СССР. Поэтому, кстати, не удивительно, что именно люди из КГБ первыми воспользовались результатами стихийной приватизации и демократизации, после чего КГБ дезинтегрировался и сделался политически невидимым (исчезновение с поверхности политической сцены в декабре 1993 года означало, что Комитет в «видимой части» уже не только не нуждался, но она была для него вредна).
Что же произошло в 1987-м? «Домашняя тайна» перестройки заключена в том, что экономических причин для нее не было, хотя Михаил Горбачев потратил немало слов на то, чтобы убедить общество в неминуемом экономическом крахе СССР. Чуть позже, в 1989 – 1990 годах, об отсутствии экономических причин написали зам. зав. отделом политического планирования Госдепартамента США Френсис Фукуяма (я имею в виду его нашумевшую статью «Конец истории?») и международная группа экспертов, руководимая лауреатом Нобелевской премии В. В. Леонтьевым.
То есть экономической необходимости не было, но было решение правящей элиты СССР распределить между собой средства производства и сырьевые ресурсы, сделав их частной собственностью. Говоря проще, захотелось владеть заводами, землей, лесом, нефтью, газом.
Поначалу речь об этом, разумеется, не шла. КГБ поддержал кандидатуру Горбачева, видя в нем проводника ограниченной модернизации «развитого социализма» – на это и делалась ставка накануне апреля 1985 года. «В месяцы, предшествующие давно ожидаемой кончине Черненко, – писали К. Эндрю и О. Гордиевский в книге «КГБ» (1991), – …КГБ тщательно инструктировал Горбачева по всем вопросам, рассчитывая, что он сможет произвести большое впечатление на Политбюро своим знанием как советских, так и международных проблем. В свою очередь, вся отчетность, уходившая в Политбюро в целом, была направлена в поддержку позиции Горбачева. Избрание Горбачева Генеральным секретарем в марте 1985 года, конечно, не было в целом… заслугой КГБ. Тем не менее, Центр считал это своей крупной победой. В апреле 1985 года Чебриков, сидевший в кандидатах с декабря 1983 г., был, наконец, избран членом Политбюро, а министр обороны по-прежнему оставался кандидатом».
- Виктор Чебриков – председатель КГБ СССР (1982 – 1988)
Скорее всего, в 1987-м представления Горбачева и Чебрикова о целях и задачах реформы разошлись резко. И в недрах КГБ Горбачеву нашелся новый соратник – для следующего этапа. Это был начальник Первого главного управления В. Крючков. Официально Крючков сменил Чебрикова в октябре 1988 года, что ознаменовало окончательный выбор нового курса на создание совместных предприятий (чем занималось Шестое управление – экономическая контрразведка) и инвестирование государственных денег в будущие частные концерны, биржи, банки и т.п., которые затем оказались под управлением и контролем людей из ЦК и КГБ.
- Владимир Крючков – председатель КГБ СССР (1988 – 1991)
Однако фактически коммерцией КГБ занялся еще в 1987-м, и именно в этот период начались и «идеологические послабления»: гласность, десталинизация, «очернение истории». Если вспомнить, что цензура тогда еще не исчезла, то станет ясно: негативный образ социалистического мироустройства и истории внедрялся сознательно. Он был призван мобилизовать «перестроечную энергию масс» и в конечном счете адаптировать их к появлению миллионеров, частной собственности и социальной несправедливости.
В 1987-м группа населения, считавшая, что можно разрешить частную собственность, составляла величину, сравнимую с точностью замера. Но вся идеологическая машина, управляемая властью, поработала, и в начале 1990 года уже 80% населения выступило за частную собственность. Любопытно, что КГБ в те годы оставался в тени, пресса его «не замечала» (например, знаменитый в те годы своим свободомыслием журнал «Век ХХ и мир» про КГБ не напечатал ни одной статьи).
Уже в 1988-м правящая элита создала условия для экономической свободы для себя: центральное событие – закон СССР «О кооперации». Но это был уже 1988-й.
А в 1987-м началась его идеологическая прелюдия, стартовавшая еще в 1986 году с отмены ряда табу, действовавших десятилетия*. Например, одним из символов отмены табу был выбран Владимир Набоков: в журнале «Москва» в 1986-м был опубликован роман «Защита Лужина»**. Однако первый идеологический пик пришелся на апрель 1987 года, когда от аполитичной «Защиты Лужина» журналы перешли к развернутому коллективному нападению на политико-идеологические основы режима. В «Октябре» был напечатан «Реквием» А. Ахматовой. В «Дружбе народов» появились «Дети Арбата» А. Рыбакова, в «Новом мире» – «Котлован» А. Платонова. В том же 1987 году в «Новом мире» появились ставшие знаменитыми статьи В. Селюнина и Г. Ханина, Н. Шмелева и И. Клямкина.
Никого заставлять не требовалось, давно накопленный потенциал критического отношения к режиму надо было лишь слегка направить и не препятствовать публикациям. Дальше интеллигенция все делала сама, радуясь внезапно открывшимся возможностям, воспитывая в народе антисталинизм и другие «анти» и не подозревая, в чьей «большой игре» участвует.
«Сама-сама-сама-сама», – говорил герой Никиты Михалкова в известном фильме; в конце советского периода истории получилось нечто похожее. И интеллигенция старалась, разогревала свою революционность, пыталась осмелеть.
Доминировало мнение, что диссиденты добились своего, победили и КПСС и КГБ и развалили советский идеологический монолит. Говорили о победе академика Сахарова над режимом, вспоминали про текст Андрея Амальрика «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года». Однако примечательно, что до страниц «Огонька» этот текст в ходе управляемого процесса гласности добрался только в 1990 году – поближе к действительному демонтажу СССР, когда эта тема начала становиться актуальной для криэйтеров.
Скорее всего, КГБ играл на всей этой литературе, как на клавишах органа. Сначала простенькая мелодия «Детей Арбата», потом более сильное сочинение – «Жизнь и судьба» В. Гроссмана («Октябрь», 1988), затем по нарастающей: «1984» Дж. Оруэлла («Новый мир», 1989), «Все течет» того же Гроссмана («Октябрь», 1989). Первые скромненькие публикации Солженицына дружно появились в начале 1989 года: «Нева» (No 1), «Век ХХ и мир» (No 2), рижский «Родник» (No 3). Дружное появление опять же доказывает управляемость.
Не менее интересно и другое: в стране вдруг нашлось неограниченное количество бумаги для журналов с миллионными тиражами, вдруг были отменены все ограничения на подписку, существовавшие много лет, то есть предприняты меры к массовому распространению этой литературы.
Возвращаюсь в 1987 год. Примечательны два обстоятельства. Во-первых, попытки Егора Лигачева помешать апрельскому прорыву, в частности, публикации «Детей Арбата», возможность которой обсуждалась на заседании Политбюро в январе того же года. Так 6 марта 1987 г. «Правда» опубликовала отчет о встречах и выступлениях Лигачева в Саратове – реакционной глубинке, куда он отъехал из «революционной» Москвы, чтобы громко заявить о своем несогласии и консерватизме.
Во-вторых, бурное апрельское начало породило соответствующую реакцию. 18 мая 1987 г. «Правда» помещает письмо некоего Н. Синякова, члена КПСС, ветерана войны и труда из Волгограда. «…В разных газетах и журналах появились многочисленные статьи, в которых дается крайне негативная оценка 30-х годов. …Но ведь хорошего-то было больше. Так зачем валить все в одну кучу и поливать грязью? …Надо, наверное, удерживать некоторых деятелей пера от преднамеренной хулы нашей истории…»
Несмотря на это и другие подобные письма, Центр продолжал имитировать плюрализм в печати и последовательно ослаблять цензуру изданий, критиковавших «реальный социализм» со всех позиций. К середине 1987 года уже появились и первые летучие листки самиздатовской периодики. В связи с этим историк самиздата Л. Скворцова в статье 1990 года сделала любопытное замечание: появление этих листков «было воспринято многими лишь как отчаянная попытка вчерашних диссидентов, обреченная на такое же жесткое пресечение, как несанкционированные митинги. По всем параметрам это была подпольная печать… Однако достаточно серьезных преград ее распространению и более того – ее совершенно открытой распродаже – воздвигнуто не было. Несмотря на принятие отдельных репрессивных мер, ничто… не препятствовало стремительному росту числа изданий, их тиражей, резкому расширению читательского круга».
Кстати, в той же статье Л. Скворцова задалась естественным вопросом: «благодаря попустительству властей или же вопреки их противодействию» появился этот самиздат, не вызвавший репрессий? Не был ли он включен «на каком-то этапе в сценарий перестройки»?
Примечательно, что формально реформа идеологии шла – и достаточно долго – под социалистическими лозунгами. Сам «отец перестройки» А. Н. Яковлев в 1987-м подчеркивал, что «ускорение социально-экономического развития мыслится как открытие новых возможностей социализма через новые возможности человека».
О подлинном и очищенном, научном, социализме писали тогда все: и «Московские новости», и «Огонек», хотя уже было понятно, к каким выводам подталкивает литература вроде «Реквиема» или «Детей Арбата»: и социализм, и сам Ленин лучше уже не станут, а их можно только демонтировать (к демонтажу «Ленина» приступили в 1989-м).
Вне принятой тогда системы подмен, умолчаний и лукавства понять смысл выступления А. Н. Яковлева в 1987 году практически невозможно. Однако если хотя бы сравнить новомировские статьи «Лукавая цифра» в No 2 и «Какая улица ведет к храму?» в No 11, уже станет понятно, что «ускорение социально-экономического развития» обрекало социализм на уничтожение. Причем вполне сознательное и хорошо организованное.
Михаил Золотоносов
* Забавный штрих той эпохи: с апреля 1987 года я работал литературным обозревателем в отделе культуры ленинградской газеты «Смена». Первая статья была посвящена роману Ч. Айтматова «Плаха», потом были статьи, посвященные поэме Твардовского «По праву памяти» (1 июля), роману А. Рыбакова «Дети Арбата» (20 августа), роману В. Дудинцева «Белые одежды» (6 октября)… Поскольку это была «перестроечная литература», у меня «от радости в зобу дыханье сперло», и я время от времени вставлял то в одну, то в другую литературно-критическую статью одну и ту же фразу: «теперь, когда исчезла цензура…», а главный редактор «Смены» В. Югин эту фразу регулярно – к моему удивлению тогда – вычеркивал. Послабления в списке табу были, но и цензура оставалась, и цензоры сидели на своих рабочих местах.
** Впрочем, самой первой публикацией Набокова в СССР был отрывок из мемуаров «Другие берега», напечатанный в газете «64. Шахматное обозрение», 1986, No 16, август. К публикации, которая тогда казалась абсолютной, неслыханной, ни с чем не сравнимой смелостью, прилагалось предисловие Ф. Искандера, в котором акцент делался на аполитизме Набокова, что было чистой ложью, но требовалось – по условиям того времени – для обоснования публикации. Это была «авангардная» публикация, опережавшая общий процесс; характерно, что осторожная «Литературная газета» первую статью о Набокове, естественно, «взвешенную», напечатала только 20 мая 1987 г. – когда апрельский пик уже был взят другими.
