Правительство царя Алексея Михайловича во главе с его дядькой – боярином Борисом Морозовым (типа нынешний Сечин) – в середине 1640-х решило «по-европейски» подойти к проблеме оздоровления финансов.
И поскольку обнищавший за годы Смуты и неудачных войн народ упорно – несмотря на все «правёжные» пытки, которым подвергали налоговых уклонистов – не платил в казну прямые налоги, решено было ввести (как в Европе!) косвенный налог – на соль.
А соль в ту пору – как вода и воздух. Единственный надёжный консервант в стране без холодильников (были, конечно, ледники, но полностью проблему не решали).
В итоге соль так взлетела в цене, что купцы с перепугу отказались её продавать – вероятно, чтобы не быть растерзанными на части благодарными покупателями.
Тогда соляной налог в 1647 году отменили и… решили вместо этого (с ума сойти, как остроумно!) взыскать долги по прямым налогам за минувшие два года. Те самые налоги, которые народ и так упорно не платил. И которые, вводя соляной налог, правительство само же торжественно отменило.
Ко всему прочему правительство Морозова решило легализовать запрещённую раньше продажу табака, что и без того разозлёнными москвичами было воспринято чуть ли не как богохульство.
И вот что было дальше.
1 июня 1648 года Алексея Михайловича, возвращавшегося с богомолья из Троице-Сергиева монастыря, при въезде в город встретила большая толпа, попытавшаяся передать царю челобитную.
В ней «холопы государевы» требовали отставки и наказания «плохого боярина» – главы Земского приказа Леонтия Плещеева (что-то типа Собянина пополам с главой МВД).
- Царь Алексей Михайлович
И вроде, царь пообещал во всём разобраться. Но боярин Морозов приказал стрельцам (тогдашняя Росгвардия) разогнать толпу, арестовав при этом 16 человек, которых отправили в пыточный застенок — Константино-Еленинскую башню Кремля.
В ответ, как свидетельствовали очевидцы, «крайне возмущенный этим народ схватился за камни и палки и стал бросать их в стрельцов, так что даже отчасти пострадали и получили раны лица, сопровождавшие супругу его величества».
На следующий день волнения продолжились: «Приходили посадские и всякие черные люди скопом во дворец с великим невежеством» и потребовали удовлетворения челобитных.
Борис Морозов, однако, вновь отдал приказ разметать толпу, но стрельцы (напомню – это тогдашние росгвардейцы) «обратились с речью к толпе и сказали, что ей нечего бояться».
После чего восставшие «разграбили многие боярские дворы и окольничих, и дворянские, и гостиные» – всего несколько десятков дворов. По городу прокатились пожары.
Восставшие ворвались в Кремле в дом Бориса Морозова. Палаты были разграблены, часть слуг убита. Сам Морозов еле успел спастись во дворце.
3-го июня к участниками бунта обратился патриарх Иосиф (современный аналог понятен) и другие церковные иерархи.
На переговоры с народом, заполнившим Красную площадь, была отправлена новая делегация бояр во главе с противником Морозова – Никитой Романовым (что-то вроде нынешнего главы Счетной палаты Алексея Кудрина).
Бунтовщики потребовали выдать на расправу тех, кого считали виновными в налоговых “реформах”: «…и покамест его, великого государя, о том указ к нам не будет, и мы из города из кремля вон не пойдем; и будет междоусобная брань и кровь большая з бояры и со всяких чинов людьми у нас, у всяких людей и у всей черни и у всего народу!»
Собравшимся был, наконец, выдан Леонтий Плещеев. Его обвиняли в воровстве и даже пытали по этому случаю ещё в 1640 году, при Михаиле Федоровиче, но новый молодой царь назначил его фактическим главой московской администрации и полиции. Ходили слухи, что он ложно обвинял богатых людей, которые в результате откупались значительной суммой… Когда ненавистного Плещеева повели на казнь, народ вырвал его из рук охраны и забил, «как собаку, ударами дубины».
Тогда же был убит и думный дьяк Назарий Чистой, перед тем беспощадно взыскавший недоимки и налоги и даже сокращавший жалованье стрельцам. Сам – из посадских, из купцов-откупщиков, бывал в Европе по государевым делам, многолетний дьяк Посольского приказа и дьяк Приказа Большой казны (что-то вроде Лаврова пополам с Силуановым). Его считали главным экономическим советником боярина Морозова и истинным изобретателем налоговой реформы. Каменные палаты растерзанного дьяка Чистого были разграблены толпой.
Главу Пушкарского приказа Петра Траханиотова царь казнил, чтобы спасти своего дядьку – Морозова (народ требовал выдачи на расправу обоих). Траханиотов был, в общем, толковый, чиновник, но имел счастье-несчастье быть шурином вороватого Леонтия Плещеева. А кроме того, как говорили, сам выдавал мастеровым половину оговоренной суммы, заставляя их расписываться в получении полной. Алексей Михайлович вначале срочно отослал было Траханиотова на воеводство в Устюжну-Железнопольскую, но с дороги его по приказу царя вернули, связали и казнили на Земском дворе. А через несколько дней во время крестного хода Алексей Михайлович обратился к народу с такими словами (вряд ли искренними): «Очень я жалел, узнавши о бесчинствах Плещеева и Траханиотова, сделанных моим именем, но против моей воли; на их места теперь определены люди честные и приятные народу, которые будут чинить расправу без посулов и всем одинаково, за чем я сам буду строго смотреть». Позднее царское правительство утверждало, что Пётр Траханиотов был казнен «без вины».
По данным историка Сергея Бахрушина, в растерзании Плещеева и Чистого активно участвовали стрельцы. Действие «миром» от имени коллектива, а также ненависть к боярам и любовь к государю составляли, по мнению Бахрушина, своеобразную политическую идеологию восставших…
В ночь с 11 на 12 боярин «глава кабинета» – царский дядька Борис Морозов был всё же отправлен в Кирилло-Белозерский монастырь. В дальнейшем он вернулся, но прежней роли при дворе уже не играл…
Основные события «московского смятения» продолжались около десяти дней. В конце концов, восставшим было обещано, что вскоре будет созван Земский собор, который примет все необходимые антикоррупционные законы (в итоге, правда, на Соборе 1649 года приключилось нечто иное – окончательно упразднили Юрьев день и узаконили крепостное право).
Когда стало ясно, что бунт черни в целом удался (так его итоги оценивает, в частности, историк Николай Костомаров), дворяне тоже стали подавать царю челобитные со своими требованиями…
Соляной бунт стал триггером. По всей стране «кругами» пошли волнения, вызванные ростом цен на хлеб и товары, а также задержкой жалования: в Поморье, в Сибири, в Пскове, в Новгороде… А впереди был ещё и Медный бунт 1662 года…
И всякий раз правительству приходилось не только карать зачинщиков, но и идти на уступки городским бунтарям.
Вопрос – зачем было доводить народ до бунта, если всё равно потом приходилось раскошеливаться?
Вопрос, мне кажется, риторический.
Даниил Коцюбинский
- Историк Сергей Соловьев
А вот как рассказывает о событиях Соляного бунта и резюмирует их историк С.М. Соловьёв. Тоже, мне кажется, хороший повод для досужих карантинных рефлексий.
Как пишет Соловьёв, всё началось с того, что вновь испечённый тесть царя – Илья Данилович Милославский – решил воспользоваться своим новым привилегированным статусом «по полной»:
«Милославский воспользовался своим новым положением, чтоб нажиться; особенно стали наживаться родственники его, окольничие, судья Земского приказа Леонтий Плещеев и заведовавший Пушкарским приказом Траханиотов; поднялся сильный ропот, начались сборища у церквей, и решились наконец подать просьбу государю на Плещеева; но окружавшие царя брали просьбы у народа и всякий раз представляли дело в ином виде, отчего просители не получали удовлетворения.
Тогда народ решился изустно просить царя. 25 мая 1648 года, когда государь возвращался от Троицы, толпа схватила за узду его лошадь и просила Алексея отставить Плещеева, определивши на его место человека доброго. Царь обещал, и довольный народ стал расходиться, как вдруг несколько придворных, друзей Плещеева, стали ругать народ, мало того: въехали на лошадях в толпу и ударили несколько человек нагайками. Народ рассвирепел, камни посыпались на обидчиков, которые принуждены были спасаться бегством во дворец, толпа кинулась за ними, и тут, чтоб остановить ее, повели на казнь Плещеева! Но народ вырвал его из рук палача и умертвил.
Морозов вышел было на крыльцо с увещеваниями от имени царского, но в ответ на его увещание послышался крик, что и ему будет то же, что Плещееву; правитель должен был спасаться бегством во дворец, дом его разграбили, убили холопа, который хотел защищать господское добро; жене Морозова сказали, что если бы она не была царская свояченица, то изрубили бы ее в куски; сорвали с нее дорогие украшения и бросили на улицу; потом убили думного дьяка Чистого, хотели было сделать то же и с богатым гостем Шориным, обвиняя его в возвышении цены на соль, но он успел выехать из города; дом его разграбили, вместе с домом князя Никиты Одоевского, князя Алексея Михайловича Львова и других вельмож.
На другой день, после полудня, вспыхнул страшный пожар и продолжался до полуночи: погорели Петровка, Дмитровка, Тверская, Никитская, Арбат, Чертолье и все посады; уняли пожар, вспыхнул новый мятеж. Отряд служивых иностранцев двинулся защищать дворец; немцы шли с распущенными знаменами, с барабанным боем; москвичи дали им дорогу, кланялись и говорили, что у них к немцам никакой недружбы нет, знают, что они люди честные, обманов и притеснений боярских не хвалят. Когда немцы расположились стражею около дворца, то царь выслал к народу двоюродного брата своего, Никиту Ивановича Романова, зная любовь к нему народную.
Никита Иванович вышел с шапкой в руках и сказал, что царь обещает выполнить желание подданных и увещевает их разойтись, чтоб можно было ему выполнить обещание. Народ отвечал, что он не жалуется на царя, а на людей, которые воруют его именем, и что он не разойдется до тех пор, пока ему не выдадут Морозова и Траханиотова. Никита Иванович отвечал, что оба скрылись, но что их отыщут и казнят. Народ разошелся. Траханиотова действительно схватили подле Троицкого монастыря и казнили; Морозова отправили подальше, в Кириллов-Белозерский монастырь, и между тем начали хлопотать, как бы успокоить народное раздражение против него.
Царь приказал угостить стрельцов вином и медом; тесть его Милославский позвал к себе обедать москвичей, выбрав из каждой сотни, угощал их несколько дней сряду. Места убитых немедленно были замещены людьми, которые слыли добрыми.
Наконец царь, воспользовавшись крестным ходом, обратился к народу с такою речью: «Очень я жалел, узнавши о бесчинствах Плещеева и Траханиотова, сделанных моим именем, но против моей воли; на их места теперь определены люди честные и приятные народу, которые будут чинить расправу без посулов и всем одинаково, за чем я сам буду строго смотреть».
Царь обещал также понижение цены на соль и уничтожение монополий. Народ бил челом за милость; царь продолжал: «Я обещал выдать вам Морозова и должен признаться, что не могу его совершенно оправдать, но не могу решиться и осудить его: это человек мне дорогой, муж сестры царицыной, и выдать его на смерть будет мне очень тяжко».
При этих словах слезы покатились из глаз царя; народ закричал: «Да здравствует государь на многие лета! Да будет воля Божия и государева!» По другим известиям, сделано было так, что сам народ просил о возвращении Морозова…»
