Инну Олевскую называют то художником, то скульптором, то фарфористом. И все это верно. Сейчас, несмотря на пандемию, она готовит выставку на Императорском фарфоровом заводе, где служит полвека.
Инне Олевской, члену-корреспонденту Российской Академии художеств, недавно исполнилось 80 лет. «Город 812» беседует о феномене Олевской с Маргаритой Костриц, старшим научным сотрудником Отдела новейших течений Русского музея, куратором нескольких выставок художницы.
– Биография Олевской укладывается всего в несколько строчек?
– Да, это так. Родилась в Киеве, окончила в 1960 году художественную школу при Киевской Академии художеств. В 1967 году окончила Ленинградское художественно-промышленное училище им. В.И.Мухиной. Училась у Владимира Васильковского и Владимира Маркова. С 1969 года ведущий художник творческой лаборатории Императорского (раньше Ломоносовского) фарфорового завода.
– В те годы мы знали ЛФЗ по «кобальтовой сетке», вазам с цветастыми петухами и т.д.
– Олевской были интересны художественные традиции русского авангарда – Николай Суетин, Анны Лепорская, Александра Щекотихина-Потоцкая.
В 1970-е в декоративное искусство было едва ли не единственным свободным от догм соцреализма. Олевская, не оставляя ЛФЗ, выбирает путь станковиста.
Её творчество отходит от привычного понимания фарфора как материала для посуды, даже самой высококачественной. Олевская создает монументальные композиции, которые соединяют традиции и стили разных эпох, литературные образы и мифологические символы. Так появились фарфоровые скульптуры или декоративные предметы – «Да внемлют же поэтам веки», «Причастный бытию блажен», «Этюд к сонету Петрарки «Благословен день, месяц, лето, час…».
– И ими заинтересовались музеи?
– Да. Я вспоминаю как меня поразили «Поэты…», «Причастный бытию…» на Всесоюзной выставке в Москве. После недолгого обсуждения, они поступили в Русский музей. Правда, в тот период столь радикальные работы во многом опережающие свое время трудно было показать, найти для них правильный контекст. И зритель не мог их увидеть довольно долгое время.
Но когда в 2004 году состоялась первая персональная выставка «Символические предметы Инны Олевской» в галерее дизайна «Bulthaup», и в нее вошли произведения из собраний Эрмитажа, Русского музея, ЛФЗ, то стало понятным как должны выглядеть эти большие пространственные инсталляции. Сейчас ее искусство представлено также в Музея-заповеднике «Царицыно», ГИМе, Российском музее декоративно-прикладного искусства, Музее керамики в Кусково, в зарубежных коллекциях.
– Как думаете, почему первую персоналию Олевская получила довольно поздно, будучи уже признанным мастером с наградами и званиями?
– На мой взгляд, это произошло потому, что ее выставки – не рассказ о творчестве, а скорее, инсталляция, раскрывающая видение фарфора в пространстве и времени, своеобразное театрализованное действо, которое вводит нас в мир образов, новых и неожиданных для декоративного искусства. Она соединяет Серебряный век, авангард, средневековую Италию, ампир, религиозные сюжеты и современность.
Такие многоуровневые смысловые истории очень сложны для выстраивания, как и работа с крупными фарфоровыми обьектами… это ведь не статуэтка в витрине. Олевская и сама много думала об этом.
И может быть, ей лучше всего удалось реализовать свои идеи в монументальной одиннадцатифигурной инсталляции «Гений и злодейство – две вещи несовместные», над которой она работала около десяти лет, с 1990 по 1999 год. В смысловом центре – большие фарфоровые фигуры – Пушкина и Дантеса, Моцарта и Сальери, словно символические знаки ушедших культурных эпох.
– И что должен понять зритель, увидев это?
– Это размышление о вечном в пластике и острая ироничная декорация театра жизни. Средоточие интриги – лежащая муза, загадочно мерцающая матовой белизной неглазурованной фарфоровой массы. Обрамляющие музу, четыре фигуры ангелов ритмически вторят ее утонченной пластике. Но видимая гармония «нарушается» звучанием новой техногенности – сверкающего металла мощных крыльев ангелов и желанной для музы сумочки Dolce&Gabbana.
– Эта инсталляция и стала центром персональной выставки Олевской в Главном штабе Эрмитажа?
– Да в том месте, где рифмам, диалогам, перекличкам разных стилей и эпох придают первостепенное значение.
Но художница создает и другую перекличку – в серии изображений на чайниках и получашках, созданных по знаменитым формам Казимира Малевича, формам, ставшим знаковыми, которые привлекали многих отечественных и зарубежных художников. Это не традиционная роспись по фарфору – это цвет, как другое, новое понимание фарфоровой массы – форма черная, форма желтая с крестом, форма с кругом…, – очень красивые вещи. В них есть и портрет автора «Черного квадрата» и сам квадрат, и супрематические часы без циферблата.
Актуализировать современность, сравнивать, создавать «временные переклички» важно для художницы. Не случайно ее мастерская сегодня наполнена разными эпохами, в которых существует своя реальность, это реальность искусства.
В.Ш.
