Издалека может показаться, что петербуржцы – в центре интеллектуальной и культурной жизни в России. Всем известен штамп «культурная столица». Или, например, «город интеллигентов»: казалось бы, местность сама располагает тому, чтобы лучшие умы развивались и находили признание именно здесь. Однако – всё не так просто. Публицист Дмитрий Губин, живший в Петербурге, работавший в Москве, а теперь эмигрировавший в небольшой баварский город, рассуждает, почему нужно скорее уезжать из Петербурга, если хочется существовать в качестве интеллигента и интеллектуала.
- Дмитрий Губин в Баварии
– У «интеллигентности» и «интеллигентов» очень много понятий и смыслов. Какое определение можно дать петербургской интеллигентности и петербургским интеллигентам, на ваш взгляд?
– Если формулировать жёстко, то петербургская интеллигентность – это такой фиговый листок, который прикрывает постыдную часть тела, под которой я понимаю прежде всего трусливый, плохо переносящий конкуренцию мозг. Хотя нередко и прошедший университетскую дрессуру. По этой причине я предлагаю в этом разговоре отказаться от понятия «интеллигенция» и остановиться на понятии «интеллектуал».
Интеллектуал – это человек, который использует в качестве рабочего инструмента свои мозги, здесь нет разночтений. Поэтому для меня петербургская интеллигенция – это интеллектуалы, проживающие в Петербурге. Это необязательно гуманитарии. Это люди, зарабатывающие на жизнь умственным трудом. Часто это публичные интеллектуалы, то есть интеллектуалы, высказывающиеся письменно, устно, визуально, музыкально – и нередко на социально значимые и актуальные темы.
– О петербургской интеллигентности написано немало текстов. Например, Дмитрий Лихачёв определял следующим образом: «…интеллигентность в России – это прежде всего независимость мысли при европейском образовании»*. А Моисей Каган, настаивающий на тождестве понятий «русский интеллигент» и «петербуржец», писал, что быть петербуржцем значит иметь «специфический строй психики и поведения горожан»**. Насколько вам близки эти мысли?
– Мне близка мысль Лихачёва в той части, которая касается Запада. Сейчас интеллектуал, который мыслит вне западного дискурса, конечно, может существовать в неком забавном мыслительном омуте или тупичке, но с точки зрения развития и распространения своих идей он обречён. Поскольку в целом жизнь в России, а уж тем более в российской провинции, существует большей частью вне европейской парадигмы, то в этом омуте тонут многие.
Давайте возьмем простой пример. Ну, например, понятие «народа». В Европе действительно есть такое понятие, как «народ». «Народ» – это население, которое не только объектно, но и субъектно. Народ не только объект власти, но и сам формирует и свою жизнь, и свою власть, причем постоянно что-то от этой власти требует, держа ее под контролем.
Я живу в Германии, и здесь это очевидно: люди объединяются по любому поводу, и каждый взрослый немец состоит в среднем в двух ферайнах (Verein – «клуб по интересам»). Это может быть просто клуб любителей выращивать гладиолусы, но это неважно: все люди готовы объединяться ради общих интересов.
В России же горизонтальное объединение ради общих интересов практически отсутствует. И если в том городе в Германии, где я живу, в начале 1970-х обожглись на многоэтажном строительстве, и давно уже новых домов выше 4-5 этажей не строят, то в Петербурге и сегодня возводятся многоэтажные муравейники, гетто. Потому что прекращение строительства муравейников в Германии было остановлено не волей начальства, а желанием жителей, которое обобщили и реализовали на практике немецкие публичные интеллектуалы, то есть архитекторы.
В Петербурге же, как и везде в России, место народа занимает население, которое просто ложится под решения начальства, – пусть и ворча. И архитекторы не исключение. Просто потому, что согласиться с начальством – это оптимальный способ выживания, да и вообще деньги нужны. Как написал Дмитрий Быков в романе «Икс», «он всегда чувствовал, где сила, и безошибочно брал ее сторону. Это и есть мудрость, а какую вы еще видали?».
При этом Быков, обратите внимание, в последнее время так называемый «народ», то есть население России, просто посылает к черту, потому цену ему и цену его бесплодности знает. Быков – столичный житель, до него долетает ветер Запада.
А петербургский публичный интеллектуал творит утешительный миф об «особом городе» и о петербуржцах как «особом народе», что, на мой взгляд, получается невероятно пародийно. И я это говорю не уничижительно, а сострадательно, потому что петербургские интеллектуалы не имеют тех сил, навыков и свобод, которые в Европе есть у обычного бюргера.
Сегодняшний петербургский интеллектуал не может признать очевидное: Петербург – это просто крупный российский провинциальный город, значительная часть которого внешне оформлена как европейская архитектурная декорация. То есть Петербург – это грандиозная потемкинская деревня, размер которой, однако, кружит голову и заставляет порой поверить в то, что это особая часть России или даже часть Европы. Так называемый петербургский интеллигент – это формально образованный человек, который пытается выдать жизнь или даже выживание в театральной кулисе за полный глубокого смысла спектакль.
– Может быть, есть какие–нибудь яркие примеры?
– Моя позиция радикальна. Я считаю, что в Петербурге невозможно сейчас быть интеллектуалом, потому что невозможно достичь тех целей, которые интеллектуалы перед собой ставят. Первая задача интеллектуала – упорядочивать хаос до уровня смыслов, и для этого, повторю, нужно работать в рамках условной западной парадигмы. Она неоднородна: есть англо-саксонский мир, есть континентально-европейский, но все равно нужно существовать внутри этого дискурса: этого словаря, этих понятий, этих идей.
Если вы хотите конкретный пример, то лучшим примером будет отсутствие сегодня крупных имен и значительных центров интеллектуальной активности в Петербурге. Например, в Петербурге нет ни одного издательства, которое бы соперничало бы с московскими и тем более с мировыми. Есть два издательства – Ивана Лимбаха и Лимбус-Пресс, но они не могут соперничать даже с московскими Corpus или Ad Marginem.
В Петербурге сегодня нет ни одного крупного писателя. Вообще ни одного, сколько-нибудь сопоставимого с Улицкой, Пелевиным, Сорокиным, Яхиной, тем же Быковым. Я могу выделить разве что Ксению Букшу – но давайте выйдем на Невский и спросим, слышал ли кто про ее роман «Завод «Свобода»»?
– Но ещё недавно был жив Гранин, его уж точно можно было назвать «петербургским писателем», он умер только в 2017 году. Можно ли назвать ситуацию 5 лет назад принципиально другой?
– Гранин – это человек не из «5 лет назад». А из «50 лет назад». Это ленинградец советской эпохи. А в советское время ситуация в Ленинграде была другая. Тогда, чтобы сделать себе в СССР имя, необязательно было из Ленинграда уезжать. Допустим, Битов уехал в Москву, а Гранин или Кушнер – нет. И то, что именно Ленинград породил Бродского, с которым ни один поэт советской поры не мог соперничать по степени таланта, – очень показательная вещь.
Но тогда была другая эпоха, в которую, например, уровень оплаты труда был одинаков в Москве и Ленинграде, а Ленинград имел тот плюс, что в нем еще и можно было затеряться, спрятаться в мире коммуналок и котельных. Ленинградские журналы «Аврора», «Нева», «Звезда» умели порой на повороте обойти «Юность», «Дружбу народов» или «Знамя». Театр БДТ был достойным соперником МХАТу.
Этого больше нет. Хотите состояться как писатель, режиссер, дирижер – езжайте из Петербурга хотя бы в Москву, где есть хоть какие-то восходящие потоки.
Ваш пример с Граниным – это пример ушедшей эпохи. Да, Гранин был – с моей точки зрения – отличным писателем нон-фикшн, его лучшие вещи – «Эта странная жизнь» (1974), «Клавдия Вилор» (1977), «Зубр» (1987)… Но попробуйте мне назвать хоть одного автора крутого нон-фикшн, кто жил бы сегодня в Петербурге. Петербурженка Ася Казанцева давным-давно в Москве…
И так не только в нон-фикшн, а всюду. Мы не можем сегодня назвать ни одного петербургского музыкального театра, который мог бы составить конкуренцию немецкому музыкальному театру категории «B». Мы не можем назвать ни одного мирового уровня петербургского кинорежиссёра. И так далее… Россия – интеллектуально полумертвая страна, где выжить можно только в столице. А если мы возьмём европейскую модель, то там человек может жить не в столичном городе, но всё равно быть заметным маркером национального интеллектуального пейзажа.
Скажем, один из лучших современных немецких режиссеров Фатих Акин живёт в Гамбурге и не собирается переезжать в Берлин. Зачем? Гамбург, Мюнхен, Дюссельдорф, Франкфурт, – всюду интеллектуальная жизнь! Баварская опера круче берлинской на Унтер-ден-Линден!
– Может быть, Сокуров? Он же живёт в Петербурге и считается одним из лучших российских режиссёров.
– Это хороший, но, к сожалению, очень печальный пример, даже с учетом оговорки, что я никогда не был поклонником Сокурова.
Вообще, Сокуров – к которому я очень хорошо, вместе с тем, отношусь как к человеку и гражданину, а в наше время, обратите внимание, хороший человек опять превратился в профессию – это яркий пример жизни петербургского интеллектуала после заката интеллектуальной эпохи.
Последней такой эпохой, когда одна из культурных осей мира проходила через Дворцовую площадь, было время конца 1980-х и 1990-х. Тогда в Ленинграде-Петербурге было всё лучшее: Владислав Мамышев-Монро, Алексей Кострома, Сергей Курёхин, «Новая академия» Тимура Новикова, Ольга Тобрелутц, Митьки, Алексей Герман (завершивший в 1998-м гениальный фильм «Хрусталев, машину!»), молодой Алексей Учитель, молодой Балабанов. Было лучшее в стране телевидение – «600 секунд», «Адамово яблоко», «Телекурьер», «Пятое колесо», «Музыкальный ринг». Лучшая рок-музыка – «АукцЫон», молодые Гребенщиков и Шевчук.
В академической музыке именно в Петербурге в те годы – полный переворот: музыку пишут Леонид Десятников, Олег Каравайчук и Юрий Ханин, на сцене виртуозно наяривает на контрабас-балайке Бетховена «Терем-квартет». Кировский театр становится Мариинским, там полный сил дирижер Гергиев, там балетный триумвират: Диана Вишнёва, Юлия Махалина и Ульяна Лопаткина, там юный стажер Новосибирского театра Дмитрий Хворостовский – его дебют!..
В Петербурге в 1990-м, на месяц позже «Коммерсанта» в Москве, начинает выходить первая независимая газета «Час пик», вся вторая половина которой называется «Человек чувствующий», где утверждается, что частные мысли и чувства человека ничуть не менее важны, чем жизнь государства! Регулярную колонку в ней ведет сексолог Щеглов – потому что даже языка для описания сексуальной жизни в России нет!
А еще в это время в городе над вольной Невой – первые в России сквоты, первый стрит-арт, кабаре «Хали-Гали», классическая гимназия, первые гей-клубы… В 90-е годы на короткое время в Петербурге сложилась уникальная мировая ситуация: не зря здесь Брайан Ино, Джоанна Стингрей и Михаил Шемякин дневали и ночевали…
- Петербург 90-х
– У петербуржцев всегда есть «козырь в рукаве»: архитектура города…
– Да, это всё та же тема: «раньше было лучше». Заводящая в тупик. Попробуйте сказать при петербургском интеллигенте, что Зимний дворец – это просто утыканная кремовыми розочками коробка для обуви, что Растрелли – это просто пошляк, который впарил яркой, но дико необразованной Елизавете залежалый товар из аутлета итальянского барокко… Вот почему образованная Екатерина, став императрицей, его тут же убрала с глаз долой, заменив Кваренги…
О господи, что тут начнется!.. Потому что убожество петербургской интеллектуальной мысли еще и в том, что дореволюционной архитектурой требуется непременно восхищаться.
И это же убожество привело к ситуации, что сейчас на весь Петербург единственный реально крутой архитектор – это Сергей Чобан. И только, на мой взгляд, потому, что архитектурное бюро Чобана находится в Германии. Иначе получается мастеровитый петербургский архитектор Герасимов, у него принцип «любой каприз за ваши деньги»: хотите, сделаю ну совсем как Растрелли или Штакеншнейдер, вы даже не отличите. Он очень талантливый, и сделает всё, что хочет заказчик – но в итоге это будет эклектика от эклектики, историзм от историзма. Взять его «Дом с грифонами» на Крестовском острове, где грифоны есть, но при этом нет ни одного балкона – это на Островах-то!.. И получается, что сегодня в Москве даже архитектура интересней. Она в массе своей тоже ужасна, я согласен, но лучшее, что появляется в Москве, не может появиться в Петербурге.
В Петербурге, за исключением импортированной на деньги Абрамовича «Новой Голландии» вообще нет ни одного нового сильного решения городского пространства, типа Парка Горького в Москве.
- Дом с Грифонами на Крестовском
- Парк Горького в Москве
- Совместные работы Чобана и Герасимова
– А как можно описать жизнь петербургских интеллектуалов сейчас? Уже после СССР и 1990-х?
– Интеллектуальная жизнь Петербурга мне напоминает сидение в болоте и дыхание через трубочку. Эта трубочка может связывать человека либо с Европой, либо со Штатами, либо с Москвой – и только в этом случае жизнь в болоте возможна.
Я говорю так не понаслышке: мне было комфортно жить в Петербурге, когда у меня была работа в Москве. Когда я расстался с этой работой, я понял, что живу в болоте, где даже те, кто раньше казался мне интеллектуалом, комментировал любые мои высказывания о сегодняшней жизни в Петербурге примерно так: «О, московский студент приехал на каникулах в родную Самару!».
Это очень характерно для Петербурга – реагировать на чужие наблюдения издёвками просто потому, что оппонент не третью жизнь подряд в городе живет…
Если говорить о людях, которым Петербург дал огромный старт в советское время или в 90-е, то они либо уехали, либо превратились тени, неотличимые от пейзажа. Начиная Сергеем «Африкой» Бугаевым, заканчивая Сергеем Болматом – написавшим в 1990-х потрясающий роман «Сами по себе»! – или Павлом Крусановым. Написавшим в те же годы еще более потрясающий роман «Укус ангела». Что о них слышно в последнее время? Где Вергилий по петербургской жизни 1990-х Илья Стогов? Где любимцы публики телеведущие Наталья Антонова или Иннокентий Иванов? В лучшем случае о них сегодня не известно ничего.
– Это относится только к деятелям искусства?
– Да, я говорю сейчас про них. Это не относится, например, к ресторанам: культура баров, ресторанов, кафе в Питере до сих пор интересна и необычна.
– А, например, наука? Европейский Университет, название которого говорит само за себя, – это исключение из правила или тоже «пародия на Европу»?
– Я думаю, это исключение, которое подтверждает правило. Как мы все знаем, история Европейского университета состоит из его постоянных закрытий и придушений. С ним поступали так же, как и со стрит-артом в Петербурге – он не вписывается в существующую провинциальную, подобострастную по отношению к начальству мыслительную среду. И несомненно, большой мегаполис (в Петербурге живёт столько же людей, сколько и в Финляндии: 5 миллионов) порождает разные уголки и закоулки, где можно отсидеться – то, что Дмитрий Быков называл «складками империи», вот туда горошиной этот университет при помощи Алексея Кудрина и закатился.
Европейский университет – это чисто европейская институция. Но у меня вопрос: насколько ЕУ влияет на жизнь в Петербурге? Насколько известны профессоры ЕУ и выходцы из него? Сколько книг, аналогичных, скажем, «Эпохе Торгсина», «Опасным советским вещам» или «Это было навсегда, пока не кончилось» – написали их преподаватели?
И это не моя претензия к ЕУ, это просто объяснение ситуации: очень узок круг тех, кто вообще знает о таком университете и имеет представление, чем там занимаются. Более того: в городе давно уже нет интеллектуального проводника для университетских идей. Ни газет, ни журналов, ни телевидения, ни радиостанций – кроме, разве что, отдельных попыток «Эха Петербурга». В городе даже радиостанции классической музыки нет! А только интернета недостаточно. Нужно, чтобы можно было еще, так сказать, ощутить тактильно интеллектуальную среду.
ЕУ не определяет в Петербурге ничего, и это несравнимо с ситуацией в Бостоне, где Гарвард, MIT и еще полудюжина университетов определяют всё. Совершенно несравнимо с Оксфордом, где университет определяет жизнь города. И даже, если сравнивать с Москвой, всё совсем по-другому.
Например, историк Евгений Анисимов преподает в Европейском, и это здорово. Но если мы, опять же, выйдем на Невский проспект и спросим: «Кто такой историк Анисимов?», боюсь, молчание будет нам ответом. Если мы спросим в Москве, кто такой Андрей Зубов, нам ответит уже большее количество людей. В этом и есть сегодняшнее отличие. Потому что в Москве у Зубова есть трибуна – радиостанции, лектории, у него интервью берут без конца – а у Анисимова такой трибуны нет.
Я помню, как семь лет назад я делал лекторий внутри пространства «Ткачи» на Обводном канале, где, кстати, выступал и Анисимов. Там проходила выставка Icons, устроенная Маратом Гельманом – и вот лекторий был прямо среди огромных фресок Дмитрия Врубеля, где перерисованные снимки какой-нибудь кривозубой гопоты сопровождались евангельскими цитатами. Ну и, в итоге владельцы «Ткачей» дико всего перепугались и всех оттуда вместе с Гельманом выставили. Вот вам и вся интеллектуальная жизнь.
И Марат Гельман сначала вернулся в Москву, а потом переехал в Черногорию.
– А в чем заключалось отличие Москвы от Петербурга раньше?
– А раньше, на мой взгляд, интеллектуальный был перевес как раз у Петербурга. В 1990-е годы, – однозначно. Да порою и в советское время. Я сам когда-то сбежал из Москвы, чтобы быть в центре мыслительной деятельности, там такая компания была вокруг журнала «Аврора»: писатель Александр Житинский, критик Самуил Лурье – вот уж кто был интеллектуалом из интеллектуалов… И даже если не говорить о таком далёком времени, то ещё 5 лет назад был шанс стать публичными интеллектуалами у мыслящих людей. У тех, кто писал и пишет тексты. В том числе и в издания «Город 812», «Бумага», «Фонтанка». «Фонтанка», на мой взгляд, заметное интеллектуальное явление в жизни Петербурга, потому что его создают не интеллектуалы, а бывшие менты***. У них броня прочнее и они меньше подвержены «опусканию». Но сейчас люди, пишущие туда тексты, все чаще пишут их по простому принципу – петербургской веры, ничуть не отличающейся от веры в бога. «Да, мы петербуржцы, да, мы особые люди, да, другим этого не понять, и вообще, здесь нужно родиться в третьем поколении, чтобы осознать нашу особую духовность».
После чего мне всегда хочется сказать: «А не пошли бы вы в п…?». Я надеюсь, что феминистки меня не осудят за такую формулировку. Но в этом вся суть петербургской интеллектуальности – судить по происхождению и отгораживаться от мира. Это вещь, которая давно постыдна в западном интеллектуальном мире. И глубоко провинциальна. Ведь особенность столицы в том, чтобы хватать и тащить к себе всё, что есть лучшего. А особенность провинции – отсеивать всех, кто не подходит по критерию происхождения.
У меня был забавный случай, когда на конкурсе «Золотое Перо» мне сказали: «Дима, ты не петербургский журналист!» на основании, что все мои основные тексты публиковались в Москве. Ну, ок. Раз так, я недостоин с вами соревноваться. И эти чудовищные провинциальные претензии лишь нарастают.
Однажды одна известная петербургская публицистка и театральный критик забанила меня за высказывание о том, что, на мой взгляд, в Петербурге сегодня нет ни одного музыкального театра высшего класса. Ну, я все-таки кое-что в мире посмотрел и послушал, и могу сказать, что обоими оркестрами Петербургской филармонии можно восхищаться лишь до тех пор, пока в Берлинской филармонии не побывал. Это всего лишь моя частная точка зрения. Но в ответ я получил гневную отповедь, что в Петербурге есть лучший мире музыкальный театр «Зазеркалье», – что для человека, который любит музыку, звучит как анекдот. Сегодня, в конце концов, необязательно лететь в Париж, чтобы посмотреть в «Опера Бастий» сдвоенную постановку «Иоланты» и «Щелкунчика» Чернякова.
Театр «Зазеркалье» – к сожалению, не представляется важной институцией в мировой музыкальной культуре. Даже Мариинский театр в оперной своей части никак не может на неё влиять. Какая оперная премьера в Мариинке последний раз наделала шум?..
– Получается, единственный выход для сегодняшнего петербургского интеллектуала – это оглядываться на Запад?
– Да. Ну, есть ещё один путь, более сложный: послать весь мир к чёрту и сказать, что он идёт не в ногу. Изобрести свою концепцию, свою парадигму, свой дискурс. Такие случаи время от времени происходят, правда, не в Петербурге, – и они очень забавные. Дугин, например, с его концепцией евразийского пути. Все эти идеи, что мировой порядок определяется битвой сил «Суши» и сил «Моря»… Это глупо, бесполезно, это детский сад, геополитика в коротких штанишках, – и, на мой взгляд, никуда не ведёт.
Единственный шанс спастись для петербургского интеллигента – это существовать вне петербургской парадигмы, – как минимум, мысленно. Но еще лучше – все-таки окунуться в ту среду, которая плодоносит интеллектуально. Как, например, это сделал один из разработчиков теории гибридных режимов политолог Владимир Гельман: ленинградец, петербуржец, который работает сегодня в хельсинкском университете****. Он – такая Екатерина Шульман в штанах, и, думаю, именно Хельсинки спасли его от петербургского прозябания.
Да и Шульман на плаву только потому, что она в Москве. В Петербурге вряд ли бы у неё получилось стать самодостаточной: кто бы ее слушал? Да и по какому каналу распространялись бы ее мысли? Вообще, на мой взгляд, лучший совет всем, кто хочет быть интеллектуалом в Петербурге, – это уехать из Петербурга. Как минимум, в Москву.
– Получается, парадокс: Москва на самом деле ближе к Европе, чем Петербург?
– Да, мне так кажется. Не могу сказать, почему так получилось, но определённо Москва – хамская автократическая столица – ближе к Западу, чем любой другой город России. Может быть, потому, что власть государств третьего мира, чувствуя свою уязвимость в истории, пытается приручить интеллектуалов – и привечает их. Не знаю.
Когда я жил в Петербурге, я сам страдал: я любил там жить, а в Москве ненавидел. Но я понимал, что вся интеллектуальная деятельность, весь melting tank, правильный котел идей – не на Неве, а возле Кремля.
Дина Тороева
На обложке: работа скульптора Романа Шустрова «Петербургский ангел», часто ассоциирующаяся с образом петербургского интеллигента
* Лихачев Д. С. О русской интеллигенции //Новый мир. – 1993. – Т. 2. – С. 3-9. [Электронный ресурс]
** Там же. С. 293.
*** Нам известно об одном бывшем сотруднике милиции в руководстве Фонтанки.
**** Владимир Гельман сейчас – профессор Европейского университета в СПб
