Об обращении группы православных граждан к властям РФ с просьбой вернуть Александро-Невской лавре ее храмы, а также серебряную раку от мощей святого князя, хранящуюся в Эрмитаже, стало известно 12 января. Однако это не стало неожиданностью, поскольку наступающий год ознаменован 770-летием Невской битвы и 300-летием самой Лавры. Неожиданностью стал уровень организации очередного налета на национальные святыни.
Еще 7 декабря 2009 г. в Лавре состоялась конференция “Александр Невский – имя России”. Именно тогда епископ Назарий (Лавриненко) публично заявил о своем намерении привлечь к делу добывания собственности “православно ориентированные общественные организации” и оказать им “консультативную помощь”, однако самостоятельно инициативу не проявлять. Впоследствии епархия подтвердила, что все было сделано “с благословения”. Пожалуй, впервые в истории “церковной приватизации” Московская патриархия прикрывалась “инициативой снизу”.
Это событие не случайно совпало с другим покушением на петербургские музеи. 2 декабря руководство Русского музея исполнило просьбу “VIP-мирянина” Сергея Шмакова и передало в его личный храм в элитном поселке под Москвой Торопецкую икону Богородицы XIV в. Такого еще в новейшей истории не случалось. “Троицу” просили в Троицкую лавру, Донскую икону возили в Донской монастырь, но впервые старинный образ отдали в “новорусский новодел”, никак с этим образом не связанный. Защитники Торопецкой иконы обратились за помощью в Общественную палату при президенте РФ, однако это вызвало неожиданную реакцию. “Общественники” потребовали принять закон, по которому РПЦ могла бы беспрепятственно забрать из музеев церковные предметы.
На этом фоне и произошла 5 января 2010-го встреча патриарха с премьером, на которой первый поблагодарил власть за спасение страны от кризиса, а второй не остался в долгу. В качестве рождественского подарка патриархии в 2010 г. пообещали вернуть Новодевичий и Высоко-Петровский монастыри в Москве, активизировать передачу бывшей церковной собственности и выделить 2 млрд рублей на ее содержание.
И уже 13 января состоялось заседание правительственной комиссии по связям с религиозными организациями, на которой спешно дорабатывался закон “О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения”, причем именно в той части, которая касается прав РПЦ на музейные предметы. Этот закон готовился Росимуществом с 2005 года. Последнее заседание рабочей группы по нему состоялось в феврале 2009 г., сразу после избрания Кирилла (Гундяева) патриархом, как определенный реверанс в сторону новой церковной власти. Похоже, настало время исполнения желаний и обещаний.
Новый закон предполагает подачу заявки, в которой религиозная организация должна обосновать свои права на запрашиваемое имущество. С лаврскими претензиями все в порядке: храмы располагаются на бывшей территории Александро-Невской лавры, а рака была изготовлена специально для нее. В 1695 году митрополит Суздальский Илларион переложил мощи князя в деревянный ковчег с медными позолоченными медальонами, который и составил основу будущей раки. В этом ковчеге они и были перенесены в 1721-м в Петербург. Ближайшая аналогия – серебряный ковчег с мощами св. Екатерины, хранящийся в монастыре на горе Синай, также созданный московскими мастерами.
В 1746 году императрица Елизавета Петровна задумала создать новую серебряную гробницу по рисунку Георга Грота. Только в 1753-м монументальное сооружение высотой около 5 метров, состоящее из саркофага, большой пятиярусной пирамиды, двух пьедесталов с трофеями и двух подсвечников, было завершено. На это ушло почти 1470 кг серебра 82-й пробы, всего же казна потратила на раку 80 244 рубля 62 копейки. В 1790-м рака была перенесена в только что построенный Троицкий собор, а в 1922-м при изъятия церковных ценностей отправилась, по счастью, не в переплавку, а в Эрмитаж. Где и пребывает до сих пор.
Один из инициаторов обращения заявил: “Надгробие нашего национального символа находится в Эрмитаже, и мы платим деньги для того, чтобы на него посмотреть, …мы позорим сами себя как нация”. Однако позор не в этом. Позор в том, что с иностранцев, гостей Петербурга, охранники, стоящие на монастырских воротах, вымогают плату за вход в Лавру. Я лично столкнулся с такой ситуацией прошлым летом, когда показывал Троицкий собор своим коллегам. “А чему ты удивляешься? – спросили меня знакомые. – Так уже давно, и не только в Лавре”. Естественно, ни прайс-листа, ни билетов не существует. Пришедшим в гости “еретикам” настойчиво предлагают “пожертвовать на монастырь”.
Насколько этим нарушается закон, судить правоохранительным органам. Но то, что этим попирается нравственность и здравый смысл, – ясно любому непредвзятому человеку. На воротах стоят “физиономисты”, мигом определяющие, кто к ним пришел. И здесь крестное знамение заменяет доллар: или перекрестись, или заплати. Доступ к национальным святыням и культурным ценностям начинает не просто зависеть от “фейс-контроля”, а от гражданства и отношения к религии, что уже тянет на попрание Конституции РФ.
Последнее десятилетие нам усиленно внушали, что приватизация памятников культуры – великое благо, что в Европе и церкви, и частные собственники владеют такими памятниками безо всякого ущерба для общества. Только забывали добавить, что там, в Европе, и церковь, и собственники другие. Там они ощущают свою ответственность перед окружающим обществом. Наши собственники ощущают ответственность лишь перед начальственным окриком. Да и окрика этого не дождешься.
И церковь, в лице своих служителей, и государство, в лице своих служащих, относятся ныне к гражданам России как к неразумному стаду. Этим стадом необходимо управлять, на него необходимо влиять. В основе требований патриархии вернуть ей памятники христианской культуры лежит не чувство попранной справедливости. Справедливость связана с правом, а право есть искусство в области доброго и равного. Однако эти памятники нужны патриархии не для того, чтобы обеспечить к ним равный доступ всех и каждого, а для того, чтобы использовать их для усиления собственного влияния на общество. При этом никакого равного диалога с обществом не предусмотрено.
В этих условиях передача памятников религиозным организациям закончится общественной драмой, поскольку некоторым категориям граждан доступ к ним будет заказан. Почти одновременно в прессе появилась информация, что из другого русского монастыря – Оптиной пустыни на днях выгнали посетителя-африканца, до этого такой же участи подверглись паломники из Греции и Сербии. Ни у кого из нас нет гарантии, что завтра, когда мы придем к раке Александра Невского, переданной в Лавру, какой-нибудь сторож или алтарник не вытолкает нас вон.
Показательно и то, что в РПЦ так и не поняли до сих пор, что в современной культуре музей является таким же хранилищем реликвий, как и храм. Таков был итог развития церковной жизни в России начала ХХ в., когда многие святыни стали передаваться в государственные и епархиальные музеи. Сегодня требование “вернуть награбленное” попахивает социальным реваншизмом, а податливость властей в этом вопросе провоцирует общественные конфликты в будущем.
Несправедливость, некогда совершенная по отношению к церкви, не может оправдывать новую несправедливость, совершаемую по отношению к обществу. Россия нуждается в общественном договоре, согласно которому национальные реликвии, попавшие в XX веке из российских храмов в российские музеи, должны остаться в этих музеях. Пока в РПЦ так и не научились уважать людей, ради которых эта церковь существует, доверить эти реликвии религиозным организациям, членам которой присуще подобное сознание, опасно и для нации, и для реликвий.
