Что такое силовизация и насколько далеко этот процесс зашел в России
Сегодня в социальных науках при описании процессов, происходящих внутри российской общества, исследователи активно используют неологизм «силовизация». При этом ни в одном языке мира термина «силовики» не существует – и в зарубежных работах, анализирующих этот феномен, слово «силовики» пишется в русской транскрипции на латинице.
Что такое «силовизация» и в чем она проявляется? Мы являемся свидетелями все нарастающего использования силы как ресурса, который используют не только представители военных структур, но и гражданские лица.
Известный политолог Барбара Геддес, которая анализировала автократии и недемократические режимы, писала, что военные автократии были широко распространены в прошлом веке, особенно в странах Латинской Америки. Однако, отмечала она, политические режимы, в которых у власти находятся военные, как правило, не долговечны.
В России мы не наблюдаем признаков военной автократии, но одним из факторов, который способствует росту силовизации в обществе, является активное проникновение представителей силовых структур в гражданские институции.
Что мы понимаем под силовыми структурами? Ими называются институции, которые финансируются по статьям государственного бюджета «национальная оборона», «национальная безопасность и правоохранительная деятельность», они вооружены и имеют военизированную структуру. Если обратиться к открытым данным, то самое многочисленное силовое ведомство в стране – армия, по численности военных на долю населения Россия занимает второе место в мире (на первых позициях – Северная Корея).
В России доля силовиков оценивается в 3,5% к общему числу занятых, что примерно в четыре раза больше, чем количество силовиков по отношению к занятому населению в развитых странах. Например, в США число занятых в здравоохранении в четырнадцать раз больше, чем количество занятых в силовых структурах*.
Одним из важных аспектов изучения процесса силовизации российской власти является поиск ответа на вопрос: как силовики влияют или могут влиять на развитие демократических институтов в стране. Обратимся к работе Шерон Ривера и Дэвида Риверы, которые изучали мировоззрение российской элиты. В 90-х и в нулевых годах элиты с опытом работы в силовых структурах в меньшей степени поддерживали политический плюрализм и права личности, чем элиты гражданских структур (т.е. не военных и не силовых ведомств). В конце второго президентского срока В.В. Путина происходит увеличение сторонников нелиберального крыла (причем не только в среде высших военных чинов, но и среди рядовых сотрудников силовых ведомств). По мнению исследователей, усиливаются различия между «силовыми» и «гражданскими» элитами относительно ценностей и политических ориентаций.
Силовизация российской элиты усиливается: наблюдается стойкая динамика по увеличению доли силовиков в административной и политической власти как на федеральном, так и региональном уровнях. Известный элитолог О. В. Крыштановская в свое время провела исследование по присутствию силовиков во властных структурах. По ее данным, в нулевых годах в политической элите России выходцы из силовых структур составляли около 25%. По ее мнению, максимальная концентрация силовиков наблюдалась в те годы в ближнем круге российского президента (58%).
Следует отметить, что силовики занимают не только высшие посты в органах гражданской власти, но и позиции второго уровня (заместителя министра, руководителя департамента и т.п.). Более того, количество силовиков и уровень силовизации властной элиты резко расширится, если учитывать тех, кто аффилирован с силовыми структурами. В последние годы в России нередки случаи назначения в регионы губернаторов, которые напрямую не являются выходцами из силовых структур и не имеют специального военного образования, но при их назначении учитывались интересы крупных государственных компаний, аффилированных с ВПК. Согласно данным российского элитолога О.В. Гаман-Голутвиной, в начале нулевых возросла роль силовиков (как, впрочем, и представителей бизнеса) в рекрутировании региональной административной власти. Однако основной вывод исследователя состоял в том, что вхождение во власть бывших и действующих военных не стало в те годы определяющим трендом
Что происходит в российских регионах с точки зрения силовизации элиты сейчас? По данным исследовательского проекта 2020-2021 гг. сотрудников сектора социологии власти и гражданского общества (А.В. Быстрова, А.Б. Даугавет, А.В. Дука, Н.В. Колесник, А.В. Невский, Д.Б. Тев) Социологического института РАН – филиала ФНИСЦ РАН, которые изучали административную элиту в десяти российских регионах**, уровень силовизации элиты не столь высок, как может показаться на первый взгляд. В административной элите (представители исполнительных органов власти) изученных регионов среди министров только 7% работали в силовых структурах (чаще всего на эти должности приходят из МВД, ФСБ и армии). Для сравнения – основной приток в административную элиту происходит из политических кругов либо из самих административных структур, когда будущий министр преодолевает карьерную лестницу ступеньку за ступенькой.
Однако в губернаторском корпусе, по данным А. М. Флягина***, с каждым новым политическим циклом количество силовиков среди высших лиц региона увеличивается. Если учитывать профиль первого высшего образования, то среди губернаторов почти в шесть раз увеличилась доля тех, кто имеет военное образование. В 1990-х гг. среди губернаторов только 1,5% имели военное образование. В 2019 году уже 8,5% губернаторов имели диплом военного вуза.
Рассмотрев более детально карьерные траектории губернаторов-силовиков, мы увидим, что здесь нет единого подхода. Одни губернаторы имеют военное образование, но никогда реально не работали в силовых структурах. Другие имеют и специальное образование и службу в силовых структурах, но затем сменили карьеру, перейдя к работе в экономических, политических и других невоеннизированных структурах. В целом, не так много губернаторов приходят на позицию главы региона непосредственно из силовых структур. Тем не менее, если учитывать их опыт работы в силовых структурах, полученное военное образование, аффиляцию с ВПК, количество силовиков среди высшей региональной элиты сразу значительно возрастет. Нами выявлено, что чаще всего губернаторский пост занимают те силовики, которые получили опыт работы в федеральных или региональных органах власти, были депутатами федерального или регионального парламентов.
Интересен вопрос, что происходит с командой предыдущего главы субъекта федерации, если из Центра в регион назначается губернатор-варяг, который прямо или косвенно аффилирован с силовыми структурами. Тут опять нет шаблона. Если посмотреть на ситуацию шестилетней давности, то, например, в Ярославской области с приходом губернатора Д.Ю. Миронова произошли серьезные обновления в региональном правительстве, а губернатор Тульской области А.Г. Дюмин больших кадровых перестановок не производил. Есть и промежуточный вариант – когда при губернаторе-силовике новые фигуры появляются только на уровне вице-губернатора либо министра финансов, а в целом старая команда сохраняется.
Отдельного упоминания заслуживают регионы Северного Кавказа, где высшие посты традиционно занимают представители силовых органов. В Республике Дагестан (чей кейс был отобран нами при исследовании процесса силовизации власти) назначенный в 2021 году ее главой С.А. Меликов – потомственный профессиональный военный. До того, как стать в 2019 году членом Совета Федерации, он, был первым заместителем директора Федеральной службы войск национальной гвардии РФ. Меликов имеет и опыт участия в боевых действиях (в ходе первой чеченской войны). Чеченскую Республику с 2006 года возглавляет Р.А. Кадыров, имеющий как опыт работы в силовых структурах, так и участия в боевых действиях. В Ингушетии, начиная с 1993 года, все главы региона (Р.С. Аушев, М.М. Зязиков, Ю.Б. Евкуров) были аффилированы с силовыми структурами. Нынешний глава республики, М.М. Калиматов, с 1990 по 2007 год работал в органах прокуратуры.
И в конце мне бы хотелось упомянуть об исследовании Х. Линца, который в своих работах проанализировал роль военных в современных политических режимах. Ученый замечает, что если раньше основной миссией военных было исключительно ведение внешней войны, то сегодня наблюдается феномен «нового профессионализма». Новый тип подготовки в военных школах позволяет офицеру не ограничиваться военной сферой. Основной миссией военных становится не внешняя, а внутренняя война, внутренняя безопасность. При этом армия не стремится сохранить монополию на насилие. Как пишет Линц, в изученных им случаях с действиями военных в Тунисе и Египте, представители армии прибегают к силе только в исключительных случаях.
Наталья Колесник,
старший научный сотрудник Социологического института РАН – филиала ФНИСЦ РАН
* https://www.forbes.ru/biznes/346301-ne-mnogo-li-%07sily-za-15-let-chislo-silovikov-vyroslo-bolee-chem-vdvoe
** г. Москва, г. Санкт-Петербург, Ленинградская, Ростовская, Калининградская, Костромская и Новосибирская области, Хабаровский, Ставропольский края, Республика Дагестан
*** В прошлом научный сотрудник сектора социологии власти и гражданского общества СИ РАН – филиала ФНИСЦ РАН
