81 год назад, 3 июля 1941 года, Иосиф Сталин выступил, наконец, с долгожданной речью перед народом, который уже полторы недели находился под гнётом событий, вызванных агрессией нацистской Германии против СССР.
Сталин очень долго собирался с духом и, несмотря на настойчивые увещевания соратников, долгое время не решался показаться на публике хотя бы в голосовом формате. Сперва боялся, что не владеет всей информацией с фронтов, потом – после образования огромного минского котла и фактического падения белорусской столицы – пал духом (из прострации его спустя несколько дней извлекут совместными усилиями «ближние бояре»).
Н.С. Хрущёв, в Москве в указанные дни не присутствовавший, в своих мемуарах пересказывает воспоминания Л.П. Берии о том, что, когда началась война и у Сталина собралась группа приближённых, морально совершенно подавленный Сталин вдруг заявил: «Началась война, она развивается катастрофически. Ленин оставил нам пролетарское Советское государство, а мы его просрали», после чего объявил об отказе от руководства государством, сел в машину и уехал на ближнюю дачу.
Там будущий генералиссимус и кавалер Ордена Победы заперся и перестал подходить к телефону.
По воспоминаниям зампреда СНК А.И. Микояна, 30 июня 1941 г. около четырёх часов его и находившегося у него в кабинете председателя Государственной плановой комиссии при СНК СССР Н.А. Вознесенского пригласил к себе зампред СНК (зам. Сталина) и глава НКИД В.М. Молотов. У Молотова уже были секретарь ЦК ВКП/б/ Г.М. Маленков, зампред СНК К.Е. Ворошилов и глава НКВД Л.П. Берия. Именно Берия выдвинул вопрос о необходимости создания Государственного Комитета Обороны, которому отошла бы вся полнота власти в стране. Договорились поставить во главе ГКО Сталина. После чего решили поехать к Сталину, который был в это время на ближней даче. Молотов, правда, сказал, что у Сталина такая прострация, что он ничем не интересуется, потерял инициативу, находится в плохом состоянии. Тогда Вознесенский, возмущённый всем услышанным, высказался в том смысле, что если Сталин будет себя так же вести и дальше, то Молотов должен вести за собой остальных членов Политбюро, и те пойдут за ним.
- Сталин, получивший известие о падении Киева. Сентябрь 1941 года. Автор не установлен
.
Когда приехали на дачу к Сталину, то застали его в малой столовой сидящим в кресле. Он, по воспоминаниям Микояна «вжался в кресло», так, что у автора мелькнула мысль, что Сталин ждал ареста – за то, что он отказался от своей роли и ничего не предпринимает для организации отпора немецкой агрессии. Сталин вопросительно посмотрел на пришедших и спросил: «Зачем пришли?». Микояну вид Сталина и его вопрос показались странными: ведь, по мнению Микояна, Сталин сам должен был созвать Политбюро. Молотов от имени всех сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы быстро все решалось и чтобы поскорее страну поставить на ноги. Во главе такого органа должен быть Сталин. Сталин посмотрел удивлённо и сказал: «Хорошо». Но вид у него был крайне подавленный. Тогда Сталина стали убеждать, что страна огромная, что есть возможность организоваться, мобилизовать промышленность и людей, сделать всё, чтобы поднять народ против Гитлера. Тогда Берия заявил, что нужно назначить пять членов ГКО: Сталин во главе, затем Молотов, Ворошилов, Маленков и Берия. Сталин потихоньку пришёл в себя, заметил, что в ГКО надо включить Микояна и Вознесенского, но здесь начались жаркие дискуссии. В конце концов, общими усилиями договорились, кто за что возьмётся по организации обороны, военной промышленности и прочего…
Наконец, 3 июля Сталин выступил по радио:
«Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота!
К вам обращаюсь я, друзья мои!
Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, — продолжается.
Несмотря на героическое сопротивление Красной Армии, несмотря на то, что лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации уже разбиты и нашли себе могилу на полях сражения, враг продолжает лезть вперед, бросая на фронт новые силы. Гитлеровским войскам удалось захватить Литву, значительную часть Латвии, западную часть Белоруссии, часть Западной Украины…
Что касается того, что часть нашей территории оказалась все же захваченной немецко-фашистскими войсками, то это объясняется главным образом тем, что война фашистской Германии против СССР началась при выгодных условиях для немецких войск и невыгодных для советских войск. Дело в том, что войска Германии, как страны, ведущей войну, были уже целиком отмобилизованы и 170 дивизий, брошенных Германией против СССР и придвинутых к границам СССР, находились в состоянии полной готовности, ожидая лишь сигнала для выступления, тогда как советским войскам нужно было еще отмобилизоваться и придвинуться к границам. Немалое значение имело здесь и то обстоятельство, что фашистская Германия неожиданно и вероломно нарушила пакт о ненападении, заключенный в 1939 году между ней и СССР, не считаясь с тем, что она будет признана всем миром стороной нападающей…
Что выиграли мы, заключив с Германией пакт о ненападении? Мы обеспечили нашей стране мир в течение полутора годов и возможность подготовки своих сил для отпора, если фашистская Германия рискнула бы напасть на нашу страну вопреки пакту. Это определенный выигрыш для нас и проигрыш для фашистской Германии.
Что выиграла и что проиграла фашистская Германия, вероломно разорвав пакт и совершив нападение на СССР? Она добилась этим некоторого выигрышного положения для своих войск в течение короткого срока, но она проиграла политически, разоблачив себя в глазах всего мира как кровавого агрессора…
Мы должны организовать беспощадную борьбу со всякими дезорганизаторами тыла, дезертирами, паникерами, распространителями слухов, уничтожать шпионов, диверсантов, вражеских парашютистов, оказывая во всем этом быстрое содействие нашим истребительным батальонам. Нужно иметь в виду, что враг коварен, хитер, опытен в обмане и распространении ложных слухов. Нужно учитывать все это и не поддаваться на провокации. Нужно немедленно предавать суду Военного Трибунала всех тех, кто своим паникерством и трусостью мешает делу обороны, невзирая на лица.
При вынужденном отходе частей Красной Армии нужно угонять весь подвижной железнодорожный состав, не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, не оставлять противнику ни килограмма хлеба, ни литра горючего. Колхозники должны угонять весь скот, хлеб сдавать под сохранность государственным органам для вывозки его в тыловые районы. Все ценное имущество, в том числе цветные металлы, хлеб и горючее, которое не может быть вывезено, должно безусловно уничтожаться.
В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды, конные и пешие, создавать диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии…
для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога лесов, складов, обозов. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия…
В целях быстрой мобилизации всех сил народов СССР, для проведения отпора врагу, вероломно напавшему на нашу Родину, создан Государственный Комитет Обороны, в руках которого теперь сосредоточена вся полнота власти в государстве. Государственный Комитет Обороны приступил к своей работе и призывает весь народ сплотиться вокруг партии Ленина — Сталина, вокруг Советского правительства для самоотверженной поддержки Красной Армии и Красного Флота, для разгрома врага, для победы.
Все наши силы — на поддержку нашей героической Красной Армии, нашего славного Красного Флота! Все силы народа — на разгром врага! Вперед, за нашу победу!»
.
Крылатой фразы «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!», которую часто приписывают Сталину, в этом выступлении не было. Её произнёс В.М. Молотов, выступая по радио 22 июня в 12.00. Зато было задушевное «братья и сёстры» и кровожадное – о борьбе с «паникёрами» и полном уничтожении всех ресурсов, включая продовольственные, на оставляемых врагу территориях, где продолжали жить десятки миллионов людей…
- Сталин 7 ноября 1941 года во время парада на Красной площади. Фото Н. Власика
.
Впереди были 4 года страшной войны, унесшей жизни 20 миллионов советских солдат (включая 1,5 миллиона погибших в безуспешных по большей части попытках деблокировать Ленинград) и по меньше мере 7 миллионов мирных граждан (в том числе 1 миллион ленинградцев, умерших от холода, артобстрелов, голода и его последствий), прежде чем красный флаг весной 1945 года взвился над Рейхстагом.
Как помнить обо всём этом? Празднично или скорбно? Об этом – публикуемый ниже материал молодой петербургской журналистки, студентки-историка.
.
Память о войне не должна быть державной
.
9 мая всегда был одним из моих любимых праздников. Мой папа – патриот в лучшем смысле этого слова, он научил меня чтить память о тех, кто отдал свою жизнь за наше мирное будущее. Помню, мы с ним всегда посещали мемориалы в праздник, дарили гвоздики ветеранам, слушали их истории и благодарили их. Я всегда радовалась, когда удавалось застать людей той эпохи, почувствовать преемственность, дать понять, что мы о них помним и благодарны. Как ни странно, на сам парад мы практически не ходили, может быть, один раз. Он никогда не был для меня чем-то особенным, я воспринимала его как привычную формальность.
Каково было моё удивление, когда, поступив в университет, я на первом курсе узнала, что в большинстве своём к празднованию Дня Победы ребята, вернее девочки, относятся, как минимум, холодно, а зачастую и негативно. На первом году обучения у нас были занятия с тьютором – американкой Ханной, и на одном из них мы выдвинули эту тему на обсуждение. Мои одногруппницы делились своими впечатлениями о празднике 9 мая как о чем-то агрессивном, затратном (это меня тогда больше всего удивило, мне показалось это мелочным) и насаждённом «сверху». Но, несмотря на удивление, я их тогда поняла, и стало очень горько за то, что гос. популяризация этого празднования привела к тому, что в итоге оно многих оттолкнуло. И ещё я поняла, что в моём воспитании и образовании фокус восприятия 9 мая был смещён на человеческий фактор, на горестную и скорбную повестку. В моей мемориальной картине не было рьяного героизма и милитаризма – вместо этого были отважные и мужественные жертвы. В моём случае государственная повестка значения не имела – у меня была своя, внутренняя, и она сделала праздник чем-то сакральным. Однако это лишь мой частный ракурс восприятия, который, как оказалось, не является повсеместным.
Мне кажется очевидным, что путь развития государственного варианта празднования Дня Победы – тупиковый. С тех пор, как я обратила внимание на то, какой он, мне его существование доставляет моральный дискомфорт. Военизированный бравирующий парад, агитирующий за мир, вызывает когнитивный диссонанс. Если подходить с психологической стороны, то это манипуляция общественным сознанием: полуправда/полуложь. Мы хотим мира, но в случае чего «можем и повторить» – танки вот уже, на Красной Площади, и в полной боевой готовности! Если совсем честно, то мне кажется, что это бомба замедленного действия, которая взрывается, сами понимаете, как. Общество подогревается, заряжается воинствующей энергией. Власть своим бравированием легализовала в общественном пространстве агрессию и милитаризм, внушила людям идею всемогущества и мнимую праведность. Ведомые повелись. Мыслящие контужены разорвавшейся социальной бомбой…
В моей идеальной картине мира 9 Мая – это день тишины. В этот день нам стоит возлагать цветы к мемориалам, посещать тех ветеранов, кто ещё с нами. Стоит проводить «бессмертный полк», потому что он воплощает собой истинную память о героях, живущую в сердцах их близких. Стоит, быть может, вместо парада завозить на площади бесчисленное количество красных гвоздик и выпускать в небо белых голубей в качестве акта коммеморации. И не стоит пускать на площадь танки, им не место в общественном пространстве в мирное время. Я считаю большой ошибкой затмевание идей памяти и благодарности агитирующими лозунгами, это проявление неуважения к тем, кто защищал родину, жертвуя собой. Это спекуляция на очень больной для российского общества теме, это и есть искажение истории.
Елизавета Куравкина
