Вернулся из Новгорода – города моей мечты, где я последний раз был ровно 40 лет назад и где с тех пор мечтал побывать вновь.
Тогда мы – выпускники первого курса истфака ЛГПИ им. А.И. Герцена – копали вместе с прекрасными студентками из Московского областного пединститута знаменитый Неревский раскоп (в нынешний приезд – символическим образом – я очутился с семейством в гостинице «Неревская»).
Мы – это Миша Кром (ныне – крупнейший российский медиевист, профессор Европейского университета в СПб), Леша Разоренов (один из самых талантливых петербургских журналистов и глава крупного издательского дома), Андрюша Плахин (уже много лет живёт в Израиле и недавно выпустил книгу о воздвигнутых крестоносцами крепостях Святой Земли), Игорь Комаров (ставший одним из чудотворно неподкупных сотрудников российской таможни) и ещё много славных парней и девушек. Жили мы в каком-то опустевшем интернате, в чудовищно антисанитарных условиях, спали на деревянных нарах, но нам было весело, дружно и интересно. Хотя мы с Мишей в какой-то момент таки устроили забастовку интеллигентов-хлюпиков по случаю приключившейся у нас простуды-температуры, за что снискали неодобрительный отклик со стороны сурового археологического начальства.
А копали мы под руководством замечательного специалиста – Александра Степановича Хорошева – заместителя начальника Новгородской археологической экспедиции. Начальник экспедиции – легендарный археолог и издатель берестяных грамот Валентин Лаврентьевич Янин, продолжатель дела их первооткрывателя Артемия Владимировича Арциховского, тоже там был, и даже провёл для нас специальную экскурсию по древнему городу.
- А.С. Хорошев (1941-2007), В.Л. Янин (1927-2020), А.В. Арциховский (1902-1978)
- Берестяная грамота с рисунками и текстом новгородского мальчика Онфима из зажиточной семьи, жившей в элитном Неревском конце во времена Александра Невского (1240-60 е гг.)
Ни одной берестяной грамоты мы, правда, в тот сезон так и не откопали. Нашли кучу керамических и костяных обломков на дне 6-метровой глубины раскопа. Улицы в древнем Новгороде мостились каждые 20-25 лет заново и содержались в идеальной чистоте и порядке – за это отвечали «уличанские веча» (что-то вроде местного самоуправления), так что в итоге культурный слой нарос к концу XV века колоссальный. А поскольку почва в Новгороде была такова, что сохраняла всю органику, до нас дошли не только сотни берестяных грамот, но также множество деревянных, кожаных, матерчатых и т.п. изделий (после того, как Новгород в конце XV в. захватила Москва, мощение улиц прекратилось и рост культурного слоя на долгие столетия потонул в непролазной грязи…). Древнейшая мостовая Великой улицы Неревского конца датируется 953-м годом – 28-й ярус…
Но больше всего, конечно, дошло до нас той органики, которая особого научного интереса не представляет, но которая напоминает о себе трудно игнорируемым ароматом… Впрочем, главным в тот сезон было не это вполне рутинное исследовательское обременение, а находка загадочного кожаного мешка с дырками. Я, помню, взглянул на него издалека и сразу подумал: «Похоже, волынка». Был собран консилиум руководства. Долго спорили: что это – старый винный прохудившийся мех или что-то иное? В конце концов решили: «Всё же это, скорее всего, привезённая из Европы волынка». Помню, я тогда изрядно озадачился: выходит, даже археология (казалось, бы, самая достоверная из прочих исторических дисциплин!) – во многом наука догадок, а не точных установлений. И что означал тот или иной предмет многие сотни и тысячи лет назад, мы можем лишь предполагать, но не знать точно…
- Культурный слой Древнего Новгорода. Массив средневековой мостовой Черницыной улицы на Троицком раскопе
Увлекательные рассказы Хорошева и Янина врезались в память, и я без труда «повторил» во внутрисемейном формате небольшую импровизированную экскурсию по древним объектам этого, на мой пристрастный взгляд, самого выдающегося во всех отношениях – историческом, политическом, культурном, архитектурном, цивилизационно-смысловом – древнерусского города.
Жаль, что на реставрацию был закрыт весь архитектурный комплекс Ярославова дворища, и нам не удалось взглянуть на церковь Параскевы-Пятницы, выложенную из красно-рыже-бардовой плинфы.
Два слова о том, что меня чарует и одновременно больно ранит во вей древнерусской архитектуре, не только новгородской. Точнее, в том, какой она сохранилась и предстает перед нами сегодня.
Изначально церкви в Новгороде (и вообще в Древней Руси) не белили, а украшали фресками, а также частично покрывали цемянкой (бурой кирпичной или керамической крошкой пополам с известковым раствором) либо оставляли в первозданном – предельно экспрессивном – красно-кирпичном виде. К сожалению, очень мало сохранилось (а точнее, было реконструировано) – и в Новгороде в том числе, включая, увы, Софию!.. – церквей в их исходном обличии.
- София Новгородская в XI веке – и 1000 лет спустя. Видны фрагменты её первоначальной облицовки (фото автора)
То есть в таком виде, который сочетал бы далекую от позднейшей ровно-умиротворяющей белизны «экспрессивную» облицовку, шлемовидные купола (а не полу-луковки либо, что ещё хуже, несоразмерно массивные луковицы XVII в. или микро-луковки на тонких барабанах XVIII в., как в случае с церковью Параскевы-Пятницы – см. выше), а также полукруглые узорчатые закомары (слева на фото ниже), которые позднее были в большинстве случаев весьма топорно «спрямлены» (на фото ниже – справа).
- Слева – церковь Фёдора Стратилата на Ручью (1361), справа – церковь Спаса Преображения на Ильине улице (1374) с фресками Фофана Грека (1378).
- Феофан Грек. Спас – Пантократор
- Феофан Грек. Симеон столпник
Даже одна из моих любимых церквей – Петра и Павла в Кожевниках, крытая серебристым осиновым лемехом, хотя и сохранила первозданный облик фасада, включая даже частично уцелевшие фрески, но, вместо шлемовидного купола, увенчана полу-луковкой, хотя, к счастью, и довольно изящной (справа, для сравнения – новгородская церковь Петра и Павла на Славне, купол которой реконструирован в соответствии с аутентичными канонами XIV-XV вв.).
- Западный и Южный фасады церкви Петра и Павла в Кожевниках. Построена в 1406 г. как корпоративный храм ремесленников-кожевников (в помещении церкви хранилась цеховая казна и проходили не только церковные службы, но и деловые собрания), на месте пострадавшей от пожара в 1384 г. деревянной церкви 1227 г. Сложена из блоков известняка и кирпича и не оштукатурена. Фасады декорированы выполненным из кирпича орнаментом. С читается единственной постройкой периода Новгородской республики, которой практически (но не полностью – см. купол!) возвращён первоначальный облик, оценивается как один из наиболее зрелых образцов архитектуры этого периода.
Жаль, что в этот раз мы не успели объездить монастыри – Юрьев, Антониев, Зверинский, побывать на Рюриковом городище и в великолепном музее деревянного зодчества Витославлицы, который я тоже очень хорошо помню по студенческой командировке…
Зато в Кремле, помимо божественно величественной (путь и не во вполне аутентичном виде) Софии, довольно бездарного на мой вкус, «Тысячелетия России» скульптора Микешина (эдакого «Церетели XIX века»), –
- И.Е. Репин. Портрет М.О. Микешина (1888). Справа – общеизвестные патриотические шедевры скульптора
- Марфа-посадница над разбитым вечевым колоколом на памятнике «Тысячелетие России»: единственное изображение Марфы Борецкой – героини борьбы за новгородскую независимость против московской агрессии в XV в., существующее в современном Новгороде
– и моей любимой башни Кокуй XV-XVII вв.,
– появился (точнее, по-новому проявился, ибо стоял он и ранее) интереснейший объект: окончательно отреставрированная в 2014 г. Грановитая (Владычная) палата – экс-резиденция новгородского архиепископа.
Примечательна она не только тем, что в ней хранится богатая коллекция декоративно-прикладного искусства с V по XIX вв. из собрания Новгородского музея-заповедника.
Перед нами – яркая страница исторического противостояния Новгорода и Москвы, продолжавшегося на протяжении XIV-XV вв. и закончившегося для города на Волхове, увы, трагически.
«Палатно-грановитый» взгляд на историю этого драматичного противостояния позволяет увидеть, что в нём обе стороны апеллировали к европейским символам своего превосходства. Иными словами, ресентиментное (одновременно высокомерное и завистливое) отношение к католической Европе, которую и Новогород, и Москва считали «еретической», было характерно для обоих крупнейших древнерусских городов той поры. Возможно, в разной степени, поскольку для Новгорода Европа всё же являлась не только «несправедливо возвысившимся вероотступником» (к тому же пугающе таинственным, каким она была для тогдашней Москвы), но и хорошо знакомым и уважаемым торговым и дипломатическим партнёром.
Одним словом, в 1433 г. новгородский архиепископ Евфимий, дабы продемонстрировать москвичам своё, как бы мы сказали сегодня, цивилизационное превосходство, воздвиг, усилиями немецких мастеров, святая святых тогдашнего новгородского гражданского зодчества – свою собственную Палату. Её аутентичный внешний и внутренний вид не оставляли сомнения, что перед нами – отнюдь не древнерусский или византийский стиль, а самая настоящая пламенная готика.
К слову, это была не первая попытка вольнолюбивых новгородцев архитектурно запечатлеть свой решительный отказ от церковной, не говоря уже о политической, подвластности Москве (при том, что формально новгородский архиепископ подчинялся московскому митрополиту – впрочем, называвшемуся в ту пору не «Московским», а «Киевским и Всея Руси»).
В Софии Новгородской по сей день хранится белокаменный вкладной Алексеевский крест, установленный повелением архиепископа Алексия в нишу Западного фасада храма ещё в конце XIV в. – для того, чтобы новгородцы торжественно присягали крестным целованием на подсудность своему выборному архиепископу, а не находившемуся в Москве и фактически подчинявшемуся московскому великому князю митрополиту (а великим князем в ту пору был, напомню Дмитрий Иванович, он же – Донской).
В 1386 г. об этой присяге и невозможности от неё отступить было объявлено московскому («Киевскому и Всея Руси») митрополиту, заявившему – с подачи великого князя – о своём праве вершить суд в Новгороде. Проявить особую дерзость и решительность новгородцам помогло то, что в Москве как раз в эту пору – по причине бурного самоуправства великого князя Дмитрия Донского – воцарилась совершеннейшая неразбериха с тем, кого следует считать законным митрополитом.
Одним словом, строительство Владычной палаты в немецком стиле стало ещё одной символической демонстрацией Новгородом своей «неподотчётности» Москве как по церковной, так и – тем более – по политической «линиям».
Судя по всему, будущий завоеватель Новгорода, правнук Дмитрия Донского московский великий князь Иван III прекрасно «считал» это «дерзкое» новгородское послание, напоминавшее «татарско-холопской» Москве о «вольном ганзейском статусе» Господина Великого Новгорода. И уже после того, как Новгород был дважды завоёван Москвой (в 1471 и 1477-78 гг.), дочиста ограблен и тотально – в лице боярско-купеческих элит – депортирован, Иван III в 1487—1491 гг. воздвиг в Кремле Грановитую палату – также силами европейских зодчих, правда, не немецких, а итальянских и работавших уже не в готическом, а в новомодном ренессансном стиле.
При этом ресентиментный посыл этого амбициозного архитектурного начинания оказывался сразу двояким: это был политический вызов Священной Римской империи, с которой первый московский независимый великий князь будет себя в дальнейшем ревностно сравнивать и сопоставлять – и в то же время это был ясный «прощальный привет» некогда дерзко возносившемуся Новгороду и его «европейской гордыне».
Конечно, коллекция новгородской Грановитой палаты гораздо скромнее московских сокровищниц (не будем забывать, что, как рассказали Сигизмунду Герберштейну в начале XVI в. сами московиты, Иван III вывез из Новгорода 300 возов сокровищ, а возможно, и больше), и всё же она достойна того, чтобы ею полюбоваться. Особенно если обратить внимание на прекрасные кирпичные нервюры сводов (перекликающиеся со сводами московской Грановитой палаты) и сохранившиеся фрагменты фресок…
Удивило и очень порадовало меня то, что за все время автомобильных перемещений по Новгороду, я встретил всего одно название улицы, связанное с советским прошлым. Практически всем улицам центра города еще в 1990-х гг. были возвращены исконные средневековые имена.
И пусть изрядно облупившийся памятник Ленину на центральной площади и продолжает возвышаться «спиной к Софии, лицом к обкому», – но все эти древние названия: Великая, улица Бояна (бывшая Большевиков), Ильина улица (в недавнем прошлом – 1-го мая), Прусская (экс-Желябова), Чудинцева, Розважа (бывшая улица Горького), Рогатица (бывшая частью улицы Большевиков), улица Фёдоровский ручей (экс-проспект Гагарина), Большая Санкт-Петербургская – меня просто очаровали.
Да, в Новгороде сохранился десяток «гибридных» названий, вроде «улица Мерецкова — Во́лосова улица», «улица Черемнова — Ко́нюхова улица», «улица Мусы Джалиля — Духовская улица», «улица Тимура Фрунзе — улица Оловянка», «улица Бредова — Звериная улица», «площадь Победы — Софийская площадь» и др. Но всё равно Новгород, по сравнению с тем же Петербургом, до сих пор перегруженным советской, зачастую воспевающей красный террор и большой террор топонимикой, выглядит культурно развитым городом будущего…
Возможно, я что-то идеализирую и если бы я побыл в Новгороде подольше, то заметил бы не только облупившегося Ильича, но и многих вполне живых и бодрых людей, державно тяготящихся Прусской улицей и Ганзейским фонтаном.
Возможно, такими были попавшиеся мне под вечер Дня ВДВ два молодцеватых десантника, шедших через Кремлёвский («Горбатый») мост и по старинке размахивавших магнитофоном, из которого разносилось что-то женско-голосовое, воинственно-антинатовское и поминавшее всуе Чайковского с Достоевским.
И всё же постараюсь взглянуть на вечерний Новгород «поверх дня ВДВ»…
Одним словом, Господину Великому Новгороду – долгие лета. И пусть он так и останется одним из «вечных» восточно-славянских городов, чьё прошлое теряется в долетописной древности и чьё будущее, хотелось бы верить, вновь станет когда-нибудь величественным и прекрасным. Город не умер. Он продолжает жить и, как мне показалось, верно сознавать себя во времени и пространстве. А это главное.
Даниил Коцюбинский
- Фото Анастасии Андреевой
