Утром в субботу ни свет ни заря пошел на пресс-показ фильма Михалкова. Ожидал привычного ажиотажа, когда даже с моей белой аккредитацией-вездеходом пробиться бывает нелегко – пока рассечешь толпу и доберешься до секьюрити, много приходится поволноваться. На этот раз волнений не было, прошел спокойно, и в зале было довольно много свободных мест. Но тысячи две с половиной зрителей на трех-с-лишним-тысячный зал все-таки пришли – немало.
Хотя с тем интересом, который был тут к Михалкову 15 лет назад с его УС-1, не сравнишь. Наверное, его репутацию подмочил “Сибирский цирюльник”, когда-то открывавший Каннский фестиваль и признанный прессой худшим фильмом-открытием за всю историю Канна.
Вообще, я люблю пересматривать наши картины на заграничных фестивалях – здесь иной взгляд: смотришь как бы со стороны, гордясь или огорчаясь, ревниво ловишь реакцию зала. И почти всегда находишь в фильме что-то новое, упущенное на первом просмотре.
На этот раз ничего подобного не было. Мучение непередаваемое: скука смертная. Потому что фильм был исчерпан еще на половине первого просмотра в Москве, и ничего другого там нет. Зал не реагировал никак. В финале раздались уже привычные на фестивале этого года вялые аплодисменты, смешанные с “бу-у” – тоже вялым.
Фильм здесь называется Exodus.
О сокращениях. Сделаны довольно ловко: по мелочам. Из заметных сокращений: сцена с буриме (чисто русская словесная забава, все равно была бы непонятна за рубежом – объяснил Михалков на пресс-конференции), танки с парусами, чуть подрезана танцующая цыганка – все остальное вроде бы на месте. Но по ощущению фильм стал еще длиннее. На длину его жаловались телекамерам и выходящие из зала журналисты.
На пресс-конференции тоже не было лома, хотя и не было зияющих пустот. Перед журналистами, кроме НСМ, Надя Михалкова и Олег Меньшиков. Оба актера не получили ни одного вопроса, Надя сначала старалась обворожительно улыбаться, потом стала волком смотреть на заграничных враждебных журналистов, задававших глупые вопросы о том, куда ушли 50 миллионов, или как фильм, побывав в прокате некоторых сопредельных государств, все же попал в каннский конкурс. Меньшиков сидел, подперев щечку ладошкой, и имел почему-то невероятно глупый вид. Его явно удручало то, что он тут никакая не звезда, никого не потряс и никого не интересует.
Все вопросы были адресованы только Михалкову.
На вопрос о прокате в сопредельных странах он ответил: “Наверное, их все еще не считают заграницей”.
На вопрос французской журналистки о том, как он, судя по фильму – враг тоталитаризма, позволяет себе тоталитарные методы руководства в Союзе кинематографистов, и не планирует ли однажды уступить свой пост, с присущим ему аристократизмом ответил галантным хамством: “А где факты? Дайте мне конкретные факты! А то и я ведь могу сказать, что видел вас в отеле обнаженной!”
На вопрос о том, каким образом вдруг умершие в УС-1 персонажи вдруг ожили, ответил, что Шерлок Холмс тоже оживал.
На вопрос о коллегах, вышедших из Союза кинематографистов в знак протеста против его методов руководства, принялся подсчитывать, кто из них не платил членские взносы, а кто, как Иоселиани, и вообще являются членами не существующего больше СК СССР. И закончил сообщением, что из 97 подписавших письмо только 4 человека подали заявление о выходе из СК.
Словно необходимо еще и какое-то отдельное заявление. Большинство подписавших письмо о выходе считают, что этого совершенно достаточно – они к этому союзу отношения больше не имеют. А ходить в отдел кадров, что-то там заполнять – не много ли чести?
Говоря о фильме, Михалков заметил, что первая его часть депрессивна, ибо показывает униженность советской армии в первые годы войны. В “Цитадели” пообещал опрокинуть ситуацию наизнанку и показать, как армия сумела собрать силы и победить. Меньшиков там будет признан врагом народа и уничтожен вместе с бабочкой, которая его преследовала на протяжении обеих серий. А вообще, подчеркнул Михалков, это фильм не за Сталина и не против него, а – о любви. О любви между отцом и дочерью.
На вопрос о многочисленных исторических неточностях в фильме сказал, что он изучал документы войны не для того, чтобы им следовать, а чтобы нарушать со знанием дела. Новому поколению зрителей неважно, когда были созданы штрафбаты – в 1941-м или в 1942-м. И где находился ГУЛАГ – на границе или в глубинке. А ветераны, которых он уважает, за 40 лет уже получили свое кино, которое, хоть и великое, но не могло говорить о войне всю правду.
На вопрос о прокатном провале картины в России сказал, что наши кинокритики могут быть счастливы: никакой их любимый артхаус не делал такие сборы. И намекнул, что это фильм долгоиграющий – не сразу, но свои деньги он соберет.
Из журналистов только одна, из Франции, прежде чем задать вопрос, поблагодарила за волнующую и духовную картину. Но в целом понять, понравился ли фильм и в какой степени, было невозможно. Судя по всему, к картине относятся с озадаченным уважением: возможно, у этих русских так принято – показывать сиськи умирающим и макать в своем воображении руководителей страны мордой в торт. Такие национальные обычаи.
К тому же Михалков объяснил, что мина для него – живое существо. Что Надя так ее и воспринимает: беседует с ней, целует. Он даже показал нежным мановением рук, как Надя отправляет мину в ее последний путь.
Итак. Ситуацию этот последний день не прояснил. Я пообщался с некоторыми коллегами, и мы сошлись в том, что самым правильным в этом почти провальном конкурсе было бы не вручать Золотую пальмовую ветвь вообще. Но я сильно сомневаюсь, что Бертон пойдет на столь радикальный шаг – это было бы впервые в истории фестиваля.
Стало быть, дальше начинается чистая рулетка.
Претендентами могут быть, кроме Михалкова, Майк Ли (“Еще один год”), Бовуа (“Боги и люди”) и даже Веерасетакул с его радикальным маньеризмом (“Дядя Бунми, умеющий вспоминать свои прошлые жизни”). У этого фильма, который я так непочтительно описал в одном из постов, есть поклонники, они относятся к нему в высшей степени серьезно. Я к их мнению тоже отношусь уважительно и охотно признаю, что есть тип шедевров, мне категорически чуждых. В данном случае важнее, в какой степени они близки Бертону и компании.
Венгр Корнель Мундруцо с фильмом “Любящий сын, или Проект Франкенштейна”, к сожалению, вряд ли может претендовать на награду. Хотя это очень качественный по атмосфере и вообще режиссуре психологический триллер с всегда актуальной темой. 19-летний парень из сиротского приюта приезжает в Будапешт, надеясь отыскать там забывшую его семью. Но мать ему не рада, а отец оказывается (правда, не сразу) кинорежиссером, снимающим фильм с непрофессиональными актерами. Он пробует парня на роль, но парень оказывается странным: он оставляет за собой трупы. Убивает просто так: махнул рукой – и нет человека. Чудовище. Монстр, рожденный людьми для убийства – потому что они не заложили в него понятия о добре и зле. Безотцовщина. Сделано очень любопытно, сам Мундруцо играет отца-режиссера, и очень колоритен Рудольф Фреска в роли этого нового чудовища Франкенштейна. Но чем дальше в лес, тем меньше авторы знают, как развязать запутанный ими узел. Развязка более чем случайна и потому неубедительна.
Вот такие последние впечатления от фестиваля. На месте членов этого жюри я бы срочно покончил с собой: выйти из такой ситуации, не потеряв лицо, почти невозможно.
