Минула половина президентского срока Дмитрия Медведева. Экватор пройден, самые большие окна возможностей вот-вот начнутся закрываться в преддверии предвыборного 2011 года. Политический процесс вскоре заставит президента (еще) больше обещать, чем делать… А делать чаще то, что позволит остаться на второй срок. Значит, пришло время оценить «сухой» остаток первых двух лет президентства Медведева.
Оттепели не случилось
Молодой юрист, представитель перестроечного поколения 80-х, не испорченный службой в силовых структурах, еще до избрания на должность заставил общественность заговорить об “оттепели”, начал активно вводить в дискурс либеральную риторику, явно корректировал акценты, расставленные предшественником.
Медведев впервые за десятилетие вызывал робкие надежды довольно большой части уставшей от засилья чекистско-милицейского сословия общественности с “сортирной” стилистикой.
Скептицизм, правда, с лихвой перекрывал надежды. Одним из первых указов Медведев назначил премьером Владимира Путина, подтвердил преемственность курса и за два года президентства привел в правительство только одного “своего” министра — главу Минюста Александра Коновалова. “Своим” он был условным, поскольку в бытность Путина главой государства Коновалов возглавлял полпредство президента в
Приволжском федеральном округе.
Тем не менее новый президент за 24 месяца успел начать реформирование чуть ли ни всей государственной машины. Еще до избрания Медведев пообещал прекратить давление на неправительственные организации и 12 мая 2008 года символическим указом передал полномочия по контролю за НПО из одного подразделения Минюста в другое, тем самым запустив реформу законодательства о некоммерческих организациях. После этого трижды администрация президента инициировала изменения в федеральных законах, создала рабочую группу во главе с Владиславом Сурковым, запустила разработку концепции развития российского гражданского общества. Точно так же президент последовательно заявлял о свободе слова и средств массовой информации, отсутствии у властей намерения ограничивать свободу интернета. При этом
2009 год, по данным Фонда защиты гласности и ассоциации “Агора”, стал самым сложным для журналистов и гражданских активистов с 2006 года. Они зарегистрировали наибольшее число сообщений об их уголовном преследовании, нападениях, убийствах и иных формах давления.
Число случаев физического насилия в отношении активистов возросло в несколько раз, законно провести протестную публичную акцию в крупных российских городах по-прежнему почти невозможно, дела об экстремизме за безобидные фразы вроде “свободу не дают, свободу берут”, “ментов к стенке”, “долой армию”, “я люблю мир” стали возникать пачками по всей стране.
Реформу же законодательства об НПО Минюст благополучно “подвесил”: зарегистрировать некоммерческую организацию все также сложно и дорого, а исполнять бесчисленные требования законов и контролеров невозможно.
Страна узаконенной коррупции
Зато Минюст выторговал себе доминирующее положение в проведении еще одной реформы — антикоррупционной. Теперь каждый нормативный акт перед его принятием должен пройти министерскую экспертизу на коррупциогенность и быть опубликованным для обсуждения общественностью. Чиновники теперь обязаны публиковать декларации о доходах, а прокуратура отчитывается об ударных темпах роста уголовных дел в отношении коррупционеров.
Уже года два мы живем в ситуации полного признания государством собственного заболевания — тотальной коррумпированности. Как известно из медицины и психологии, признать себя больным — первый шаг к лечению. Однако есть и старый анекдот, когда на вопрос доктора “вы страдаете какими-нибудь заболеваниями?” пациент отвечает: “Нет, доктор, я ими наслаждаюсь!”. Российские чиновники открыто и с удовольствием уже второй год по примеру президента публикуют данные о своих доходах.
Стало понятно, что на Руси лучше всего живется помощникам президента, некоторым членам правительства и губернаторам, а в первую очередь, их женам, чьи доходы в тысячи раз превышают средние по стране.
Средний размер взятки, судя по опросу “Левады”, за последние два кризисных года вырос чуть ли не вдвое. Открытость при отсутствии границ и механизмов осуждения и пересечения приводит к бесстыдству. Россия при действующей власти на глазах становится страной открытой, тотальной, узаконенной и безнаказанной коррупции.
Армия от-кутюр
Осенью 2008 года стартовала реформа вооруженных сил. Назначенный министром обороны еще Путиным финансист-налоговик Сердюков, перешагивая через беспрецедентное противостояние армейского генералитета и громкие коррупционные скандалы, добиваясь крупных отставок и “посадок”, снижал срок службы, сокращал численность армии и расходы на нее. Было объявлено о кардинальном изменении порядка управления войсками, создании на американский манер оперативных соединений, состоящих из разных видов вооруженных сил, что должно, по мнению реформаторов, повысить боеготовность и мобильность войсковых частей.
Отставка главы Генштаба, форма “от Юдашкина”, осуждение нескольких проворовавшихся генералов и обещание резкого повышения зарплат офицерам — символы армейской реформы. Правда, “дедовщина” в армии с переходом на годичный срок службы почему-то увеличилась, общероссийский эксперимент с переходом на контракт признан провалившимся, нарушения на призывной кампании превратились в единственное условие набрать лимит рекрутов, а семейные офицеры, попавшие под сокращение, вместе с рядовыми солдатиками стали все чаще пускать себе пулю в голову.
При этом боеготовность армии, по словам специалистов, сейчас такая, что лучше бы на Россию несколько лет (а лучше вообще никогда) никто не нападал.
Арест по умолчанию
Спустя год, осенью 2009-го, была объявлена реформа пенитенциарной системы. Начатая также с громких генеральских отставок, международного скандала вокруг гибели Сергея Магнитского, она была поручена милицейскому генералу Александру Реймеру, пришедшему на смену “вечному” главе ФСИН Юрию Калинину. Было объявлено, что изменяться тюремной системе предстоит до 2020 года. Больше не будет исправительных колоний, всех зэков переведут на тюремный режим с двухместными камерами. “Первоходов” отделят от рецидивистов, а роль лишения свободы вообще резко уменьшится на фоне растущих альтернативных наказаний — ареста, обязательных работ, штрафа.
Был дан старт массовому вхождению общественников в тюрьмы: почти по всех регионах страны созданы общественные наблюдательные комиссии из 5—25 человек, могущие беспрепятственно войти в любое закрытое учреждение и его внутренние помещения и пообщаться с любым находящимся там человеком.
Самое больное место — заключение под стражу в ходе предварительного следствия — скоро будет применяться лишь за редкими исключениями, когда нельзя назначить подписку о невыезде, домашний арест, залог или поручительство. Про досудебные аресты до и после гибели Магнитского много раз говорили и президент, и председатель Верховного суда, и генеральный прокурор, и глава Следственного комитета при Генпрокуратуре.
Конечно, еще довольно рано говорить о результатах этой реформы, но все же.
За последние пару лет на 100 000 возросла численность спецконтингента (жителей СИЗО, колоний и тюрем). Арест как был, так и остается мерой пресечения “по умолчанию” по многим ключевым составам преступлений.
При этом плохое состояние здоровья подследственного воспринимается как симуляция и намерение уйти от ответственности, а доказывать в суде его намерение скрыться или продолжить совершать преступления следователи не торопятся, ибо не умеют, а судьи этого от них и не требуют.
Качественной медицинской помощи в местах разной степени удаленности нет, это на фоне того, что тюрьма ни на чьем здоровье еще не сказывалась благотворно. Денег на медпомощь весь ФСИН получает незначительные, большая часть их уходит на протезы осужденным.
Общественникам дали полномочия посещать, но забыли подумать о том, за чей счет они будут это делать. В трех самых густонаселенных зэками регионах — Свердловская область, Пермский и Красноярский края — больше 150 исправительных учреждений, до некоторых из которых 600—700 километров, и добраться туда можно только на вертолете. Всего в России учреждений только в уголовно-исполнительной системе больше 800, милицейских и того больше, а есть еще Минобороны, ФСБ, Минздрав и Минобразования.
Новый облик мента
Самая громкая победа общественности последнего года — милицейская реформа. Власть явно не ставила ее в шорт-лист своих приоритетов, но решающим оказался голос одного из ее представителей — начальника московского ОВД “Царицыно” майора милиции Дениса Евсюкова. Милицейский произвол, достигший в ушедшем году критической отметки, вызвал шквал подробностей кровавых будней многочисленных сотрудников милиции в средствах массовой информации. Под Новый год Дмитрий Медведев сделал россиянам подарок — объявил старт реформе МВД.
Как водится, и она началась с генеральских отставок. Замом главы МВД был назначен смотрящий за ней — тоже внешний человек — Сергей Булавинов из президентской администрации. Над концепцией реформы закипела работа…
Тайно, без привлечения общественности, время от времени выдавая в публичное пространство сомнительной адекватности предложения о морально-нравственном воспитании милиционеров, прохождении ими детектора лжи и зубрежки кодекса этики, МВД уже пятый месяц корпит над эскизом своего нового облика.
На фоне этого мыслительного процесса Служба собственной безопасности МВД отчиталась о рекордных 100 000 милицейских нарушениях законности в прошлом году. Следственный комитет при прокуратуре заявил о росте на 20% числа уголовных дел в отношении милиционеров. Прошедшая после евсюковского рейда по инициативе МВД проверка психологического состояния начальствующего состава показала, что каждый десятый милицейский руководителей имеет проблемы с психикой.
Очерченные границы реформы — сокращение на 20% сотрудников милиции — в регионах чаще всего планируют покрыть за счет упразднения незаполненных вакансий.
Самый справедливый в мире
Начата при Медведеве еще и реформа образования. Активное внедрение единого государственного экзамена, внедрение элементов Болонского процесса, переводящего систему российского высшего образования на единые в Европой и США стандарты — вот ее самые заметные штрихи. Они происходят на фоне двукратного сокращения числа учащихся из-за демографической ямы, резкого снижения качества образования и массовой критики изъянов ЕГЭ, тотальной коррумпированности дошкольных, средних и высших образовательных учреждений и решительных попыток Русской православной церкви вторгнуться в образовательный процесс.
Чем дальше, тем все очевиднее становится, что главный винтик в системе, который и нужно менять в первую очередь, это суд. Но именно о его решительной настройке со дня инаугурации президент говорил меньше всего.
Мимо его традиционно активной реакции прошли скандалы с отставками судей Конституционного суда, обвинениями в давлении на подчиненных в адрес главы Мосгорсуда, подтвержденные решением Европейского суда по правам человека (дело Ольги Кудешкиной против Российской Федерации). Замят оказался и бунт арбитражных судей. За его молчаливой подписью продолжил сворачиваться суд присяжных, при смерти из-за финансового кризиса и фактического банкротства муниципалитетов оказались мировая юстиция. Единственный значимый элемент вялотекущей судебной реформы — внедрение принципа открытости судебной информации (закон 262) — вступает в силу лишь летом этого года, ложась на неподготовленную почву.
Очевидно, что нет ничего хуже, чем вынужденно начинать реформы, а совсем плохо завязнуть в них и не преодолеть сопротивления среды, не достичь несгораемых результатов, не изменить самую главную шестерню. Именно последнее является наследственной чертой Кремля начиная минимум с Никиты Хрущева. После его незавершенной и незакрепленной “оттепели” были попытки экономических реформ при Брежневе, была политическая “перестройка” Горбачева. Много начал и мало что закончил Борис Ельцин, что и способствовало во многом реставрации “совьет стайл” режима. Дальше можно вспомнить забуксовавшую путинскую административную реформу.
Безусловно, инициированные изменения в силовом и правоохранительном блоке пойдут в зачет Дмитрию Медведеву, но цыплят принято считать по осени. Однако есть риск, что ни один из них не доживет до нее.
