Чем губернский город отличается от среднестоличного, а среднестоличный от «города мирового уровня»? Какое значение имеет количество окон на фасаде? Сколько циклов в своем развитии должен пройти Петербург?
Об этом «Город 812» говорит с доктором архитектуры, профессором СПб государственного архитектурно-строительного университета Сергеем СЕМЕНЦОВЫМ. Он занимается историей и теорией градостроительства Петербурга и региона. Его докторская диссертация посвящена генеральным планам Петербурга, начиная с 1703 года до нашего времени. Сфера научных интересов Семенцова – градостроительный генетический код Санкт-Петербурга.
Не на пустом месте
– Петербург принято называть умышленным городом, который четко развивался по генеральным планам. Так ли это на самом деле?
– Петербург до 1712 года тоже создавался стихийно. А дальше он развивался по уникальной логике создания регулярного и ансамблевого города, не имевшего прямых аналогов во всем мире. Причем потрясающими темпами, проходя за несколько лет такой путь развития, который обычные города проходили за десятилетия и столетия.
– Но Петр I в 1703 году приказал строить город на пустом месте?
– Что на пустом месте – это грандиозный миф. Петербург возник не на пустом месте. Многие столетия (по крайней мере с XV в.) на месте современного Санкт-Петербурга и его пригородной зоны формировалась развитая система поселений и дорог, она включала тысячи селений разного размера (от городов до хуторов) и тысячи километров дорог. После образования Петербурга десятки селений были преобразованы в городские кварталы, десятки километров дорог стали городскими улицами и проспектами. Поэтому до основания столичного города здесь, на берегах Невы, уже существовал мощный пространственный “фундамент” его будущего размаха и развития.
– Но сразу строили столицу?
– Что столицу – второй миф. Изначально – не столицу, строили крепости, верфи, жилые селения, полковые слободы и т.д. Это был еще не привычный нам блистательный Санкт-Петербург, а не очень торжественное, но очень прагматичное образование, сумма селений с криволинейными улицами, с неупорядоченной деревянной застройкой, со сплошными заборами вдоль грязных улиц.
Но в 1710 – 1711 годах, после побед при Полтаве и Выборге, царь осознал: первое, что хаотическая застройка и криволинейные улицы – ужасны, и второе – здесь наконец-то можно создавать столицу. Началась массовая реконструкция того, что было к тому времени понастроено.
– По чьему плану?
– Еще не было понимания, как создавать прекрасный идеальный город. И не было в голове Петра и на бумаге никакого единого генерального плана, не было никакого законодательства, не было никаких прямых подсказчиков. Это еще один миф о первоначальном городе. Понадобились годы мучительных исканий и многие попытки, чтобы нащупать методом проб и ошибок главные принципы будущего развития столицы и выйти на верную траекторию формирования города. Даже не города, а города с обширнейшими пригородами – фактически сразу создавалась грандиозная Санкт-Петербургская агломерация. Это было тоже уникальное явление в мировом масштабе.
Начиная с 1712 года происходила постепенная кристаллизация идей и внутри голов и в натуре. Начали создавать именно столицу. К 1724 году этот процесс первоначальной кристаллизации в основном завершился, стал формироваться столичный город Санкт-Петербург и вокруг него колоссальный ареал.
Стала формироваться уникальная в мировом масштабе система – на основе регулярных и ансамблевых принципов. На основе законодательства, создававшегося поэтапно с 1712 по 1724 год. На основе специально сформированной системы управления градостроительными процессами. Все это обширнейшее пространство – с размахом от Ораниенбаума до реки Волхов – застраивалось на основе двух важнейших принципов: в 1712 году был сформулирован принцип регулярности, у которого два прародителя – Доменико Трезини и Петр I. А на рубеже 1716 – 1717 годов был провозглашен второй принцип – принцип ансамбля (принцип ансамблевости). Его прародители – Жан-Батист Александр Леблон и опять Петр I.
– Что этими принципами определялось – высота зданий…
– Речь идет не только про здания, а про всю территорию, которая должна стать единой градостроительной композицией. Она включает дома, построенные по специальным законам, улицы, проложенные по специальным нормативам, высотные доминанты – храмы, шпили и обелиски, сооружаемые по особым правилам. Промышленные предприятия должны размещаться по отношению к жилью также по специальным правилам. Центр должен быть иным относительно окраин.
За этот промежуток времени (всего 12 лет с 1712 по 1724 г.) все, что существовало до 1712 года, было полностью реконструировано. В это время и зародился удивительный феномен – петербургское градостроительство.
С 1712 года Петр вводил это новое для России градостроительство указами. Улицы должны быть не кривые, а прямые. Несколько лет искали оптимальную ширину улиц. В Париже того времени были улицы шириной 1,5 – 2 метра. В изначальном Санктъ-Питеръ-Бурхе первые улицы были такими же узкими. А с 1712 года в Петербурге самые узкие переулки получили ширину 6 метров, главные улицы шириною в 15 – 20 – 25 м.
– Чтобы две телеги могли разойтись?
– Не только по этому параметру, но и по эстетике. При прокладке таких улиц “резали по-живому”, улицы прокладывали прямо поперек существовавшей уже застройки. Вводили правило “прямоугольных кварталов”, или если не удавалось создавать такие кварталы, то (что было гораздо реже) кварталов с иными четкими геометрическими формами. В те времена массового распространения прямоугольных кварталов не знали ни западные, ни русские города.
Также постепенно вводился стандарт петербургского участка. Он был определенной ширины – большой, средний и мелкий.
– Каких размеров?
– В Западной Европе обычный участок имел ширину в одну-две оси, редко в три – то есть одно, два или три окна на одном этаже здания. Три окна – для богатея. А в Петербурге уже с 1715 года таких узких домов не было вообще. Начиная с Васильевского острова по проектам 1715 – 1716 гг. ширина домов определялась от 7 до 15 осей, с возможными промежутками вдоль улиц между ними для устройства боковых въездов на участки. Количество осей на фасаде всегда было нечетным.
И так и осталось до начала XX века – все фасады должны быть с нечетным количеством окон на каждом этаже.
Причем дома стояли на больших участках по вводимым тогда обязательным правилам размещения домов. Главный дом должен стоять прямо вдоль красной линии улицы. Никаких отступов внутрь, как в древнерусском градостроительстве, когда на улицу выходил забор, не могло быть. Дом, а не забор, формировал улицу.
Затем с 1717 года по проектам Леблона было введено правило брандмауэров – наиболее парадные улицы в обязательном порядке должны были застраивать домами, стоящими вплотную друг к другу, без промежутков для въездов. Опять с нечетным числом окон на всю ширину фасада. Правила брандмауэра со времен Екатерины II стало главным при застройке центра города.
А застройка небрандмауэрная, с промежутками между зданиями, так называемая пунктирная, строчная, стала в столице показателем периферийной застройки, застройки вне центра города.
– Когда количество окон стало четным?
– Правило нечетного количества осей на фасаде просуществовало до 1930-х гг. При этом окна всегда должны быть вертикальными и простенки между окнами должны быть шире самих окон. Лишь в самом начале XX века стали на фасадах создавать окна и простенки равной ширины. Эти требования были обязательными и были записаны в законодательство о санкт-петербургской застройке. Вообще, в исторической архитектуре (до 1917 г.) было сформулировано четкое правило, что площадь остекления никогда не должна превышать 50% всей площади фасадной стены.
Трезини против Леблона
– Когда появился первый генплан в Петербурге?
– Единого, подписанного Петром I генерального плана не было тогда вообще. Год за годом создавались проектные генеральные планы отдельных территорий – Санкт-Петербургского острова, Кронштадта, Московской стороны, Васильевского острова. Эти отдельные генеральные планы можно условно сложить в единый генплан всей территории будущего города.
Наиболее крупным среди них был генплан Васильевского острова, он был подписан царем 1 января 1716 года. Это трезиниевский план. А знаменитый леблоновский был создан в январе – феврале 1717 года, это уже первый проектный генплан на весь город.
– Он был реализован?
– К сожалению, он не был осуществлен во многих конкретных моментах, но в идеях был реализован. Леблоновский план не был утвержден, а сумма утвержденных – это трезиниевские планы на отдельные территории.
Многие идеи, предложенные Д. Трезини и Ж. Б. А. Леблоном, дополняют друг друга, но и конкурируют между собою.
– Что предлагали Трезини и Леблон?
– Трезини предлагал параметры усредненной городской рядовой застройки, с усредненными показателями улиц, кварталов, участков. Это было очень важно при массовом строительстве в городе и пригородах.
– А Леблон?
– Леблон предлагал систему других параметров – главные в городе ансамбли, главные улицы, главную “элитарную” застройку. Создание главных общегородских площадей, принципы и методы зонирования города, особенности прокладки главных улиц, основные принципы размещения крупных объектов. Правила размещения храмов были продуманы Леблоном, это, кстати, не попадает в поле зрения историков.
В городе возникали слободы разных иностранных специалистов, принадлежащих к разным конфессиям. Храмы, по Леблону, должны были размещаться в слободах, создавая вокруг центра города определенный орнамент застройки. Жизнь сложилась иначе, и многие храмы расположены вдоль Невского проспекта достаточно случайным образом.
– Сейчас у нас Генплан делит зоны на жилую и деловую. Тогда так не было?
– Леблон в 1717 году показал, что надо не создавать единое поле застройки, а зонировать жилую и общественную застройку. Леблон определил в городе главные места в центре – для элитной застройки. Леблон придумал специальное зонирование для типов застройки – промышленной и жилой. Ему принадлежит разработка типов обстройки городских площадей. Он предложил набор объектов для создания центральной городской площади. Это ратуша или здание сената, обелиски, памятники.
– Трезини думал не так?
– Трезини предлагал размещать на городской площади главные – общероссийские учреждения (коллегии и сенат) и гостиный двор. Леблон поддержал предложения по коллегиям, но перенес гостиные дворы как место торговли в районы. В центре могли находиться объекты “центральной торговли”, например, так называемый Сибирский или Нюрнбергский торговый двор, где продают импортные элитные товары длительного пользования. То есть создавалась иерархия сферы торговли и обслуживания.
– Петербург начинался на Петроградской стороне?
– Изначально он располагался между нынешней улицей Куйбышева и набережной Невы. Троицкая площадь была центральной. Рядом были домик Петра и дома знати. После 1710 года стало ясно, что как центр столичного города это место “не тянет”, и его стали ускоренно реконструировать. В 1722 году, после победы в Северной войне, этот реконструируемый центр города и всей страны решено было разместить на совершенно новом месте. И его стали “перетаскивать” на Стрелку Васильевского острова, вместо существовавших там жилых элитных кварталов. Уже тогда возникла идея, что главное в будущем городе – колоссальное пространство Невы, вокруг которого объединяются как бы отдельные города на разных ее берегах. В 1732 году центр описал дугу и “уехал” на Адмиралтейскую сторону, куда был переведен Зимний дворец императрицы. Здесь он закрепился, постепенно раздвигая свои границы и формируя все новые “суперансамбли”. В конце XIX – начале ХХ века центр снова протуберанцем выскочил на Петроградскую сторону.
Но само понимание, что центру нужно искать неслучайное место, возникло в начале XVIII века.
– Сейчас в градостроительстве уже по-другому понимают, как надо застраивать центр города?
– Сейчас проектируют много площадей, в том числе и претендующих на роли центральных. Но все они не петербургские, это – транспортные развязки с нагромождением каких-то не связанных между собой стихийно сформированных объектов. Ни функционально, ни архитектурно они не являются ансамблями. А с начала XVIII века вплоть до середины XX века незыблемым считали, что площадь – это особый, торжественный ансамбль. С особыми правилами построения – в плане, в силуэте, в размещении объектов. При Петре не зря шел длительный процесс поиска, какой должен быть центр. Он затянулся до начала XIX века. Сначала, с 1710 – 1712 гг., считали, что оптимальным составом объектов центра должны быть: обширная регулярная площадь, храм, здания главных государственных учреждений, Гостиного двора, питейные заведения, объекты порта, цитадели, монументы. С 1730-х гг. стал возникать новый по составу центр: в нем не стало места порту и цитадели.
Уже при Растрелли пытались искать окружение и для Зимнего дворца. Тогда же стало ясно, что центр (Зимний дворец и Дворцовая площадь) и Адмиралтейская верфь несовместимы. Не может существовать поблизости от главной площади города экологически вредное промышленное предприятие. Верфь пытались убрать с 1737 года.
– А с портами как было?
– Сначала порт приблизили к центру, создав Плицовую гавань в Кронверкском протоке. Позже стало ясно, что порт – это не центр, и 150 лет ему искали место на окраинах города: в устье р. Фонтанки, на западной оконечности Васильевского острова, в устье Обводного канала и у Гутуевского острова. Параллельно возникло много разных портов – в Кронштадте, на Охте, зерновой у Лавры, лесной у Смольного и т.д. В конце XIX века один из портов зацепился за зону Гутуевского острова.
Кстати, преемственность – важнейшая особенность генпланов Петербурга. Очень много случаев, когда в более ранних генеральных планах возникали определенные градостроительные идеи, но по разным причинам их не реализовывали. Но идеи не умирали, и через десятилетия все-таки реализовались.
Так, сто лет назад, в 1912 – 1914 годы, намечалось масштабное расширение портов Петербурга, а после окончания строительства дамбы (идею дамбы вынашивали с 1810-х годов) предполагалось вынести порт с Гутуевского острова за дамбу, устроить порты в зонах современных Высоцка, Приморска, Усть-Луги, специализировать терминалы по грузам. А также развивать пассажирский порт с прямым океанским сообщением между Петербургом и Нью-Йорком. Для этого необходимо было предусмотреть проход кораблей с осадкой до 20 метров. Канал должен был пройти по дну Балтийского моря. Это прямой предшественник проекта “Морской фасад”.
Идеи перехватывающих грузовых портов в Ленинградской области и международный пассажирский порт в Петербурге тянутся через все последующие генпланы. И было странно слышать, как в 1990-е годы в городе планировалось создать причал для перевалки минеральных удобрений, совершенно неуместный в Петербурге. Но не одумались, создали прямо в городе, рядом с жилой застройкой. Это не столичный, это – провинциальный подход.
Да и сейчас, создавая пассажирский порт на западной оконечности Васильевского острова, забыли совершенно об одном – о градостроительной композиции. Функциональность есть, удобства – есть, транспортная доступность – есть, а композиционного совершенства – нет и в помине. Как будто этот порт создается где-то далеко, вне петербургского градостроительного контекста.
Или идея строительства дамбы. Она возникла в 1810-е гг., с периодичностью в 10 – 20 лет возникала в новых проектах и проработках, была доведена до идеи железнодорожного и шоссейного движения по ней от Ораниенбаума до Лисьего Носа, с устройством ворот по осям фарватеров, крупных портов западнее дамбы и т.д. (и все – в проектах XIX века). И сейчас реализуется практически по трассе, определенной в XIX веке.
Правило первого цикла
– Как развивается Петербург в реальности?
– В моем понимании развивается циклически. Цикл включает несколько стадий-шагов. Первой стадией цикла является стремительное экстенсивное развитие, “захват территорий”. Задача – освоить как можно больше земли и сформировать первоначальный каркас – систему улиц и исходную застройку. Этот шаг свойственен всем городам, даже самым малым.
На следующей стадии цикла надо “переварить” территорию. Первичный захват прекращается, границы города стабилизируются, проводится “переваривание”, реконструкция – улучшение градостроительных качеств. Уточнение улиц – по трассировке, по длине, размещения площадей, ансамблей, высотных доминант. Наличие этой стадии является отличительной особенностью губернских городов, это свойственно даже столицам небольших государств.
А вот когда Петербург стал претендовать на роль столицы мирового уровня, то должны были появиться суперградостроительные акценты. Это не дома и не рядовые ансамбли, а важнейшие композиционные и функциональные “сверхансамбли”. В Петербурге начала XIX века – это ансамбли центральных площадей и Стрелка Васильевского острова.
– И когда закончился первый цикл развития Петербурга?
– Первый цикл занял весь XVIII век и завершился в начале XIX века созданием ансамблей Карла Росси. И параллельно уже в начале XIX века начался новый цикл – с захвата новых территорий. С середины XIX века город снова перешел к стадии реконструкции (“переваривания”) существовавшей уже застройки.
А в начале ХХ века Федор Енакиев и Леонтий Бенуа задумали создание нового городского суперансамбля. То есть Петербург прошел два градостроительных цикла более-менее целостно, в XVIII и XIX веках.
– Потом цикличность прекратилась?
– Весь ХХ век, вместо того чтобы развиваться циклами и стадиями, каждый новый генплан предлагал захват новых территорий. Каждый захват формализовался очередным генпланом. Поэтому на весь ХХ век затянулась первая стадия нового цикла – стадия экстенсивного развития, стадия захвата новых территорий. А вот перейти на новую стадию (реконструкции магистралей и застройки) все не удавалось. Поэтому город застрял на уровне развития провинциальных городов. Не получил лоска и блеска.
– Обустройство Московского проспекта “сталинскими” домами разве не было попыткой создать новый столичный центр?
– Только чуть-чуть начиналась стадия реконструкции, когда появились сталинские ансамбли, но их обрубили политическими решениями о всеобщем переходе на индустриальную застройку. Она не дает возможности для тщательной и виртуозной реконструкции, это застройка для первичного освоения территории: создать изначальные кварталы, улицы, какую-то изначальную плотность жилья. Но по качеству застройки – это не столичный Петербург.
Какая главная улица в Веселом Поселке или Купчине? Ее не найти, все улицы одинаковы. Ориентироваться невозможно. Если вместо двух полос движения проложены три – это еще не главные улицы. Дома-то одинаковые, по качеству среды – “перворазовая” застройка провинциального уровня.
Весь ХХ век город развивался как провинциальный, не создавая новую столичную среду.
Так что стадия реконструкции, на которой и создается столичная архитектура, так реально и не наступила.
– То есть в советское время все делалось не так, делалось плохо?
– В градостроительной истории нашего города эти десятилетия были очень противоречивыми. В генпланы советского времени закладывали проектные решения высокого столичного уровня, с созданием крупнейших магистралей, ансамблей. Масштабных решений на огромных территориях. Но реализовать эти предложения было невозможно. Возможности оставались на уровне областного города. Поэтому создание кольцевой магистрали отстало на 50 – 60 лет, сеть метрополитена не достигла предложений конца 1950-х – начала 1960-х гг. (тогда в проработках Генерального плана 1966 г. была предложена сеть линий метро даже более мощная, чем в современном Генплане 2005 – 2008 гг.). Столичные идеи натыкались на областные возможности. Это трагедия для нашего города.
Так было заложено экстенсивное развитие наращивания территории. Они не позволяли обеспечить создание нового качества среды, создание суперансамблей, как у Росси, Енакиева, Бенуа.
– Можно сравнить развитие Петербурга с другими городами?
– Существует много городов, живущих только по законам экстенсивного развития. Они никогда не поднимаются выше областного уровня. Чтобы выйти на следующий уровень, нужна стадия реконструкции – так происходит со столицами небольших и средних государств. Но и этим столицам в города мирового уровня никогда не прорваться, если они не прошли стадии создания суперансамблей.
Петербург и другие линии
– Много сейчас в мире городов мирового уровня?
– Не больше десятка. Петербург – особая линия в мировом градостроительстве. Пока. Города, развивавшиеся и развивающиеся по принципам Петербурга, – это особенная, очень известная линия в мировом зодчестве. Но есть и другие линии. Была (до последнего времени) московская линия, но практически полностью уничтожена в последние десятилетия при стихийной неуправляемой реконструкции. Есть очень контрастные от Петербурга линии – это, прежде всего, Нью-Йорк. Все небоскребное строительство в мире – это провинциальные варианты Нью-Йорка, потуги и подражания ему. Нью-Йорк – это столица иной для нас линии развития.
Другая линия – Париж после реконструкции барона Османа, создавшего сеть регулярных площадей и широких бульваров. Сама реконструкция Османа – это вариант, подхваченный именно из Петербурга и спроектированный на планировку средневекового столичного города.
Особая линия – Рим, включивший античные, средневековые и ренессансные следы. Конечно, Иерусалим как средоточие мировых религий и исторических ценностей.
– В советские времена для развития не хватило только денег?
– Не только. Во многих высочайших кабинетах существовало мнение, что Ленинград не должен развиваться как столичный город. Иначе он бы, безусловно, оставался столицей, даже не будучи ей юридически. Ведь часто идеи рождались и разрабатывались в Ленинграде, а реализовали в Москве. Ленинграду не давали сооружать крупнейшие объекты, но инерция столичного мышления была велика, она боролась с провинциальными реалиями.
Например, в конце 1920-х годов разрабатывали проект расширения Публичной библиотеки на весь квартал от Невского проспекта до переулка Крылова. Был малоизвестный сейчас заказной конкурс с подробнейшим архитектурным заданием. В нем участвовали архитекторы Удаленков, Никольский и Щуко, создавшие три замечательных проекта. Победили Щуко и Никольский, хотя проект Удаленкова был самый традиционный для города и самый реализуемый. Но финансирование внезапно закрыли, а через год возникла тема строительства нового здания для Ленинской библиотеки в Москве.
В 1934 году был создан феноменальный Генплан Ленинграда в единстве с Ленинградской областью (идея единства идет от Петра I), его пытались частично повторить в 1966-м (в редакции 1972-го), более подробно – в Генплане 1987 года. Он включал идеи соединения планов развития города и области. Материалы были подготовлены очень подробно.
– И что с ним стало?
– Этот проект в 1934 – 1935 годы согласовывали в Москве, его идеи вызвали ярость в правительстве. Сама идея, что Ленинград и область должны были развиваться по единому плану, была отвергнута. И когда в середине августа 1935 г. было приказано разработать к 1 ноября 1935 года (за два с половиной месяца!) новый вариант Генплана, то в него вошли многие нормативы плана 1934 года. Не говоря уже об отдельных текстах. Но вместо концентрического развития Ленинграду из Москвы предписали развиваться только на юг и отказались от единого планирования с областью.
25 октября 1935 г. архитекторы Ленинграда под руководством Л. А. Ильина совершили подвиг – они закончили новый Генеральный план (“Генплан Л. А. Ильина”, 1935 г.), определивший развитие города в соответствии с партийными требованиями в южном направлении. Но, как ни странно, сохраняя многие наработки Генплана 1934 г.
С 1948 году уже в новом Генплане восстановления Ленинграда снова вернулись к идеям равномерного развития города по всем направлениям. И, кстати, восстановили многие исторические названия. Снова Невский проспект стал Невским, а не проспектом 25 Октября.
Куда ушла композиция
– Как с точки зрения цикличности развития города относиться к Генплану 2005 года?
– Генплан нужен для определения конкретных задач территориального развития города на ближайшие 10 – 20 – 25 лет. Еще Петр сформулировал требование, чтобы в Петербурге главной линией была градостроительная композиция. А все остальные линии – функциональная, транспортная и так далее – должны ей подчиняться. Этот постулат был “святым” вплоть до середины ХХ века. Она в обязательном порядке звучала в каждом Генеральном плане, но начала затухать с 1956 года, при переходе на индустриальное домостроение. И все менее выявлялась в каждом последующем Генплане после 1950-х гг. И полностью исчезла в Генплане 2005 года. А с 2005 года это даже официально не звучит, полностью забыто. Поэтому, если раньше площади были ансамблями, то сейчас площади – это транспортные развязки со стихийной неупорядоченной застройкой.
С 1950-х годов массовое внедрение индустриальности решало очень важные функциональные и социальные вопросы, но забывало о главных принципах формирования петербургской городской среды. Возникал новый город на основе новых принципов. И эта трещина между двумя городами, эта пропасть все более углублялась. Но еще как-то сосуществовали Петербург и Ленинград. Сейчас это уже не трещина. Новая среда, абсолютно отвергающая историческую, очень агрессивно вторгается в историческую высочайшую по качествам застройку. Уничтожая ее повсеместно. Сейчас уже идет период “или-или”.
– А если вам скажут, что на реализацию старых идей нет денег?
– Когда есть желание и есть требования, то деньги находятся. До начала ХХ века, извините, каждый градостроительный сюжет прорабатывали десятки раз, постепенно находя приемлемый, композиционно совершенный вариант. В начале XX века, например, было проведено 13 конкурсов на реконструкцию Николаевского вокзала. Прорабатывали каждую деталь. Возможно, это и дорого, но это другой подход. Тогда понимали, что застройка и участки должны быть петербургские.
– Вы имеете в виду стиль?
– Не говорю про стиль, прорисовку архитектурных деталей и т.д., о чем сейчас много говорят. Для меня петербургское – значит прежде всего особое по композиции, по сравнению с другими.
Когда ушла градостроительная композиция, она ушла отовсюду. Нигде в мире не было такой нормативной базы и такой обязательности исполнения, такой градостроительной школы, какая была в Петербурге. В Ленинграде царская система управления строительством продержалась даже в советское время и была заменена только в 1930-е годы. Дореволюционные Строительные уставы только с 1938 – 1939 годов были заменены на СНиПы. Градостроительные решения “сталинского ампира” опирались на традиции петербургской застройки.
– А сейчас на что опираются?
– У нас сейчас строятся новые районы и реконструируются исторические не по петербургским законам.
Все архитектурные конкурсы, проходившие в Петербурге, были “одноразовыми”, на которых в принципе невозможно выявить оптимальное, наилучшее для города решение. Выявлялись только относительно лучшие решения среди участников конкурсов. Но как они вписывались в исторический контекст, стало ли даже выигравшее решение лучшим для городской архитектуры – об этом и понятия нет.
На конкурсах предлагали средненькие решения, которые могут быть в Ванкувере, Токио, Париже, но не в таком особом по архитектуре и градостроительству городе, как Петербург. Даже по-петербургски проложить улицы и переулки, разбить на участки ни один не смог.
– Это вы про “Набережную Европы”?
– Да, и об этом конкурсе тоже. Ни в одном проекте конкурса там нет ничего петербургского. Есть нечто международно-интернационально-неопределенное.
– А может, такая задача и не ставилась?
– Она не ставилась и не ставится. Нигде – ни при реконструкции, ни при новом строительстве. Нет петербургской композиционной задачи.
– Есть генпланы, и есть рыночная экономика, где власти вынуждены учитывать интересы инвесторов. Как это совместить?
– Много раз задавал себе этот вопрос. Обратимся к 1820 – 1830-м годам. Кризис охватил Петербург, несмотря на Росси и Стасова, в стране начинался капитализм.
В течение 40 лет до середины 1870-х годов искали выход и нашли. Создано было такое законодательство по строительству, застройке, реконструкции, развитию Петербурга, что в 20 – 40 раз увеличились объемы нового строительства, с 20 тысяч до 800 тысяч квадратных метров за строительный сезон. И еще столько же метров давал ремонт. При этом тогда для строительства зимой не было технологий, сезон длился с апреля по сентябрь. В следующий сезон здание отделывали и вводили. Эти объемы сравнимы с современными, а качество, в том числе и архитектурное, было много лучше. А сейчас прощают дом в 25 этажей рядом с домом в три этажа.
Тогда создали вполне петербургскую теорию и практику градостроительного развития, причем в условиях рыночной экономики, столь же рыночного градостроительного законодательства и столь же рыночной системы управления. Тогда появились особые генеральные планы – планы урегулирования – для города в целом в 1880 и 1908 годах, для многих отдельных районов, не превзойденные до сих пор.
Причем четкость и однозначность, законодательная в градостроительных законах прямого действия (когда все прямо записано в самом законе и нет нужды на всевозможные инструкции и указания), сопровождались значительными свободами заказчиков и инвесторов. Сейчас заказчику строительства нужно получить около тысячи согласований (главных – от ведомств, комитетов, и вспомогательных – между многочисленными кабинетами внутри комитетов). В середине XIX века, несмотря на то что император лично утверждал каждый проект общественного здания на всей территории Петербурга и все проекты любых зданий в самом центре города, его подпись была всего седьмой. Все согласования проводились за месяц-полтора.
Архивы свидетельствуют: в конце апреля архитектор сдает проект на подпись, в июне она уже имеется, в сентябре-октябре коробка дома уже построена. Зимой коробка здания выдерживается, проходит усадку и т.д., а следующим летом – отделка и заселение. Всё!
Вот это – оптимальный инвестиционный климат. Плюс создали механизм кредитования строительства банками и страховыми обществами. Там работали группы экспертов, которые оценивали заявки собственников земельных участков, и если находили бизнес-план оправданным, то рекомендовали выдать кредит. После этого земля закладывалась в банк или страховую организацию, деньги давали на фундамент. Потом он закладывался вместе с землей и в том же месте выдавался кредит на строительство первого этажа и т.д. Кредит на 20 лет под 3 процента годовых давали не только юридическим лицам, но и товариществам граждан, собравшимся для строительства жилья.
Все цепочки – финансовые, экономические, градостроительные, архитектурные – были сформированы в Петербурге 150 лет назад. Зачем сейчас изобретать велосипед? Причем худшего качества.
– Когда я общался с проектировщиками – создателями генпланов, они часто говорили, что для их успешной работы нужна политическая воля. Так градостроительство – это наука или политическая воля?
– И то, и другое. Когда Петр вдруг увидел, что не получается столица, а получается группа поселений, он сам решил для себя и приказал своим помощникам создавать столицу. В процесс многовекторного поиска вариантов включились его наследники, конечно, вместе с профессионалами. Это должен быть тандем. Но и напомню, что будущих императоров специально обучали процессам развития Петербурга как столицы. Развитие Петербурга, в том числе и его архитектуры, был одним из высших государственных приоритетов, наравне с реформой высших органов управления, с крестьянской реформой и реформой армии и флота. У цесаревичей всегда были годы практики в градостроительстве.
Когда политическая воля говорит, пусть город будет областной, то он и будет областной.
– В нашем новом Генплане Петербурга несколько сотен разрешенных высотных доминант указаны с точностью до метра. Стоило ли так делать?
– Сложный вопрос. Во все времена вопрос высотных доминант – один из важнейших. Они формируют координационную систему и являются важным элементом единого городского ансамбля. Когда менялся облик застройки, например, в начале XIX века, она подрастала с одноэтажной до 4 – 5-этажной, то одни доминанты исчезли, и возникла необходимость их компенсировать. Колокольня Владимирской церкви обозначает Владимирскую площадь. Но Загородный проспект достаточно длинный, и на Пяти углах в конце XIX века на высоком жилом доме возникает башенка. Это новая система доминант. Но всегда столичный город оставался горизонтальным. Великолепная столичная архитектура создавалась не набором высоты и этажности, а особыми архитектурно-композиционными и декоративными качествами. В Петербурге была создана особая система горизонтальной, невысокой по этажности, но великой по качествам архитектуры. При этом доминанты и акценты также не были очень высокими (не более 2 – 7 высот рядовой застройки). В этом – также особенности именно Петербурга. Поэтому не высота определяет столичную архитектуру.
В ХХ веке почти вся система доминант, а это, прежде всего, сотни храмов, была уничтожена. Причем уничтожали с таким же восторгом и пафосом, как сейчас вторгаются в исторический центр, как пытаются добиться башенного строительства.
В застройке новых индустриальных районов вообще нет доминант. Башня прямоугольного силуэта в 16 этажей – не доминанта для 9-этажной застройки. Это очень плохо, надо было создавать новую систему доминант. Одна из версий и представлена в новом Генплане. Она не очень работает, но это лучше, чем ничего.
– Насколько высокими должны быть новые доминанты?
– В исторической застройке Петербурга доминанты регионального и городского масштаба превышали обычную застройку в 5 – 7 раз (пример – Исаакиевский собор). А остальные доминанты были ниже и не столь выделялись на фоне рядовой застройки. Высоты локальных доминант всего в 2 – 3 раза превышали фон.
Предлагаемое сейчас превышение фоновой застройки в 20 – 30 – 50 раз мне представляется провинциальными потугами быть похожими даже не на Нью-Йорк, как мировую архитектурную столицу, а на подражающих ему провинциальных (с точки зрения небоскребности) городов Азии и арабского мира.
– В Генплан после долгих обсуждений не вошли высотные кластеры, где высота зданий ограничена снизу, то есть где нельзя строить ниже.
– Кластеры – это продолжение непетербургского лукавства. Во времена великого столичного Санкт-Петербурга несколько суперзданий отличались в 5 – 7 раз от рядовой застройки. И этим создавали неповторимый петербургский силуэт. Когда появляется “частокол”, десятки таких объектов, они в градостроительном смысле становятся рядовыми. На их фоне нужны новые суперздания, чтобы они были новыми доминантами. Нельзя тиражировать главные объекты, доминанта должна быть штучной. Если существующая доминанта – Смольный собор 74 метра, а рядом появится что-то высотой 400 метров, то старая доминанта Смольного собора будет брошкой на сапоге.
Нужен общественный договор – является ли ценностью исторический градостроительный ансамбль Петербурга? Пока идет речь только об отдельных зданиях, хотя и многих. Но это пока только штучный подход.
Возьмем аналог: представьте, в великом Эрмитаже есть зал великого Рембрандта. А нужно поместить где-то и современное искусство. Рембрандт – это уникальное явление? Или у нас в залах места нет, и повесим мы сюда симпатичных, условно говоря, митьков. Потому что митьки заслуживают музейных залов, и место хорошее. Такая логика внедряется сейчас. И ее поддерживают многие, кто не понимает в градостроительстве.
Градостроительство – не одежда, ее нельзя надеть, поносить, снять, а потом надеть снова.
