Научить играть на скрипке можно любого, считает известный педагог средней специальной музыкальной школы при Петербургской консерватории, кавалер почетного знака правительства Петербурга Савелий Шальман. О том, как бы он оценил игру Шерлока Холмса, откуда берется талант, и насколько важен внешний вид для скрипачей, он рассказал в интервью «Городу 812».
.
– Савелий Маркович, вы, наверное, помните песню Окуджавы про скрипача: «Музыкант играл на скрипке, я в глаза ему смотрел… я надеялся понять, как умеют эти руки эти звуки извлекать? Из какой-то деревяшки, из каких-то грубых жил…»? За несколько десятилетий своей преподавательской деятельности вы поняли – как?
– Думаю, да. Это поразительное впечатление от игры прекрасного музыканта появляется тогда, когда его желание как можно ярче, глубже передать свое восприятие исполняемой музыки непостижимым образом находит отклик в его руках, пальцах. В идеальном случае от музыканта исходит какое-то подобие лазерного луча, который пронзает душу и сердце слушателя. Но даже способных ребят этому можно обучить только до определенного уровня мастерства, а дальше, как бог даст.
Я знал «стариков», слышал и великих скрипачей, которые брали скрипку и, даже играя, в общем-то «неправильно», извлекали волшебные «экзотические» звуки особой красоты.
Такой талант дается от бога.
– Разве талант дается богом?
– Безусловно. Но есть выдающиеся образцы отношений музыканта с инструментом. Это мои кумиры – Давид Ойстрах, например. Я учусь у него всю жизнь, и не понимаю, как удалось ему достичь такого фантастического мастерства.
– Почему не понимаете?
– Потому что Ойстрах не был вундеркиндом, уступал по таланту многим известным в то время скрипачам. Но стал великим, равным другим небожителям, отмеченным божественной печатью с рождения.
– Но все-таки, что вам непонятно с Ойстрахом?
– Каким образом он извлекает такие чарующие звуки? Это ведь огромная работа – реализовать свое внутреннее слышание музыки и найти такой феерический инструментальный выход ему.
Другой замечательный музыкант – Виктор Семенович Либерман, на которого я буквально молился в молодости. Концертмейстер оркестра Евгения Мравинского, в девяностые он уехал в Голландию, где занял место концертмейстера оркестра Концертгебау в Амстердаме. Человек, создавший себя сам, поднявшийся до вершин в своей профессии. Что-то подобное бывает и у детей, когда они вдруг начинают «звучать» совсем по-другому, как взрослые. Необъяснимо…
У меня пятый год учится очень способный мальчик. Я учу его, как учу всех, но в прошлом году он стал играть совсем по-другому. Маленький, но настоящий скрипач! Признаюсь, не понимаю, как это происходит. У других так не получается, а он может. Конечно, ему еще учиться и учиться.
– Шерлок Холмс тоже играл на скрипке, правда, Ватсона это раздражало…
– Наверное, это был низший ремесленный уровень игры. Как сказал один английский писатель, «игра конским волосом по бычьим жилам». Хотя и в этом случае возможны чудеса. Народные скрипачи, например.
Понимаете, у скрипача может быть и мастерство, и ум, но для такого эффекта должны произойти какие-то тончайшие соприкосновения пальцев со струной. При этом имеет значение даже форма подушечек пальцев левой руки, может быть, строение и длина пальцев правой, определенный рисунок кожи, кто знает? И вот все это, наверное, что-то еще где-то «там» соединяется и создает очарование игры.
– Может, что-то зависит и от инструмента?
– Безусловно. Но все же – при всем этом есть что-то от высшей силы! За пятьдесят лет работы у меня иногда появлялись ученики, которые «сами» делали то, на что другие тратили годы.
– Вундеркинды?
– Отчасти. Вундеркинд – это редкий комплекс умений, интеллекта, страсти, трудолюбия, пролившийся на счастливца дождь даров, который должен еще уметь оценить ниспосланную ему благодать.
Иегуди Менухину, величайшему музыканту, было десять лет, когда он сыграл концерты Бетховена и Брамса. Это же сколько надо было учить человека, чтобы он это сделал. А ему понадобилось не так много времени.
– Считается, что в театральных вузах преподают несостоявшиеся актеры и режиссеры. Можно так сказать про тех, кто учит музыке?
– Так можно сказать и про меня.
– Не обидно?
– Нисколько. Это как раз то, о чем мы говорили: Менухин взял скрипку и заиграл. Но не стоит забывать, что у него был неплохой педагог Луис Персингер – концертмейстер филармонии в Сан-Франциско, прекрасный скрипач и пианист. Но в истории скрипичной педагогики остались люди, и не прославившиеся как солисты, но знавшие, как добиться высоких результатов, через что нужно пройти к высокой цели, что ждет впереди. Они обладали огромными знаниями, но сами не смогли ими воспользоваться. Великие педагоги: Петр Соломонович Столярский, Юрий Исаевич Янкелевич, Феликс Аркадьевич Андриевский, Юрий Ильич Эйдлин. Такие мастера известны и в других музыкальных профессиях.
У меня хороший слух, неплохая голова, но отвратительные руки. Когда-то я стеснялся говорить об этом, теперь – нет. Первые семь лет в музыкальной школе прошли для меня впустую, но не по моей вине. Мой отец был инвалидом войны, мама была при нем, как костыль, им было не до меня. Мой первый педагог был человек добрый, но неопытный. Но когда я поступил в училище, то понял, что это моя судьба.
Я невероятно увлекся занятиями и стал думать, говоря примитивно, что нужно сделать, чтобы пальцы падали на струну в нужное время и в нужном месте, чтобы смычок двигался в нужном направлении. Где-то к четвертому курсу пришел в такую форму, что в консерваторию поступил наравне с другими. Я старался учиться у всех сидя в классах у профессоров, много читал.
Теперь же я занимаюсь с учениками по своей «Школе» и с каждым – по-своему. Мне важно, чтобы мой ученик, придя в консерваторию, успешно продолжил обучение с пониманием своих целей и задач.
А на ваш вопрос я отвечу словами Льва Наумова, известного педагога-пианиста: «Я играю руками своих учеников». Сколько учеников – столько путей к мастерству. В этот и состоит преподавание и это безумно интересно. Как у шахматистов: можно показать е2-е4 и еще два-три хода, а дальше – что-то неведомое, интересное. Поэтому я уже давно не завидую ни солистам, ни оркестрантам, вообще – никому.
– Вы сказали, что научить играть на скрипке можно любого. Неужели любого?
– Если есть слух и ритм, то да. Но почти у каждого есть свой барьер, который преодолеть сложно. Это могут быть проблемы со скоростью, ловкостью, координацией движений, с недостатком эмоциональности, нервозностью на сцене, излишней самоуверенностью или чрезмерной скромностью. Все, что хотите, у каждого музыканта свои болезни. Но скажу, что за все годы работы я освободился только от двух-трех учеников. Они оказались необучаемы по разным причинам – интеллектуальным, когнитивным, из-за неспособности к сосредоточению.
– В чем особенность вашего метода обучения?
– Я уверен в том, что выучить можно любого ученика, обладающего даже средними музыкально-инструментальными данными. Но для этого изначально нужно воспринимать своего ученика, как потенциально талантливого человека, который в данный момент находится в переходном состоянии. В процессе работы выясняются те моменты, которые мешают его активному росту. Нужно, чтобы он научился обходить или преодолевать возникающие препятствия. Но нельзя ставить штамп на ученике: «Он такой, поэтому не может».
– Насколько сложно в вашем возрасте общаться с детьми? Приходится под них подстраиваться?
– Я не подстраиваюсь. Я разговариваю с ребенком таким языком, который ему понятен, общаюсь доверительно, с подчеркнутым уважением к его интеллекту и жизненному опыту.
– Техника – это понятно, а – дальше? Как научить понимать музыку?
– Через технику дети и начинают ее понимать. Техника – это движение, динамика, энергия. Быстрый темп повышает тонус исполнения, приближает к ощущению характера музыки. Прочувствовать тонкость, прикосновенность мелодии сложнее, и учителю приходится образными сравнениями, ассоциациями, собственной игрой помогать питомцу почувствовать и передать то, что вложил в свою музыку автор.
– Сегодня вы один из востребованных педагогов, но насколько все было гладко в вашей педагогической деятельности? Не секрет, что в советское время многим музыкантам мешал пресловутый «пятый пункт».
– На себе я этого ни разу не почувствовал. История вопроса вот в чем.
До революции 1917 года в России существовала черта оседлости, где евреям было разрешено жить, и выезжать оттуда они не имели права. В начале прошлого века великий скрипач Леопольд Ауэр венгерского происхождения воспитал целую плеяду великих скрипачей, в большинстве своем евреев. Их игра покорила мир. Это помогло каким-то образом убедить великую княгиню Елену Павловну разрешить талантливым детям из Украины, Польши, Белоруссии учиться в Петербурге и жить в нем без родителей. На время обучения их брали на иждивение богатые люди. Так в петербургской Консерватории создалась эта великолепная, получившая название русской, скрипичная школа.
Появился определенный психологический стереотип: скрипач – это обязательно еврей. В тридцатых годах наши музыканты завоевали множество наград. После войны обучение на скрипке постепенно стало престижным. Сейчас лауреаты международных конкурсов – скрипачи всех национальностей.
– А когда вы стали педагогом?
– Когда почувствовал, что это мое, и я хочу передать другим то, что понял в себе. У меня появились свои представления о том, что нужно делать, чтобы стать скрипачом и музыкантом, я старался хорошо учить всех. Я не боялся ни работы, ни трудностей. И если у кого-то что-то не получилось, винил в этом себя.
В коллективе меня порицали за то, что мои ученики играют слишком сложные произведения. Конечно, недостатков у них хватало, а как добиться мастерства, если играть то, что попроще? Многие мои выпускники стали ведущими солистами, оркестрантами, концертмейстерами. Конечно, они после меня учились у известных профессоров, но первые свои десять лет учились у меня и продвигались ускоренными темпами.
– Не секрет, что в мире творческих людей присутствует зависть. В фильме «Пианист», например, есть эпизод, как конкуренту подкладывают в карман пальто битое стекло. Вам известны такие случаи со скрипачами?
– Никогда такого не слышал.
– Насколько важен для скрипачей внешний вид – физическая подтянутость или некий лоск, как у Спивакова?
– Очень важен. Это необходимый компонент игры. Спиваков одним своим появлением настраивает зал на возвышенное состояние, необходимое для восприятия его искусства.
– Сегодня много говорят про упадок, как среднего, так и высшего образования. Что скажете про музыкальное?
– То же самое.
– И это говорит педагог?!
– Был период абсолютного упадка, сейчас потихоньку уровень начинает подниматься. Но все равно, это нельзя сравнивать с тем, что было до перестройки. Уровень образования музыкантов стал ниже. В советское время было много сильных педагогов, которые отдавали всю душу, все силы своему делу. Сейчас это понемногу возвращается, но процесс этот долгий. Многое утеряно. Подняться на тот прежний мировой педагогический пьедестал, который был в шестидесятые практически невозможно. Для этого нужно перестраивать систему обучения педагогов.
– Проблема только в них?
– Я считаю, да. Если где-то есть педагог, который заработал определенное реноме, то к нему начинают стекаться люди, которые хотели бы обучать своих детей. Чтобы таких мастеров было много, нужно приложить много усилий. Люди часто ищут мэтров «вслепую» и попадают не к тем, кто может им помочь.
– Вы следите за судьбой своих учеников?
– Конечно. Они редко меня огорчают, а если это случается, то по причинам, которые тревожили меня в те времена, когда они учились у меня. Это и излишнее самомнение, и неумение работать самостоятельно, и отсутствие контакта с педагогами, и разбросанность целей и интересов.
– Сейчас принято почти все оценивать с материальной стороны. Можно ли так оценивать успешность музыканта? Например, вы знаете, сколько зарабатывают ваши ученики?
– Я этим не интересуюсь. Меня волнует только то, насколько смог дать им то, что хотел и считал нужным, смогут ли они удержать и приумножить свое мастерство. Мои «бывшие», как правило, увлеченные работой музыкой люди, они достигают больших высот в своем искусстве и не обижены жизнью.
Андрей Морозов
