Далер Рузиматов, сын бывшего премьера Мариинского театра Фаруха Рузиматова и балерины Виктории Кутеповой, продолжил творческий путь своих родителей – служит в Мариинском театре. О том, как повлияли родители на его выбор, без чего день артиста балета бывает бессмысленным, о существовании интриг и энергии зрительного зала он рассказал в интервью журналу «Город 812».
.
– Далер, обычно актеры стараются отговорить детей от повторения своего пути. Ваши родители возражали, чтобы вы поступали в Академию русского балета?
– Нет, меня не отговаривали. В детстве, еще до школы, я сам не интересовался балетом. Хотя родители часто брали меня с собой в театр, и я, можно сказать, вырос за кулисами. Кстати, так же делали и другие артисты, и мы, дети, пока родители репетировали, бегали по театру, техническим помещениям, играли в прятки. В гримерных артистов играли в компьютерные игры.
Родители никогда не навязывали мне идею о поступлении. Но в десять лет наступил момент, когда нужно было принимать решение – да или нет. «Почему нет?» – подумал я. Понимаете, я рос в балетной семье, и все, что связано с театром, танцем, для меня было привычно. Поэтому, оказавшись в Академии, мне не нужно было адаптироваться, это была знакомая для меня среда. Скорее, учеба в общеобразовательной школа тяготила.
Я прошел все три отборочных тура, и меня взяли. Поступил буквально с улицы.
– С такой-то фамилией, и – с улицы?
– Я хочу сказать, что до этого нигде не занимался балетом. В Академии есть классы подготовительного отделения, но в них я не занимался.
– Как вы думаете, имена родителей помогли при поступлении?
– Балет такое искусство, где имя родителей не поможет тебе сделать grand pirouette, двойной cabriole и стать выразительным. Возможно, сначала есть фора, но каждый год ты сдаешь свой собственный экзамен. Каждый выход на сцену ты отвечаешь за себя. К тому же пристальный интерес и сравнение больше мешают, чем помогают.
Но я к этому уже привык. Мне часто говорят, что я очень похож на отца – это факт, но у меня нет задачи стать его копией.
- Балет Щелкунчик ред. Н.Андросова. Маша – Вероника Маркова, Щелкунчик-принц – Далер Рузиматов
– Вы сказали, что выросли в театре. Свои первые впечатлении о нем помните?
– Это был «Корсар». Мне было лет пять или шесть, и я не любил смотреть спектакли, в ложе не мог усидеть, а тут … «Корсар» начинается со сцены кораблекрушения, и когда открылся занавес, то я увидел тонущий корабль. Я замер, и не мог оторвать глаз от такого зрелища. Эта сцена мне запомнилась.
Еще помню живого тигра на сцене в балете «Спартак» Михайловского театра, бой на мечах в том же спектакле, лошадь Дон Кихота и ослика Санчо Пансы. Меня ребенком это все так захватывало! Помню, в Мариинском театре, когда мама танцевала Мирту, в начале второго акта была такая зловещая атмосфера – туман, кладбищенские кресты, и мама плыла по воздуху в pas de bourree suivi, я крикнул: «Это моя мама!». И меня увели из ложи.
Балетные дети видят в героях на сцене прежде всего своих родителей, а не персонажей.
Понимание классических балетов, желание их исполнять пришло, конечно, уже позже, когда начал учиться в Академии.
– Какие воспоминания остались о ней?
– Самые добрые! Я благодарен всем педагогам, которые работали со мной.
Если говорить про саму учебу, то поначалу было непривычно каждый день заниматься уроком танца. Математика, химия, физика тоже были у нас, как и в обычной школе, хотя мне были больше близки гуманитарные науки, –философия, русский язык, литература, история.
– Хулиганили?
– Скорее, нет. Максимум, что мы могли себе позволить, так это по-детски побеситься, побегать по коридорам школы. Тогда уже начали набирать популярность мобильные телефоны, и мы проводили время в интернете. Но безумия соцсетей ни у кого еще не было. Я и сейчас их не люблю, не нравится «жить напоказ».
- Далер Рузиматов с родителями
– Кто из родителей оказал большее влияние на вас?
– Оба равнозначно. Папа с детства учил меня, что нужно трудиться и всего добиваться честным трудом, не отлынивать и не лениться. Без лишнего пафоса скажу, что всего в жизни он добился сам. Но важно сказать, что тандем с выдающимся педагогом Геннадием Наумовичем Селюцким определил его творческий путь.
Мама сопровождала меня во всем, всегда поддерживала морально. Но в целом, меня воспитывали так же, как всех обычных детей. То есть я хочу сказать, что дома не было идолопоклонства. Меня не кормили из золотой ложки. Баловали, конечно, но и лениться не давали.
– Вы хотите сказать, что у вас была обычная семья?
– Да. А какая еще она может быть? (смеется). В детстве у меня не было ощущения, что она необычная. Для меня это всегда будут просто мама и папа.
– В России есть такой вечный конфликт отцов и детей. У вас что-то похожее было с родителями?
– Не припомню. Отец с пониманием относится к тем условиям, в которых я нахожусь. К тому ритму, в котором сейчас живет молодежь.
Он рассказывает мне, что у его поколения было меньше спектаклей. Или о том, что подготовка к спектаклю шла дольше, и меньше было возможности танцевать современную хореографию. Например, приезд балетмейстера Мориса Бежара в Ленинград в 1987 году был большим событием. Это и сегодня событие, если удается поработать с выдающимися хореографами, но в то время, это было нечто экстраординарное. Новая пластика, открывающая новые возможности тела, его пластической выразительности.
– Бывало такое, что вас учили «что такое хорошо и что такое плохо»?
– Если вы имеете ввиду нравоучения, то такого не было. У меня очень хорошие родители, и если учили чему-то, то, спокойно и терпеливо.
Согласен с утверждением, что на детей больше влияет личный пример. Отец говорил, что всегда нужно благодарить тех, кто тебе помогал. Брал меня с собой в музеи. Часто выезжали с родителями на природу. Сейчас у нас у каждого своя жизнь, но мы все время на связи.
– То, что он часто был на гастролях, не сказалось на вашем воспитании?
– Нет, мы достаточно проводили времени вместе, к тому же, когда я родился, он уже не так часто ездил на гастроли. Если и были, то они с мамой брали меня с собой. Благодаря этому в детстве мне повезло увидеть мир.
– Кто из родителей больше делился с вами профессиональными секретами?
– Когда учился в Академии, они доверились педагогам. Конечно, отец и мама подсказывали мне какие-то вещи, но такого, чтобы заниматься со мной дополнительно дома, не было.
Сейчас, когда я уже выхожу на сцену, они со мной могут обсудить какие-то технические моменты, подсказывают. Я прислушиваюсь к их советам, но основную работу проводит мой педагог Евгений Николаевич Иванченко.
В прошлом году я танцевал на сцене Александринского театра вместе с отцом в балете «Щелкунчик». После спектакля, во время разбора полетов с Евгением Николаевичем, отец тоже дал мне ценные советы и рассказал о нюансах роли, это было здорово. Мы репетируем, работаем над сольными вещами. Параллельно я занят во всех спектаклях в кордебалете.
– Сейчас вы в кордебалете Мариинского театра. Волновались, наверное, когда первый раз вышли на его сцену, на которой танцевали ваши родители?
– Еще как волновался! Первое время иногда путал порядок танца, потому что в очень короткие сроки нужно было все выучить. Но, знаете, это типичная ситуация для новеньких в театре, когда от волнения накручиваешь себя, и в итоге делаешь не то.
– Доставалось потом?
– Конечно. Первое время очень. Это и к вашему вопросу о фамилии. Неважно, кто твои родители, – на сцене все несут ответственность лично за себя. От этого зависит общий результат. К тому же на вновь пришедших, начинающих, репетиторы всегда обращают большее внимание.
Я очень ценю то, что сейчас работаю в одном из лучших театров мира, выхожу на его сцену, и работаю под руководством действующего премьера театра.
– Он что-то обещает в будущем?
– Педагог – не тот человек, который может что-то обещать. Он смотрит на ошибки, дает советы, благодаря которым работа продвигается.
– Родители давали советы, как вести себя в театре, предупреждали о чем-то?
– Скорее, нет, но я хорошо помню, что когда пришел, то первый год был страх, что никого не знаю, но все знают меня.
– И никакой зависти?
– Мне кажется, любой человек в какой-то мере сталкивается с ней, и не важно чем он занимается в жизни.
– Ваши родители, наверняка, сталкивались с похожим?
– С завистью?.. Таких разговоров в семье никогда не было. Если вы имеете в виду какие-то интриги или стекло в пуантах, то, я думаю, что это устаревшее клише. Сейчас бесполезно заниматься таким, не те времена.
– И никаких интриг?
– Я в театре человек новый и в такие дела не посвящен. Но знаю, что у многих вызывает интерес закулисная жизнь. Это закрытый мир, вокруг которого ходит много легенд.
– Сколько времени обычно уходит на путь от кордебалета до сольных партий?
– У всех по-разному. Кому-то достаточно двух лет, кому-то нужно четыре года и более. Зависит от многих факторов.
– Родители бывали на ваших спектаклях?
– Да, они приходят, если танцую небольшие соло.
– Как часто бывают репетиции?
– Кордебалетные партии репетируются ежедневно, но день начинается с классического урока, на нем мы разогреваемся, отрабатываем технику движений. Это обязательная часть жизни артиста балета, без нее день считается бессмысленным.
На уроке педагог может давать разную нагрузку. Все зависит и от загруженности труппы. Если спектаклей нет, то урок нужен для того, чтобы держать форму.
– Не скучно, что каждый день одно и то же?
– Конечно, это может показаться рутиной. Важно не дать спектаклям превратиться в нее. Думаю, что когда выходишь на сцену, важно настроить себя на творчество. Мы танцуем для зрителей.
– Интересно, о чем думают артисты кордебалета, когда перед ними танцуют солисты – подмечают что-то по технике или о чем-то другом?
– Наверное, когда артист молодой, то думает: «Почему я вообще тут стою? Может, у меня лучше получится?». С другой стороны, это дисциплинирует, и можно наблюдать, как артист двигается, замечать какие-то мелочи, которые могут пригодиться в дальнейшем. Я часто хожу в театральную медиатеку и смотрю записи выступлений предыдущих поколений артистов. Мне интересно подмечать разные нюансы техники их танцев.
– Мариинский театр – это в основном классический балет. Но есть же и современная хореография. Вам не хотелось бы попробовать что-то новое?
– Наш театр всегда был колыбелью классики, и всегда ориентировался на нее, но у нас есть в репертуаре достаточно много и современных балетов.
– У вас как у молодого человека нет ощущения, что классика – это нафталин?
– Классическое наследие – это не «музейный нафталин», а источник вдохновения. Это идеал и совершенство! А совершенства достичь невозможно, этим он и интересен.
Современная хореография – это другая планета. Я бы не ставил их с классикой в одну плоскость. Для артиста балета возможность развиваться в другой пластике, другой философии танца — всегда интересный процесс.
– Многие артисты говорят про энергию зала. Она действительно существует?
– Существует. Артист отдает свою, а в ответ зал отдает свою. Это очень мощное чувство.
– В зрительном зале Мариинского почти две тысячи мест. Не было робости перед таким количеством зрителей?
– Помогает то, что в зале темно. Я стараюсь не думать о нем. Мне нравится идея о том, что сцену и зал разделяет четвертая, прозрачная только для зрителя стена, через которую он наблюдает за реальной жизнью на сцене.
– Бывает, что перед спектаклем нет настроения?
– Конечно, бывают моменты, когда нет настроения, неважно себя чувствуешь. Но я с этим учусь справляться.
- «Щелкунчик» на сцене Александринского. На поклонах
– Какой вы в обычной жизни?
– Мне сложно ответить на этот вопрос, потому что на обычную жизнь не хватает времени и сил. У меня практически нет общения вне театра, все мои друзья — ребята из труппы.
– Разве у актеров бывает дружба?
– В это трудно поверить, но такое бывает. В театре кипит своя, интересная жизнь.
– В кордебалете в основном ваши ровесники. Молодым мужчинам свойственна соревновательность. Это как-то заметно?
– Да, в балете всегда присутствует соревновательный дух.
У нас много энергии, и, даже если занят в кордебалете каждый день, это не дает ей иссякнуть. Иногда мы соревнуемся на уроке, например, кто лучше прыгнет или сделает больше пируэтов.
– Это сказывается на отношениях?
– Я не замечал. Разве что положительно.
– А кто оценивает?
– Руководство и педагог.
– А коллеги?
– Они тоже дают оценки. Могут покритиковать, но если коллеги хвалят, это очень ценно.
– Коллеги умеют хвалить?
– Бывает. И это приятно.
– Известно, что балетные танцовщики должны соблюдать диету и режим. Нет ощущения, что вы себя в чем-то ограничиваете?
– Я живу своей профессией, и ради нее готов отказаться от того, что мешает. Но я бы не назвал это ограничением, это образ моей жизни, и он мне нравится.
Андрей Морозов
