18 июня 1815 года в битве при Ватерлоо Наполеон был в первый и последний раз разбит наголову войсками Альянса.
Господи, кого только в этом Альянсе не было – англичане, голландцы, брауншвейгцы, ганноверцы, пруссаки и даже какие-то люнергбурцы, у которых и флага-то своего не было. Флага не было, но солдаты были, и, собрав все свое войско в кулак, Альянс двинул его на Наполеона в этот жуткий июньский полдень. Битва длилась полный рабочий день, к восьми часам пополудни все было кончено. Итоги вы сами знаете: общие потери убитыми, ранеными и пленными более 50 тысяч.
Европа до такой степени дрожала только при имени Наполеона, что сумела объединиться вокруг одной идеи – его уничтожить, и от страха выиграла решающее сражение. Франция привычно понадеялась на непобедимость Наполеона. Тем паче что его армия была крайне героической – маршал Ней сменил пять убитых под ним лошадей и ни на минуту не вышел из боя, а французский текст про гвардию, которая умирает, но не сдается, без первого слова звучит по сегодня на всех языках в пылу любых сражений.
Современники, для которых Наполеон был не узурпатором, а национальным лидером, у которого был лозунг “Мир и конституция”, не могли взять в толк, что такой ужасный конец “ста дней” целиком их заслуга – Франция практически сдала своего императора компании Венского Конгресса. Своей вины соотечественники понимать не хотели, даже Гюго, не самый глупый и несправедливый француз, приписывал разгром Наполеона случайности. Он писал про Ватерлоо в “Отверженных” “и все это свершилось, и все короли снова заняли свои места, и все, что было светом, стало тьмой только потому, что однажды летом после полудня один пастух сказал в лесу пруссаку: пройдите здесь, а не там”, объясняя хорошей и короткой дорогой, которой Блюхер шел к Веллингтону, причину поражения Наполеона. Какая романтическая ерунда.
Когда пыль Ватерлоо осела, стало понятно, что там, куда вместе с Наполеоном пришел и его Гражданский кодекс, возвращение прежнего феодального права невозможно, поскольку оно железно проигрывает наполеоновским буржуазным законам. Сам Наполеон тоже был уверен, что не военные победы, а гражданские законы прославят его в веках.
Мир и закон – за них Наполеон все время и воевал. А что ему было еще делать, если, заняв Париж, он сразу же предложил мир России, Англии, Австрии и Пруссии, а в ответ не получил ничего конструктивного, кроме воплей про “корсиканское чудовище”. Сбежавший Людовик ХVIII предварительно довел Францию до ручки, Наполеон справедливо считал положение катастрофическим. К сожалению, Ватерлоо помочь ей не смогло. И никто в Европе не понял, что разгром Наполеона отодвинул свое светлое будущее – Евросоюз – на двести лет. Ведь только сегодня, да и то не до конца и со страшными склоками, Европа стерла границы и завела общую валюту. Хотя, наверное, суммарная сообразительность членов Европарламента не дотягивает до наполеоновской: кроме необратимых подвижек в умах европейцев он ввел еще тогда единую систему мер и весов, и Евросоюзу хоть об этом теперь можно не думать.
А как же разгромное Ватерлоо? А никак. Нормальные люди считают, что Наполеон ничего не проиграл Веллингтону, Блюхеру и тем более. Грамотно – это считать, что Наполеон проиграл богу: именно ему показалось, что в 1815 году Европе объединяться рано, что никто не готов так продвинуто, как Наполеон, мыслить и что такой гениальный управленец всех времен и народов пока не ко времени.
Есть еще одна мысль, которая подтверждает, что Наполеон хорошо соображал далеко вперед: он был артиллерийским офицером, а люди этой профессии, как известно теперь на примере А. И. Солженицына, лучше всех знают, как обустроить свою страну. Двести лет назад европейцы знать этого не могли.
