Иду недавно по Купчину. Иду, курю. Средь бела дня. Вдруг на пути встает человек довольно отвратного и потасканного вида. Стоит и смотрит. Потом сплевывает через зуб и спрашивает:
– Ну че? Долго еще ждать?
– Тебе чего? – говорю.
– Сигарету-то дай, крыса.
Человек, который назвал меня крысой, едва доставал мне до плеча. И нетвердо стоял на ногах. Я отпихнул его и пошел дальше.
Но вспомнил, что пару месяцев назад так же шел по Купчину. Средь белой ночи. Правда, облачной и довольно темной. Вдруг в кустах что-то зашевелилось, и сзади меня огрели по голове. Видимо, рассчитывая оглушить или сбить с ног. Но слабо и неумело. Я в недоумении оглянулся. Передо мной стоял подросток лет пятнадцати. Он что-то пробормотал – мне показалось, “извините”, – и убежал.
Впервые за 20 лет стало страшно гулять по Купчину ночью. То же самое прошлым летом я почувствовал на даче. В моих краях завелись гопники. Я был уверен, что они исчезли как класс. Как крысы после дератизации. Как льготы после монетизации.
– Ладно, – думаю, – наверное, это мне так не везет.
Нет. Оказалось, гопники расплодились по всей стране. В городе Миассе они напали на участников рок-фестиваля “Торнадо”. СМИ бьют тревогу. Одна уважаемая газета написала, что “побоище в Миассе – это яркий пример покупки и эффективного использования ресурса гопников”.
Я – старый купчинский гопник. И я протестую. Это другие гопники. Тех – старых, настоящих, восьмидесятников – невозможно было купить. И тем более – эффективно использовать.
Гопник ленив.
Купчинские гопники были на редкость ленивыми. Драки двор на двор случались не чаще, чем раз в год. Все остальное время мы сидели на скамейках у парадных и обсуждали, что неплохо было бы с кем-нибудь помахаться. Изредка, от скуки, мы кричали проходящим школьникам:
– Слышь, двадцать копеек есть?
– Нет.
– А если обыскать?
Некоторые подходили и отдавали 20 копеек. Большинство спокойно шло дальше.
Гопник чужд коммерции.
Напрочь забыл, куда мы девали эти 20-копеечные монеты. Скорее всего, мы нарывались на более крутых гопников и отдавали им.
Лично я только один раз занялся гоп-коммерцией. По пятницам мы ходили на УПК. Учебно-производственный комбинат. Там мы надевали на винтик шайбочку, а потом электроотверткой закручивали гаечку. Так нас приучали к взрослой жизни. С большой пользой, если учесть, что на нас надвигалась рыночная экономика. Из шайбочек я сплел цепуху сантиметров в тридцать. Рассчитывал выручить за нее рубль. Прямо у ворот УПК цепуху у меня отобрали и ею же избили. Довольно болезненно.
Коммерция не задавалась. Кстати, никто из моих знакомых гопников в 90-е не стал бандитом.
Гопник – человек высоких моральных принципов
У купчинских гопников существовал кодекс чести. Если ты шел с девушкой, тебя не трогали. Когда ты проводишь ее до дома, на обратном пути тебе, конечно, наваляют. Ты же уже без девушки. Если ты с двумя девушками – тебе тоже наваляют. Больно жирно. Но с одной – табу.
Сейчас ты идешь один. Навстречу – четыре малолетних придурка и девушка. Навалять тебе предложит именно девушка.
Купчинские гопники никогда не нападали исподтишка. Они долго расспрашивали о твоих музыкальных пристрастиях. “Кино” любишь или “Алису”? Не угадал – только тогда бьют. Иногда и вовсе не бьют. Как-то раз поймали меня в чужом дворе:
– Ты откуда? Не из крокодильника?
Я честно ответил:
– Я не из крокодильника.
– Ладно, иди.
Я вежливо поинтересовался:
– А если бы я был из крокодильника?
– П…лей бы огреб.
Оказалось, крокодильник – это два зеленых дома. Жить в них категорически запрещалось.
Гопника узнаешь по одежке.
Сейчас невозможно визуально отличить гопника от аспиранта. Они одинаково одеваются. Одинаково стригутся. Да и говорят, признаться, одними и теми же словами.
Раньше все было ясно. Гопник – это кирзовые сапоги, ватник и солдатский ремень. Меня эта униформа жутко раздражала. Я ее не носил. Поэтому ко мне относились хорошо, но не уважали. Я переживал. Я тогда еще не знал, что такое отношение – это крест на всю жизнь. Раз знакомые гопники заявились ко мне домой. Они долго мялись, а потом высказали все, что накипело в их гопницких душах:
– Почему ты не сидишь с нами у Ромкиной парадной? Почему ты никогда не носишь ватник и сапоги?
Если бы они были интеллигентами, они бы воскликнули:
– Ты презираешь свой народ, крыса!
Я достал из шкафа ватник. Предъявил. Они удовлетворенно закивали. Я предъявил сапоги. Да не кирзовые, а хромовые. Они задыхались от восхищения. Наконец, я показал ремень. Да не солдатский, а моряцкий.
– В чем же дело? – хором закричали мои знакомые.
– С этими вещами слишком много связано, чтобы носить их каждый день, – мрачно сказал я.
Гопник – меломан.
Конечно, и в мое время были какие-то странные гопники. Которые, как и миассовские, били рокеров. Но они обитали в загадочных Люберцах. В Купчине таких не было. Все мои знакомые были в какой-то степени рокерами. “Кино”, “Алиса”, “Гражданская оборона” – предмет бесконечных разборок, кто круче, но в то же время – идеологическая база.
Магнитофон – непременный атрибут посиделок. До сих пор не понимаю, почему магнитофон нужно было носить в полиэтиленовом пакете. И непременно – на плече. Видимо, ритуал сформировался до меня, в древности. Звук не имел значения. Чего услышишь из советской кассеты через полиэтиленовый пакет?
Сейчас гопники слушают музыку в плеере. Плеер – принципиально антигопницкое устройство. Он противопоставляет человека коллективу. Развивает склонность к индивидуализму. Человека в плеере, пожалуй, можно и купить, и эффективно использовать.
Нынешние гопники – ненастоящие. Они – постгопники. Гопники эпохи постмодерна.
Посмодерн – это безыдейность. (Где он, русский рок?) Размытость этических представлений. (Где они, кодексы чести?) Заимствования из разных эпох. (Дома сидеть в “Контакте”, а на улице стрелять сигареты и отбирать мобилы). Какая-то несерьезность. Отсутствие пафоса. Видел тут двух будущих гопников и дегенератов. Лет двенадцати. Они отвешивали друг другу чувствительные тумаки, ржали и кричали:
– Ну, Валера… Эй, Башка…
Они подражали глянцевому сериалу “Даешь, молодежь!”. Позор. Что из них вырастет? В мое время дети в десять лет суровили брови, искривляли рот и горланили:
– Мама – анархия, папа – стакан портвейна!
И выросли достойными людьми. Кто-то на стройке вкалывает. Кто-то бутылки собирает. А один и вовсе производит бумажные тарелки. Я к нему даже подойти боюсь.
Во всем этом мне непонятно одно. Тогда была эпоха перемен. Не вижу связи, но социал-аналитики уверяют, что гопники расплодились именно по этой причине. А сейчас-то с чего? Может, я что-то в этой жизни просмотрел? Чего-то не замечаю?
Глеб Сташков
