В Петербурге зарегистрировано 1168 аптечных организаций. Любой горожанин видит, что эти медицинские заведения множатся как грибы после дождя, открываются на каждом углу. С таким обилием аптек мы уже все давно должны были стать здоровыми. Но только сама фарминдустрия глубоко больна. Минпромторг пытается реанимировать ее. Подробнее о «диагнозе» отечественной фармакологии рассказал профессор кафедры химической технологии лекарственных веществ и витаминов Химико-фармацевтической академии Илья ФРИДМАН.
– За последние 19 лет произошло просто чудовищное разрушение химико-фармацевтической отрасли, – уверен ученый.
Предприятия были акционированы. Государство сократило вложения в отрасль. И новые владельцы фабрик и заводов пересмотрели приоритеты. Предприниматели практически повсеместно отказались от затратных стадий изготовления препаратов – создания активных фармакологических субстанций из первичных веществ в пользу быстро окупаемого производства готовых форм из закупаемого сырья. Это в первую очередь коснулось химико-фармацевтической сферы, на которую приходится порядка 70 процентов лекарственных форм. Микробиология с ее антибиотиками тоже в загоне. Только приготовление фитопрепаратов в последние лет пять постепенно восстанавливается. Да и то целебные травы закупаются в Белоруссии или на Украине, а не собираются и тем более не выращиваются у нас.
– В целом производство лекарств в стране по сравнению с советскими годами сократилось в 100 раз! – ужасается Илья Фридман. – Не осталось ни одного предприятия, которое бы выпускало химические субстанции в крупных масштабах, остались лишь опытные производства и несколько цехов на перепрофилировавшихся фабриках.
Небольшое предприятие в Рыбацком сегодня, например, выпускает около 40 наименований субстанций. А всего в мире их известно около тысячи. Двадцать лет назад советские заводы выпускали порядка 500 видов. Причем 40 процентов шло на экспорт – половина – в страны СЭВ, половина – в Европу и даже Японию.
– Только в Петербурге в последние годы были уничтожены несколько химических предприятий и НИИ, – рассказывает Фридман. – В 2007-м, в год своего столетия, был прикрыт “Фармакон”. В 2005-м Абрамович уничтожил старейшее фармпредприятие в городе Октябрь. На его месте он решил строить отель.
По мнению ученого, это были невосполнимые потери. Остатки лабораторий, оборудование и мебель сдавались тогда по цене металлолома. Многие предприятия акционировались и сменили профиль деятельности.
– В Уфе еще производят аскорбинку, и в Белгороде работает витаминный цех – это все, что осталось от витаминной промышленности страны. Все остальное производится из привозного сырья, – говорит Илья Фридман.
Сегодня в России изготавливается всего 2,9 процента от объемов 1990 года синтетических лекарственных субстанций и 1,2 процента витаминов.
– В фармакологии мы, по сути, вернулись к состоянию 1913 года, когда Российская империя импортировала 92 процента готовых лекарств и 99 процентов субстанций. Сегодня мы ввозим порядка 80 процентов готовых лекарств и те же 99 процентов субстанций, – сообщил химик.
Но в 1913 году Россия закупала лекарства преимущественно в Германии и некоторых других странах Европы. Сейчас законодатели рынка – Китай и Индия. На их заводах изготавливается 90 процентов всех лекарственных субстанций, которые потом развозятся по всему миру. Так же как и китайские пуховики, бытовая техника или машины, химикаты из Поднебесной дешевы.
– Но качество у них омерзительное, – уверен профессор.
Низких цен азиаты добиваются за счет экономии на очистных сооружениях. И то, на что в Европе уходит почти половина затрат, в Китае просто не берут в расчет.
– На российских заводах купленное в Китае или Индии сырье приходится дочищать. Но это когда понятно, что ты закупил. А ведь поставщики не гнушаются присылать и откровенный контрафакт, – поясняет Фридман.
Например, по нормативам химическая субстанция, из которой будут штамповаться таблетки, должна содержать 99 процентов основного вещества и лишь 1 процент примесей. А в контрафактном “зелье” доля опасных побочных добавок доходит до 10–30 процентов.
– Последствия для потребителя могут быть вплоть до летальных, – отмечает ученый.
И доказать потом очень трудно, отчего умер пациент. Кто будет анализировать все принимавшиеся им медикаменты? Да, может, он и не умрет, просто побочные действия будут сильнее, чем допустимо.
– Ситуацию усугубляет еще и подорванная в постсоветский период система контроля качества препаратов. В СССР была тотальная проверка, – вспоминает Илья Фридман. – Сейчас же мы перешли на декларативную форму – то есть производитель сам должен заявить о качестве своей продукции.
И еще один немаловажный момент, на который обратил внимание ученый: в Европу те же китайцы и индусы поставляют сырье лучшего качества. То ли наши предприниматели экономят на закупках, отовариваясь у сомнительных производителей, то ли сами поставщики не рискуют отправлять на Запад контрафакт.
В прошлом году была принята государственная стратегии развития фармацевтической промышленности. В ней признается, что “за прошедшие годы Россия существенно отстала от ведущих мировых держав по большинству составляющих, определяющих уровень развития и конкурентоспособности фармацевтической и медицинской промышленности”. Наверстать упущенное планируется к 2020 году. Одна из главных бед этой отрасли, как определили чиновники, – незаинтересованность фармкомпаний в инновациях. Предприятия предпочитают продвигать устаревшие препараты.
На прошедшей в начале октября встрече премьер-министр Владимир Путин обсудил проблему с заместителем главы Минпромторга Денисом Мантуровым. Замминистра сообщил, что на программу развития отрасли планируется потратить 190 миллиардов рублей. Из них 124 миллиарда изыщет государство, остальные нужно привлечь от частных инвесторов. И вот тогда доля отечественных препаратов на прилавках аптек достигнет 90 процентов.
О развитии фармакологии вспоминали и на прошедшем в конце сентября в Петербурге Инновационном форуме. Говорили в основном о создаваемом в рамках федеральной программы фармакологическом кластере. Он должен появиться к 2015 году в Пушкине. Идеей уже заинтересовались четыре городских завода. Им дано разрешение на проведение изыскательских работ на территории, где планируется построить их новые корпуса.
– Это хорошо, это уже хоть какое-то развитие производства. Но если в этом кластере будет производство не субстанций, а только готовых лекарственных форм, то это порочная практика. Мы все так же останемся зависимы от иностранного сырья, – считает Фридман.
Лаборатории кафедры, которой заведует Илья Абрамович, сейчас работают в стол. Большинство их изобретений и открытий никому не нужны.
– Наши идеи просто негде внедрять. Крупных заводов нет. А те несколько цехов, которые работают, не заинтересованы в изменении производства. Предприниматели не хотят вкладываться в новые разработки. Их интересует только быстрая прибыль, – отмечает профессор.
Заказы на новые лекарства поступают от практикующих врачей. Им нужны новые препараты, чтобы лечить новые болезни. Но дальше разработок дело не идет.
– Иностранцы тоже никогда не возьмут наши идеи. Западные компании не хотят, во-первых, поддерживать чужую научную мысль, во-вторых, платить за нее, – объясняет химик.
Недавно ученым поступил заказ от Центра сердца, крови и эндокринологии им. Алмазова. Врачам нужен новый нанопрепарат для лечения рака крови. На кафедре готовы заняться разработкой такого средства.
– В данном случае хотя бы есть шанс, что после получения субстанции и провести испытания удаться, и затем внедрить в разработку, – с надеждой говорит Илья Фридман. – Так и живем, еще не совсем отчаялись.
Сравните
80 процентов производимых в России лекарств – генерики, то есть препараты, которые делаются по аналогии с запатентованными средствами, после того как истечет срок действия их патента. А он может быть действителен в течение 12–25 лет. Именно на столько и устарели наши лекарства. Соответственно, на инновационные препараты приходится всего 20 процентов. В США их доля составляет 80 процентов, в Японии – 78 процентов, во Франции – 65 процентов.
По оценкам специалистов, от 30 до 50 процентов лекарств в наших аптеках контрафакт. При этом официально удается выявить лишь 0,4 процента поддельных препаратов.
