В августе режиссеры Алексей Герман и Александр Сокуров обратились с письмом к премьеру Путину с призывом спасти киностудию «Ленфильм» от приватизации. Позже Путин заявил, что студия работала в убыток, но окончательного решения пока не принято, и он «готов заморозить данный процесс и еще раз вместе проанализировать данную ситуацию».
Готовя репортаж о ситуации вокруг “Ленфильма”, петербургский собкор телеканала ТВ Центр Александр Чиженок встретился Алексеем Германом-старшим и услышал гораздо больше, чем может вместить формат телесюжета. Online812 публикует полный вариант этого интервью.
– Так что с “Ленфильмом” происходит?
– Я был убежден, что если народонаселение нашей страны пропустить через нормальный финский супермаркет, то советская власть кончится, потому что люди просто увидят то, чего никогда не видели и даже не предполагали, что такое может быть. Прошло время, путем разных событий мы пришли примерно к этим супермаркетам. Но вместе с ними, вместе с разговорами о свободе, вместе с прекрасной литературой к нам хлынула какая-то бацилла – не могу сказать, что это бацилла их представления о жизни, они так не живут – но соединилась наша непрерывная во всем ложь и их прекрасная жизнь, которая не каждому дана. Одним из примеров таких довольно ярких моментов в моей жизни явилась так называемая покупка “Ленфильма”. Все дело в том, что ничего похожего не происходило. Просто существовал “Ленфильм”, о котором вдруг мы стали читать в прессе разные неприятные вещи.
– А на самом деле там все хорошо?
– “Ленфильм” действительно не в очень большом порядке, но и не то чтобы не в порядке. Он чистый, есть пока три павильона, к зиме обещают четвертый, в них можно строить огромные декорации. Ко мне сюда приезжали даже англичане посмотреть, как можно построить на студии такие средневековые сооружения. Очень понравилось. В Англии это стоило бы чудовищных денег, хотя и здесь было недешево. Сейчас в работе три свои картины, запускается Лопушанский. “Ленфильм”, в отличие от “Мосфильма” – все-таки производящая студия, мы сами выпускаем то, что делаем. “Мосфильм” же предоставляет услуги, то есть ты мне приноси все равно что, а мы тебе сдадим павильоны, гримеров, костюмы и так далее.
И вот в один прекрасный день на “Ленфильме” появился один из наших режиссеров – я не могу сказать, что плохой, не могу сказать, что и замечательный, но со странным выражением лица. Что-то в нем было удивительное. Он человек всегда был похихикивающий, немножко лебезящий, а тут стал такой надменный, словно ему дворянство дали. Одновременно посыпались статьи о том, как разваливается “Ленфильм” – как он сгнил, какие там бегают крысы, падают потолочные балки, обрушиваются кирпичи. Таких материалов о студии не было в конце прошлого века, когда “Ленфильм” действительно был в ужасном положении, напоминал блокадный Ленинград. А сейчас, когда он как раз почистился, подклеился, подсобрался, вдруг все это пошло. И ни слова о той отличной режиссуре, которая у нас существует, – Сокуров, Лопушанский, Мамин, Рогожкин, Евтеева, я не буду продолжать, всех не назвать. Бортко не всем нравится, но у него тоже существует шедевр где-то там за спиной. Снежкин… есть группа молодых режиссеров. У нас костюмерные замечательные, у нас реквизит, у нас много чего есть хорошего. Штучный товар. А наши художники и декораторы, работающие на высочайшем уровне…
Затем появляется еще некто, назовем его господин Л., который вдруг объявляет себя советником директора киностудии “Ленфильм”. Какой-то сказочный сюжет: кто его выбрал, кто его назначил, откуда он свалился, почему он, редко и командно прибывая на студию из Москвы, получает здесь зарплату? Оказалось, что он представитель АФК “Система”, которой руководит человек по фамилии Евтушенков – человек необыкновенно богатый, среди интересов которого за последнее или предпоследнее время появилось изготовление “мыла”. То есть того антихудожественного направления в кино, от которого не только страдает Россия, но и которое, как я думаю, составляет угрозу национальной безопасности. Когда-то этим занимались мыльные фабриканты, давали деньги на производство фильмов, с тех пор этот жанр называется “мыло”. Там есть 4 – 5 сюжетов, американских или наших – кто-то спасает дочку, кто-то спасает жену, кто-то спасает мир от атомной катастрофы, кто-то спасает деньги, кто-то вышел из тюрьмы. Вот из этих блоков делается все. Иногда появляются хорошие картины, но мы их почти не видим. Да и появляются они редко.
И вот этот самый господин Л. объявляет себя советником директора “Ленфильма”. А робость нашего народа дошла уже до той степени, когда любой человек, помахивая ключами, может объявить себя кем угодно. Точно так же я могу объявить себя директором пляжа, и может быть, только года через два выяснится, что я жулик и меня надо тащить в тюрьму. За всем за этим грозно встала фигура Евтушенкова. А между тем в прессе по-прежнему пишут, что на “Ленфильме” нельзя снимать, что он кончился.
– Но ведь была ваша коллективная встреча с Евтушенковым…
– Да, вошел Евтушенков и сказал – я вас покупаю, и не спросил, продаемся ли мы. Просто появился, как огромный денежный мешок. Картины, которые он выпускает на “Всемирных российских студиях” (RWS), пока чрезвычайно слабые. В кино он что-то очевидно понимает, но если понимает, то достаточно легко для себя выразил ту простую мысль, что на плохом кино заработаешь много, а на хорошем кино много не заработаешь. Знаешь, как рекламировали в одном из пунктов проката “Сатирикон” Феллини? “Кино про дурачков”. Зачем ему кино про дурачков?
– Но на этой встрече, насколько я о ней слышал, Евтушенков со всеми доводами и требованиями коллектива “Ленфильма” согласился, все были друг другом довольны, а когда он ушел, сказали: “не верим”.
– Нет, все не так. “Не хотим” говорили в глаза. В частности, и ваш покорный слуга. Нам представили план реконструкции “Ленфильма”, в котором места для производства картин просто не осталось. На Каменноостровском, 10, должен был появиться Дворец фестивалей, деловой центр, кинотеатр на 12 залов, театр “Аквариум” и так далее, а производство переводили на RWS. К концу разговора, который происходил в кабинете Валентины Ивановны Матвиенко, я просто раскричался – кто вы такой? какие документы? откуда? что? почему? Зачем мы вам нужны, понятно – чего стоит одна территория в центре Ленинграда, где можно построить гостиницы, бассейны, все, что угодно. А зачем вы нам нужны? Вы построили одну студию, другую, на студиях этих кино лучше не снимать, потому что они сделаны под небольшие телевизионные проекты. Там гвоздь в стену вбить нельзя – осыплется половина стены, и декорацию поставить высокую тоже нельзя. Так мы тогда и не договорились.
Но Евтушенков, как думающий и умный бизнесмен, решил все же провернуть это дело.
Спустя некоторое время он приезжает на “Ленфильм”. Мы задаем ему те же вопросы и на сей раз получаем на них подробные ответы. Нам обещают дать деньги, восстановить худсовет, учить молодежь, как это было раньше, переоснастить студию, не останавливая работу. Дальше все стало приобретать характер совершенно уже фантасмагорический – вот-вот нам переведут деньги, вот-вот “Ленфильм” встанет из пепла. Но “Ленфильм” не находится в пепле. На “Ленфильме” в производстве находится значительно больше картин, чем на гигантском “Мосфильме”. Тем более гигантскому “Мосфильму” помогали все. Лужков заказал там 9 картин. У нас не заказано ни одной, и только последний раз мне удалось убедить Валентину Ивановну заказать нам детскую картину, недорогую. Но информация в прессе о том, в каком ужасе находится “Ленфильм”, продолжала идти. У нас в ужасе многое находится – и деревеньки, и хуторки, и заводики, но информация-то шла о “Ленфильме”. Я не могу это доказать, но считаю, что информация заказная, для того, чтобы создать вокруг студии такой ореол, при котором возникает господин Евтушенков и спасает эту студию.
Однако уже через три недели в большой передаче про олигархов на НТВ в разговоре с господином Евтушенковым снова возникает тема переезда “Ленфильма” в его студию. А нам тем временем намекнули, что все это уже решено на самом верху, и спорить не о чем. И если бы я хотел обидеть – но я не хочу обидеть Евтушенкова, хотя на самом деле хочу, но понимаю, что это не входит в нашу задачу – это была такая попытка рейдерского захвата “Ленфильма”.
Мы с Сокуровым написали открытое письмо председателю правительства. На встрече в Череповце Анастасия Мельникова задала ему прямой вопрос. И оказалось, что это действительно обсуждается в правительстве, но существует всего лишь проект, и ничего пока не решено. Путин спросил у министра культуры, как он к этому относится. Министр культуры ответил, что он на стороне художников, а инициатива исходит от Госкомимущества. Интересно, говорит Путин, Госкомимущество только что сказало, что зависит все от вас. То есть там шла такая неразбериха, так умело срежиссированная.
Мне кажется, что это гигантская афера, которая построена на том – проскочим или не проскочим. Проскочим, схаваем “Ленфильм” – будем иметь помещение огромной площади в центре Ленинграда, которое стоит немереных денег, перенесем весь “Ленфильм” на окраину. Будет ли у нас при этом художественное кино, которое что-то душе человека скажет, не имеет значения. Просто количество убийств на экране нарастает, нарастает, нарастает. Народ посажен на иглу, он уже не может без того, чтобы кто-то кого-то убивал, бил морду или пытал. Все будет выплескиваться в нормальной жизни, хотя зачем это нам нужно, непонятно.
– Тогда почему в прокате в основном кино американское, а наше – только на редких сеансах, в отдельных залах?
– Художники не могут принять на себя ответственность за это. Почему не смотрят наше кино – ну подумайте сами, мы ведь не можем все сделать. Во Франции, например, существует большой налог на прокат американского кино. А на французское – нет. Отчасти поэтому там стоят очереди и на французское кино тоже, и треть проката занимает французское кино, несмотря на все усилия ужасных и часто ничтожных кинематографических бракоделов.
– А разве у нас не может быть найден какой-то разумный компромисс?
– Так давайте его искать! Пока весь компромисс состоит в том, что с плеточкой прохаживается интеллигентного вида Евтушенков, время от времени появляются сильно немытые его представители, немытые в прямом и переносном смысле, которые усаживаются в кресло, постукивают пальчиком и говорят кому-то из наших: “Смотри! Твой сын работу не получит”. Ручаться за это я не могу, но так мне рассказали. И вот в такую гадость мы были погружены. Нас все время держат на привязи, что Евтушенков все это купит и на все это он будет давать деньги, поскольку он богат, а мы бедны – ведь наше государство нам практически ничего не дает. “Мосфильму” помогает государство. Почему то же самое не может быть с такой студией, как “Ленфильм”, которая, на мой взгляд, значительней? Она всегда располагалась так, что грозные приказы из Москвы не очень доходили. И “Ленфильм” всегда был чуть менее напуган, чем “Мосфильм”, и существовал со своим собственным мнением на киноискусство, с Козинцевым, Хейфецем, Авербахом, Асановой, Сокуровым и многими другими.
– Понятно, что “Ленфильм” много значит для российской культуры в прошлом. Но как объяснить его значение в настоящем?
– Как объяснить, что значит Эрмитаж? Что, все ходят в Эрмитаж? Все видели этого павлина, который распускает хвост, на этом все дело и кончается. Это есть культурная единица, необходимая государству. Если мы работаем так усиленно над тем, чтобы народ занимался спортом, был сильнее, чтобы он качал мышцы, то почему бы нам не обратить внимание и на мозги, на душу человеческую, на то, чтобы наши зрители могли получить порцию этого – добра, понимания, любви ли к своей Родине, много чего. Вот то, чем занимается “Ленфильм” – сейчас, как мне кажется, наиболее интересная, кроме музыкального театра, Кировского бывшего, культурная составляющая Ленинграда. Лишившись ее, город безнадежно свалится в провинцию.
– Но почему вы считаете, что все так фатально – приход инвестора обязательно означает смерть “Ленфильма”?
– Инвестор инвестору рознь. Феллини поехал к богатому человеку за деньгами, а потом позвонил Гуэрре и попросил у него денег на такси, потому что тот ему вместо денег на фильм, которые просил Феллини, подарил ковер. Мне не нужен ковер, мне нужно, чтобы был инвестор, репутация которого известна. Им может быть государство с художественным советом или какой-то действительно тонкий, соображающий в кино человек. Целью этого человека должно быть изготовление высокохудожественной кинопродукции, обращенной к мыслям и душе зрителя. Есть надежда, что человек, посмотревший хорошую картину, начнет размышлять и на следующий день не побьет соседа. И это то искусство, которым мы владеем, это работа, которую мы умеем делать. А человек, который хочет к своим миллиардам добавить еще миллиарды путем продажи на телевидение мыльных произведений, нам не нужен.
Если был бы подписан договор, что мы снимаем такое-то количество артхаусного кино, комедий, мелодрам, привлекаем такое-то количество молодежи, что есть такой-то художественный совет, в который входят такие-то известные люди, они оценивают картину, они оценивают даже денежный результат по картине, то можно было бы разговаривать. Но сейчас такое ощущение, что через несколько дней, если не вмешается Владимир Владимирович, через ворота “Ленфильма” хлынут люди с самодельными или несамодельными автоматами, установят посты, и на этом все кончится. Вот, собственно, и вся история.
– Американские студии находятся не в центре Лос-Анджелеса, а за городом. Зачем “Ленфильму” занимать территорию на Петроградской стороне?
– Потому что так сложилось исторически – Голливуд возник на холмах за городом, а “Ленфильм” – на двух площадках, в центре и в Сосновой Поляне.
– По техническим возможностям сегодняшний “Ленфильм” соответствует уровню современного кино?
– Не соответствует. Но на сегодняшний день “Ленфильм” может производить картины, и хорошие картины. Можно не заработать на этой картине, но 100 тысяч школьников посмотрели “Дубровского”, или миллион школьников посмотрели “После бала”, например, или “Скрипку Ротшильда”. Это не менее необходимо для воспитания поколения, чем построенный стадион.
– А что сейчас происходит с вашей картиной “Трудно быть Богом”, о которой все слышали, но пока мало кто видел?
– С моей картиной случилось следующее: во-первых, я здорово заболел сердцем, после чего мне стало очень тяжело активно заниматься. Я всегда брал полторы смены, работал по 12 часов, сейчас я этого делать не могу. Это первое. Второе – технически очень сложно. Если раньше для того, чтобы озвучить сцену из 12 человек, я мог позвать 6 человек, а потом еще 6 человек, и на двух кольцах все это записать, то сейчас, в связи с появлением новой замечательной голливудской техники, мы должны записать 12 колец, то есть из 12 человек каждый, даже если он просто говорит слово “му”, должен сказать свое “му” отдельно. Это несложно, когда один гангстер рубит другому пальцы, а третий насмехается, но если у меня в кадре редко когда меньше 18 человек бывает, это довольно сложно. Это 18 отдельных записей, которые нужно соединить в одну. И поэтому я сижу, сижу, сижу с озвучанием, вылизываю все.
– Для себя вы какие-то сроки ставите?
– В следующем году картина будет готова. Практически вся она уже сделана. Три года назад я ее показал людям, но в черновом варианте, без озвучания. Кому-то она понравилась. И я знаю, фестивали всякие заинтересовались. Но с тех пор три года я занимаюсь чисто техническими штуками.
– Сколько всего времени идет работа над ней?
– Очень долго. С остановками, с перерывами лет 10. Существуют режиссеры, которые работают с картинами и дольше. Один пишет быстро, другой медленно. Художник Иванов нарисовал единственную картину “Явление Христа народу”. Все, он остался художником Ивановым. Художник Пупкин нарисовал 100 тысяч и 4 десятых картины, и никто не знает, кто он такой.
– Вы довольны тем, что у вас получилось?
– А это такая штука – сегодня я доволен, посмотрев сцену, когда озвучивал, а завтра я в ужасе – что я такое наделал. Мне казалось, что все это легко, а выяснилось, что все это тяжело. Когда каждый предмет для съемок, каждую загогулинку, каждую штучку надо делать, и не так, как делают за границей – латы из пластика, а не из железа – делать надо по-настоящему.
– А зритель это заметит?
– Смотря какой зритель. Зритель, который сейчас воспитан нашим телевидением, не заметит ничего. А квалифицированный зритель, на которого я ориентируюсь и которого уважаю, конечно, заметит.
– Много таких зрителей осталось?
– Нет. К тому же еще очень много людей у нас уезжает. Их бы тоже остановить. Это, конечно, не в силах кино, но расцвет искусства их бы остановил.
– Сохранение “Ленфильма” – тоже часть этого будущего расцвета?
– Да. У нас практически два драматических театра в Ленинграде, хорошо работающих – театр Додина и Молодежный театр, из музыкальных – Кировский театр, из музеев – Эрмитаж и Русский музей. Этим пока мощная культура города с великой судьбой ограничивается. На самом деле немного. Но возможности практически неограниченные.
Александр ЧИЖЕНОК
