Владимира Сорокина. В мае вышел «Заплыв» (обещанный, кстати, еще в январе), в августе – «Сахарный Кремль». Если «Кремль» просто развивает идеи «Дня опричника» (2006), доводя их до гламурного блеска (который символизирует технология «блестки в лаке», примененная для изготовления яркой суперобложки), то «Заплыв» в творчестве Сорокина играет роль куда более важную, поскольку позволяет понять суть сорокинского постмодернизма. Одновременно «Заплыв» позволяет проследить наиболее существенные процессы в современной культуре в целом. Сорокин для этого очень удобен.
Фиктивные даты: Сорокин, как Малевич
“Заплыв” был назван в подзаголовке книгой “ранних рассказов и повестей”. Мозолили глаза даты: 1978, 1979, 1980, 1981 гг. Все рецензенты, которые о “Заплыве” написали, сомнению датировки не подвергли и сделали вывод (к которому их подтолкнул сам Сорокин) о том, что Сорокин ранний и поздний – это почти одно и то же, что как писатель он появился сразу готовым постмодернистом, как Афина, вышедшая из головы Зевса (согласно доверчивому Аполлодору) в полном боевом вооружении и с воинственным кличем. Забегая вперед, скажу, что и в случае с Сорокиным мы имеем дело с искусственно сконструированным героическим мифом, так сказать, “автомифом”.
Но, во-первых, ранние датировки, свидетельствовавшие о том, что постмодернистский метод сформировался у Сорокина как анклав внутри советского соцреализма еще в конце 1970-х гг., были поданы со слишком уж большим нажимом, чтобы все было на самом деле так просто. Во-вторых, откуда такие залежи неопубликованного после двухтомника, вышедшего в 1998-м и трехтомника (2002 г.)? В-третьих, меня сразу насторожили два самых сильных сочинения из сборника: рассказы “Ватник” и “Падёж”. Если бы первый был написан в 1978 году, а второй – в 1980-м, как это указано в книге, то Сорокин наверняка включил бы их в свой безымянный сборник рассказов, вышедший в 1992 г. в московском издательстве “Русслит”. Антисталинский, антитоталитарный “Ватник” не мог бы миновать сборник 1992 года, если бы тогда уже был написан. Конъюнктура начала 1990-х не позволила бы этот текст утаить.
Проблема в том, что “Ватник” наверняка не был тогда написан, он старше указанного возраста на 30 лет. Кстати, эту идею подсказал мне писатель Валерий Сажин, долго занимавшийся Хармсом и потому везде предощущающий мистификации.
Забегая вперед доказательств, начну с того, чем следовало бы закончить: книга “Заплыв” – одна большая мистификация, напоминающая о соответствующих проделках Казимира Малевича. О Малевиче принято аккуратно говорить, что в конце 1920-х гг. он осуществил “авторскую реконструкцию своего творческого пути”, создав в 1928 – 1932 гг. картины, которые датировал 1900-ми годами. По существу, это мистификация, смещающая на 30 лет назад начало метода. Цель – перемещение гениальности на более ранний срок. Чем раньше гений проявился, тем он гениальнее.
Аналогичная история и с Сорокиным. В новой книге он “заплыл” на 20 – 30 лет назад. Поэтому все даты тут следует писать в кавычках: “1978”, “1979” и т.д. Трудно сразу сказать, что за этим стоит: то ли просто желание предложить читателю игру, то ли забота о создании фиктивной биографии. В любом случае чтение книги становится гораздо более интересным.
Сорокин и Светлов
Конечно, можно принять рассказ “Заплыв” (“1979–1988”) за ранний текст, впоследствии использованный в романе “Голубое сало”. Можно принять первую часть “Стихов и песен”, названную “В дороге”, за ранний текст, вошедший в седьмую часть романа “Норма”, написанного, если верить датировке, в 1979 – 1984 гг. Это же касается и других текстов “Стихов и песен”. Мини-рассказ “Весеннее настроение”, кстати, основан на стихотворении Михаила Светлова “Весеннее” (1952), строчками из которого непринужденно обмениваются персонажи Сорокина.
У Светлова: “Я отдал судьбу свою в честные руки, / Я жил на земле – как поэт и солдат, / Где мудрые деды и умные внуки / У государственной власти стоят. // Ничто не забыто – пусть время торопит, – / Мне помнятся ранние наши мечты, / Когда еще призрак бродил по Европе / И жадно смотрел на живые цветы”.
У Сорокина: “Я отдал судьбу свою в честные руки, – проговорил Яковлев, выходя из здания обкома. – Я жил на земле как поэт и солдат. – Прохоров кивнул: Где мудрые деды и умные внуки у государственной власти стоят? – Да, Женя. – Яковлев закурил, кинул спичку, сощурился на весеннее солнце. – Ничто не забыто. Пусть время торопит…” и т.д.
Поэзия Светлова 1940-х – 1950-х годов мало известна (ее умышленно не воспроизводили в ходе романтической канонизации Светлова в 1960-е и последующие годы) и поистине чудовищна, естественно ее было “реинкарнировать” для создания концентрата “советскости”. В других рассказах, кстати, тоже есть стихи, но в основном их не атрибутировать ввиду повышенной маргинальности. Текст Светлова – довольно редкий случай, когда атрибутировать легко. Такое использование закономерно для установки на коллаж, свойственной Сорокину.
Сорокин и Лев Николаевич
Сразу следом за квазисветловским текстом в “Заплыве” идет текст “Свет юности”, также точно совпадающий с текстом из “Нормы”. Однако с этим рассказиком история оказывается несколько более занятной. Начинается текст с напечатанного в подбор стихотворения: “Рокот самолетов плавно затихал. Давние полеты вспомнил генерал. И увидел лица преданных друзей… Рад он возвратиться к юности своей. Полночь уплывает, близится рассвет. Чудеса бывают и на склоне лет. Вот растаял иней на его висках. Вот он вновь в кабине, а под ним – Москва. И как прежде снится край родной в снегу… – Никогда в столицу не пройти врагу!”.
Далее у Сорокина идет продолжение, но для нашего расследования хватит и начала.
Источник этого текста также обнаруживается в интернете – но это не Светлов, а… литературная страница web-сайта газеты Солнечногорского района Московской области “Сенеж Инфо”, на которой в разделе поэзия напечатаны – почему-то также в подбор – стихи некоего Льва Николаевича Зубачева. Датированы они на сайте, между прочим, 16 февраля 2007 г. Текст там выглядит так: “Свет юности Рокот самолетов плавно затихал. Давние полеты вспомнил генерал. И увидел лица преданных друзей… Рад он возвратиться к юности своей. Полночь уплывает, близится рассвет, Чудеса бывают и на склоне лет. Вот растаял иней на его висках… Вот он вновь в кабине, а под ним – Москва… И, как прежде, снится край родной в снегу… Никогда в столицу не пройти врагу!”.
Далее идут и другие аналогичные стихи. Например: “На рубеже веков и двух тысячелетий Связала нас любовь великая на свете…”.
Это и есть серийная продукция “поэзии советской”, которую так любит использовать Сорокин. Не случайно “Стихи и песни” из “Заплыва” посвящены советским поэтам. Зубачев Лев Николаевич – это обобщенный образ стандартного советского поэта. Например, подлинным шедевром являются стихи Льва Николаевича о Ю. Самсонове, размещенные в декабре 2004 г. на сайте “Клин Инфо”: “Не повысит кто квартплату? / Правду сможет КТО сказать? / За Самсонова, ребята, / Нужно Нам голосовать! // Молодой он, энергичный, / Очень грамотный причем! / Чтобы жизнь была отличной, / Мы на выборы пойдем…”.
Таким образом, историко-литературная роль стихов Зубачева состоит в том, что они позволяют, наконец, если не точно датировать тексты Сорокина, то хотя бы приблизиться к пониманию мистификационного принципа датировок.
Напомню: в “Заплыве” текст с включением стихов Льва Зубачева датирован 1979 – 1980 гг., в “Норме” – 1979 – 1984 гг. Между тем в подборке стихов для “Сенеж Инфо” говорится о “рубеже веков и двух тысячелетий”. Т.о. скорее всего, вирши созданы не до 1980 года, а ближе к концу ХХ века, во второй половине 1990-х, когда у нас активно начали писать о конце века.
Итог расследования – большие сомнения в датировке “Стихов и песен” из “Заплыва”, а заодно и романа “Норма”, впервые напечатанного в 1998 г. с датами “1979 – 1984”. Есть основания думать, что все это было написано в 1990-е годы, причем вероятнее, что в конце десятилетия.
Таким образом, можно предложить гипотезу о желании Сорокина утвердить свой приоритет постмодерниста путем существенного – на 15–17 лет – смещения начала постмодернистских опытов на период разгара соцреализма и оказаться хронологически как можно ближе к “Москве – Петушкам” (1970). Едва Сорокин успел очнуться от юности – и сразу же в 23 года записал как завзятый постмодернист! Рождение постмодернистом до превращения постмодернизма в массовое явление – это, очевидно, и есть цель мистификации и, кстати, вполне постмодернистский жест.
Детский конструктор как новая норма
Попутно проясняется суть постмодернистского метода Сорокина: постепенно Сорокин все чаще и все больше оказывается просто конструктором текстов, составляемых из разных фрагментов, в том числе чужих текстов. Данный случай напоминает хрестоматийный пример плагиата (описанный в статье “Плагиат” в “Краткой литературной энцклопедии”): советский поэт В. Журавлев опубликовал под своим именем (Октябрь. 1965. № 4) стихотворение Ахматовой “Перед весной бывают дни такие”. Не исключена, кстати, сознательная параллель: Журавлев похищает стихотворение Ахматовой, а Сорокин – стихотворения Светлова, Зубачева etc.
Я уже писал, что литература, состоящая из книг, сменилась неолитературой, состоящей из гник*, а основными жанрами гник являются графомания (в двух разновидностях – логорея и галиматья) и плагиат. Графоманы – от П. Коэльо до Б. Акунина – пользуются особой любовью публики. Плагиат же становится в нашей культуре (в научной деятельности, в художественном творчестве) новой нормой**. И именно с эпидемическим плагиатом как жанром гникописания тесно смыкается метод конструирования Сорокина, маскируемый им под постмодернизм: то Светлов, то Зубачев, а в целом огромное количество используемых чужих текстов.
Плагиат был и раньше, но он оставался внесистемным. Теперь он вошел в систему “творчества”, а современный постмодернизм позволяет его легко оправдать. То есть постмодернизм оказывается эффективной технологией, незаменимой, например, при промышленном изготовлении текстов, лишенных художественной ценности, но обладающих потребительскими качествами (с учетом ураганной рекламы и низкой квалификации читателей). “Творчество” оказывается подобием составления моделей из деталей детского конструктора.
Ничьи вещи
Интернет играет в “конструировании” текстов важнейшую роль. Я много занимался генезисом знаменитого каннибалического рассказа Сорокина “Настя” (впервые опубликован в книге “Пир”, 2001), в котором описано, как родители запекают в печи и с аппетитом съедают достигшую совершеннолетия девушку. В попытках найти прецедентный текст, я остановился на книге Клода Леви-Строса “Мифологики. Том 1. Сырое и вареное” (СПб., 1999), где описаны европейские символические обряды: жарка девушек, достигших половой зрелости.
Теперь, однако, я думаю, что с Леви-Стросом немного погорячился. Потому что в интернете обнаружился сайт некоего “Марка Десадова” (нераскрываемый псевдоним), который выступает популяризатором художника Долчета (Dolcett)***, работающего в жанре порнокомикса. В частности, на сайте есть комикс “День пиршества” (“Feast Day”). Сюжет простой: девушек запекают, а потом употребляют в пищу. На основе этой серии садо-каннибалических комиксов Десадов сочинил собственные тексты. В результате выясняется, что рассказ Сорокина “Настя” – не более чем плагиат Долчета – Десадова. Можно, конечно, говорить, об испытанном Сорокиным влиянии, однако вся соль рассказа в его сюжете, который заимствован Сорокиным целиком. И это, кстати, не единственный случай, когда порнографические ресурсы из интернета прямо переходят в тексты Сорокина.
Пример показывает, что в современной культуре как оригинальное творчество, так и авторство решительно переосмысляются. Тексты, кем бы они ни были сочинены, рассматриваются как общее достояние или “res nullius”, “ничьи вещи”, которыми без общественно значимого осуждения может пользоваться любой****. В итоге создаются принципиально новая ситуация и неолитература с новыми категориями для описания. Я отнюдь не порицаю Сорокина с позиции морализаторства за использование идей Долчета. Для меня литературный аморализм заключен в использовании чужих идей. Реинкарнация Светлова еще может сойти за постмодернистскую игру – можно догадаться и найти источник. Стихи Зубачева – промежуточный вариант, а использование Долчета – Десадова, я бы отнес к чистому плагиату.
Естественно, Сорокин не одинок: когда-то я анализировал с этой точки зрения выдвинутый в 2001 г. на премию “Букер” роман Т. Толстой “Кысь”, в котором использован расхожий сюжет американской постапокалиптической фантастики (после Взрыва все снова спускаются на низшие ступени цивилизации). Мутанты обликом напоминают марсианских уродов из фильма “Вспомнить все” Пола Верхувена; государственная столовая сразу напоминает столовую “Победа”, описанную в “1984” Оруэлла; оставшийся от прежних времен диссидент Лев Львович “списан” с Михаила Гефтера (точно совпадает стиль текстов), а сама “Кысь” (образ страха) напоминает сологубовскую недотыкомку… Наконец, кой-чего взято у Бредбери (“451о по Фаренгейту”). Т. Толстая оказывается “конструктором”, мастерящим роман из готовых чужих деталей. Ничего придумывать не надо, все принадлежит всем.
Возвращаясь к Сорокину, можно привести и другие примеры. Скажем, известная эпатажная сцена из “Голубого сала”, где ААА – это Ахматова (“Сталин вышел из машины, с сигарой в зубах. Завидя его, ААА испустила протяжный хриплый крик <…> Она подползла к ногам вождя <…> – Позволь! – Требовательно прохрипела внизу ААА. Не глядя на нее, Сталин поднял правую ногу. ААА принялась жадно вылизывать подошву его остроносого ботинка. <…>), является всего лишь вариацией на тему бесчисленных тривиальных эротических фантазий на сюжет “фут-фетиш”, километрами которых наполнен интернет.
Фактически с конца 1990-х гг. Сорокин активно впитывает в свои романы миазмы с интернет-периферии, этим необычным для печатной литературы материалом эпатируя и удивляя читателей, но все больше утрачивая не только оригинальность, но и самостоятельность.
Михиал Золотоносов
__________________________________________________________________
* Впервые этот термин был использован мною в рецензии на романы В. Пелевина “Шлем ужаса” (“Город”. 2005. № 41) и “Ампир В” (“Город”. 2006. № 44).
** Не могу не сослаться в этой связи на замечательную статью доктора юридических наук Я. Гилинского “Тотальный плагиат как норма российской научной жизни” (Проблемы деятельности ученого и научных коллективов. СПб., 2007. Вып. XXIII). Профессор начинает статью с трех аксиом: “1. Не менее 80 – 90% студентов скачивают курсовые работы и рефераты из интернета (где также процветает плагиат) или переписывают из нескольких книг-учебников. 2. Не менее 50 – 60% студентов скачивают дипломные работы из интернета или переписывают из нескольких книг-учебников. 3. Порядка 40% кандидатских диссертаций и 30% докторских диссертаций содержат плагиат из опубликованных монографий-статей-диссертаций. 20 – 30% диссертаций куплены, а их фактические сочинители не стесняются плагиата”.
*** Согласно Википедии, это псевдоним канадского художника (или группы художников), который в конце 1990-х гг. создал и разместил в интернете серии садо-каннибалических комиксов, сюжетами которых стало умерщвление, а затем поедание сваренных или обжаренных девушек и женщин. В мае 1991 г. в Москве был выпущен альбом “Фрейд: Новые иллюстрации”, в который вошли произведения пациентов психиатрических клиник. Рисунки Долчета стилистически и тематически напоминают творчество психически больных.
**** Отсюда принципиально новое отношение и к феномену “литературных негров”. Небезызвестный А. Мальгин сообщил 31 мая 2005 г. – в связи со смертью Георгия Анджапаридзе, – что умер “литературный негр Виктора Доценко”, автора саги о “Бешеном”. Любопытно, что помимо довольно вялой реакции самого Доценко, никаких иных реакций литературного сообщества не последовало. Феномен никого не взволновал и не удивил в принципе.
