В 2008 г. – и в этом его историческое значение – стали очевидными бессмысленность или вредоносность волюнтаристских решений, принятых по знаковым объектам в Петербурге. Бывает волюнтаризм спасительный сохраняющий (так, по слухам, Сталин в 1933-м спас от уничтожения храм Василия Блаженного). Но в современном Петербурге все примеры волюнтаризма исключительно разрушительные.
Волюнтаризм разрушительный
Вот, скажем, проект освобождения Биржи на Стрелке Васильевского острова. 7 октября 2006 года В. В. Путин встретился в рабочем кабинете Константиновского дворца с В. И. Матвиенко. На встрече обсуждались вопросы дальнейшего развития Петербурга. В частности, сообщил В. В. Путин, правительство России рассматривает возможность организации в стране биржи нефти и нефтепродуктов. По предложению президента одним из мест размещения биржи мог бы быть Петербург. В. И. Матвиенко полностью поддержала предложение президента. По словам губернатора, лучше всего разместить биржу в родном историческом здании на Стрелке Васильевского острова, которое нуждается в серьезном ремонте.
Это мой пересказ сообщения в информационном бюллетене Администрации Петербурга.
В итоге Военно-морской музей стали перемещать из здания Биржи в казармы на площади Труда, которые подходят для музея гораздо меньше, чем здание на Стрелке. Зачем его стали перемещать? Если для современной биржи не требуется такого размера центральный зал, такое гигантское здание, колоннада, стилобат и т.п. – все это уместно именно для музея великой морской державы. Видимо, затем, что в фантазиях лидеру нации грезился Храм нефти и бензина именно в форме древнегреческого культового сооружения…
Чем это закончилось – известно. Экономических условий для организации в Петербурге нефтяной биржи нет – это однозначно показали итоги девятимесячных торгов в Петербурге (см. “Город 812”, № 14). Даже послушный Кремлю бизнес такую биржу создавать не хочет.
Но процесс запущен. И теперь музей бессмысленно переместят, Биржа опустеет, после чего встанет новая проблема: чем ее занять? Наверное, отдадут под еще один торгово-развлекательный комплекс.
На дно Литоринового моря
К слову сказать, перевели Конституционный суд в Сенат, откуда выселили исторический архив (вследствие чего архив не работает для исследователей уже 3,5 года – с 1 апреля 2005 г.), – ну и что? Что в стране улучшилось от КС, переведенного из Москвы в Сенат? Да ничего! Это был чистый и классический волюнтаризм.
Что говорить о том, что новая роспись на стенах Сената и Синода выполняется “поверх исторической штукатурки в здании, в котором сохранилась историческая настенная живопись” (М. Мильчик, зам. гендиректора НИИ “Спецпроектреставрация”), если тут делают новые интерьеры, пробивая и демонтируя стены и разрушая первозданный вид внутренних дворов, спроектированных Росси. И ради чего все это?
Время от времени напоминают, что это строят Президентскую библиотеку им. Б. Н. Ельцина, но библиотека, как и биржа, – это 50 – 100 компьютеров, для установки которых зимние сады не требуются. И здание Синода – тоже. Роскошь интерьеров, созданием которой руководит управление делами президента, – очередная прихоть власти.
Говорят, что сейчас работы в “Новой Голландии” приостановлены, якобы возникли трудности у Ш. Чигиринского. Однако, по полученной мною информации, к осени 2008 г. после проведения геологических исследований стало понятно, что если реализовать проект Фостера, вырыть все запланированные котлованы, новый водоем в центре острова, сделать все подземные паркинги и т.п., то треснут фундаменты зданий-памятников, входящих в ансамбль. То есть ансамбль в процессе реконструкции будет уничтожен полностью.
Возможно, сейчас работы остановили, прикрываясь спасительным финансовым кризисом, хотя все дело в изначальном волюнтаризме при принятии решений.
Уверен, всем уже ясно, что и в “Новой Голландии”, и на месте котлована второго здания Мариинского театра (упорное продолжение его строительства без утвержденного проекта – один из знаменательных итогов 2008 года), и рядом с дворцом Юсуповых на Мойке, где собираются строить МФК “Театральный”, – везде сразу пробиваются в одно и то же подземное болото, происхождением своим обязанное Литориновому морю, некогда заполнявшему все это пространство. И в донных, пульпообразных отложениях этого моря ничего построить нельзя, в них все только проваливается. Но, несмотря на очевидность, хотят строить. Это и есть волюнтаризм.
У нас все время рвутся рыть котлованы – у набережной Европы, на Тучковом буяне, на площади Восстания, везде, потому что стремление на дно Литоринового моря просто неудержимо.
А Васька слушает
Весной – летом власть испытала некий страх и по ряду пунктов пошла на попятный. В частности, по зданию новой биржи на 26-й линии В.О., которую в сентябре правительство все же решило понизить. Правда, все закончилось обычным пшиком: сначала в прессе было с шумом объявлено, что 9 сентября 2008 г. правительство приняло постановление № 1158, которое предусмотрело: 1) понижение этажности объекта до 16 этажей, 2) демонтаж козырька и двух верхних этажей объекта, 3) смену типа остекления, причем сделать все это надо было в III квартале 2008 г.
Но официально постановление опубликовано было лишь 28 октября. А после публикации исторического документа ни о постановлении, ни о демонтаже двух этажей никто в Смольном не вспоминал. То есть общественность вроде бы победила, но победа оказалась ненастоящей.
Это же касается и дома Лобанова-Ростовского. КГИОП объявил общественности, что общественность права, что мансарду надо понизить, что достигнута договоренность с инвестором… При этом утонченное издевательство заключено в том, что понижение составит 60 см! Словно это имеет какое-то значение для здания высотой 20 м.
Итак, ложь как технология успокоения страстей в 2008 г. начала применяться властью регулярно. Но и разоблачения прессы стали более регулярными, вследствие чего можно говорить об обострившейся в 2008 г. информационной войне ряда СМИ со Смольным хотя бы в части его градостроительной политики.
Опережая желания
В свою очередь, Смольный произвел демонстративные изменения структуры архитектурной власти в Петербурге – разделив должности председателя Комитета по градостроительству (КГА) и главного архитектора. Этими изменениями Смольный дал ясный сигнал, что он отдает преимущество новому строительству по сравнению с охраной и реставрацией памятников. Не случайно, кстати, нарушения – вплоть до незаконного строительства (например, около Новодевичьего монастыря) – если и фиксируются, то чудесным образом последствий никаких для строителей не имеют.
В связи с этим не могу не заметить, что новые Правила землепользования и застройки, которые якобы предохранят от дальнейшего уничтожения, – это фикция в условиях правового нигилизма. Если целые кварталы строят без разрешения, то где гарантия, что будут соблюдать ПЗЗ? Нет такой гарантии, тем более что еще до принятия ПЗЗ уже говорят о процедурах “получения разрешения на отклонение от допустимых параметров” (вице-губернатор Вахмистров заявил: “разработать временный регламент застройки территорий, провести общественные слушания и получить согласование Градсовета на проект. Если у всех инстанций возражений не будет, то отклонение станет вполне законным”). Зачем тогда была эта возня вокруг ПЗЗ?
Во-вторых, за изменениями в КГА стоит развитие тенденции, возникшей еще в 1980-е гг., когда градостроительную деятельность решили считать второстепенной, а первостепенной – умение построить отдельно стоящее здание. В этом смысле претензии можно предъявить Олегу Харченко (был главным архитектором СПб до 2004 года), который всегда говорил, что он “объемщик” (на архитектурном жаргоне это означает умение делать проект отдельно стоящего здания) и что на современном этапе градостроительные концепции значения не имеют. Не удивительно, что именно при О. Харченко стали последовательно игнорироваться контекст и понимание того, что такое ансамбль.
Александр Викторов (только что переставший быть главным архитектором СПб) уже не был даже архитектором-“объемщиком”, он был просто чиновником, и после него уже было логично должность архитектора, возглавляющего КГА, вообще упразднить: зачем на этой должности держать архитектора, если решения принимаются не по архитектурно-градостроительным основаниям, а по “иным”? Если судьба памятника решается, исходя из воли очередного инвестора, осчастливившего Петербург желанием снести очередной дом в центре, если по “Новой Голландии” был не архитектурный конкурс, а инвестиционный тендер, то зачем нужны вообще главные архитекторы – творческие люди на административной должности? Поэтому закономерно, что А. Викторова сменила дама, профессионально к архитектуре отношения не имеющая.
Наконец, в 2008 году Смольный с еще большей настойчивостью внушал населению мысль о том, что инвестиции возможны только в строительство нового, а не в тщательную реставрацию и консервацию памятников, которая заведомо убыточна и инвестора не заинтересует. Т.е. население приучали к мысли о том, что приход инвестиций означает уничтожение памятников, но другого пути нет, потому что единственное средство от перхоти – это гильотина.
Эта идея в 2008 году распространялась с усиленной энергией, и в итоге ее, как попугаи, стали повторять даже разумные с виду люди, что меня испугало особенно.
На самом деле все не так, потому что речь при инвестициях реально идет не об окупаемости, а о 200 – 300% прибыли от строительной деятельности, к которой и стремятся инвесторы. А если этого нет, то инвесторы полагают проект убыточным.
На самом деле вся экономическая часть проектов, связанных с историческими памятниками и предметами охраны, должна экспонироваться в интернете, а прибыль инвестора публично обсуждаться, потому что речь идет о предметах охраны, принадлежащих и городу, и всему человечеству. У нас же теперь строительные фирмы и КГА скрывают не только экономику проекта, но даже и облик будущих зданий – чтобы общественность раньше времени не всколыхнулась.
Архитектурные итоги. Отрицательные примеры
Естественно, они печальны, как наш декабрь. Как характерный я приведу пример совершенно рядовой и столь же совершенно очевидный – спроектированный мастерской М. Мамошина жилой дом на пересечении Загородного пр. и Гороховой ул. (Загородный пр., 39).
Когда в очередном “Архитектурном ежегоднике” была напечатана картинка этого здания, я был уверен, что реально такой дом тут построить не решатся. Однако решились.
Дом архитектурно совершенно не связан с архитектурным контекстом. Первый этаж украшают пилоны, отделанные плитами “под гранит”, за пилонами вдоль первого этажа по Загородному и по Гороховой сделана галерея с большими окнами-витринами. Угол здания выполнен в виде остекленного цилиндра, простирающегося почти доверху и заканчивающегося металлической “ротондой”. Горизонтальных связей этого цилиндра с фасадными стенами нет – он просто приставлен.
Проемы между окнами на 3-м этаже украшены ионическими пилястрами, над основным объемом на крыше располагается дополнительный цилиндрический объем (гигантская “шайба”) двухэтажной высоты, вдоль Гороховой ул. по крыше идет остекленная галерея, высокие окна 2-го и 3-го этажей посредине расчленены декоративными решетками случайного рисунка.
Фасады представляют собой эклектику, собранную из совершенно случайных элементов. Получилась механическая склейка объемов и компонентов, лишенная какой-либо выразительности, идеи, архитектурного образа. Просто нечто громоздкое, тяжелое, мрачное, давящее.
Почему, например, на мрачный фасад в стиле тоталитарного конструктивизма Л. Хидекеля налеплены ионические пилястры? Почему на крыше размещена двухэтажная “шайба” чуть ли не с куполом? Зачем нужна на углу металлическая “ротонда”? Она означает “красоту”?
Почему вообще это здание должно выделяться в общем ряду Загородного пр., что за особая функция у него? На самом деле никакой особой функции нет, просто жилой дом с магазинами. Однако инвестор никак не мог забыть, что жилье здесь “элитное”, поэтому и строение обязательно должно выделяться.
Новый дом 7-этажный, а справа по Загородному пр. стоит двухэтажный дом с центральной трехэтажной частью и фронтоном. Однако новое здание имеет совершенно иной стиль, иную ритмику вертикальную и горизонтальную, сделано из материалов, не сочетающихся ни с одним зданием из стоящих вокруг. Вот именно так не надо строить. И это – типичная архитектурная продукция. В центре города уже не осталось ни одного проспекта и улицы, где бы не разместились подобные постройки.
Проект характерен и другим: общей ненавистью архитектурной корпорации к стилизациям, которых все требуют от архитекторов в историческом центре. Требуют мимикрии, незаметности, в то время как архитекторы делают нечто внеконтекстное и выделяющееся на общем фоне. К примеру с проектом мастерской Мамошина можно добавить еще более внеконтекстное здание, спроектированное фирмой Н. Явейна – “Студией – 44”, здание строят на пересечении Малого пр. П.С. и Ижорской и Рыбацкой ул. Даже странно, как в общем-то культурные люди решились загнать сюда такого монстра – разве что в расчете на скорый тотальный снос всей старой застройки бывшего пр. Щорса.
Условно-положительные примеры
Назову два здания: это гостиница на пл. Островского, спроектированная в мастерской Е. Герасимова, и новый дом в пер. Гривцова, 4. Из внедрений в исторический центр это, на мой взгляд, наиболее приемлемые здания.
Гостиница на пл. Островского мне в целом не нравится, но это, так сказать, лучшее, из того, что мы видели. Всерьез обуждать, является ли это “флорентийским ренессансом” (красивое название, придуманное Евгением Герасимовым), не приходится. Лично я содрал бы с фасада всю скульптуру: 12 томных теток (высота 285 см, образцами служили классические изображения Венеры, Артемиды и Афины) на балконах (расположены на высоте 10 м от земли, вынос балкона 110 см) и 8 красавцев атлантов (высота 490 см) под балконами, используемых в качестве кронштейнов. Убрал бы остекленную галерею с крыши вместе с вазами, тем самым понизив высоту метра на 4. То есть сделал бы здание менее “суетливым” и более “фоновым” по отношению к Александринскому театру.
Между прочим, скульптуры в проекте гостиницы появились после переделки предыдущего, второго, варианта фасада – простецкого остекленного металлокаркаса: в 2005 году последовала острая критика, и фасад был в третий раз перерисован. Так что могло быть и хуже, а то, что есть, не слишком страшно, хотя и эклектично. Но надо понимать, что лучше нашим зодчим, изогнувшимся перед инвесторами, не нарисовать. Спасибо на том, что на фасаде стоят атланты и Артемиды, а не изображения злого демона Равана и героев “Рамаяны”.
Впрочем, я получил сведения, пока не подтвержденные официально, что примерно полтора года назад индонезийская фирма Sampoerna уже перестала быть инвестором, а новым инвестором стала некая московская фирма. По этой причине готовится внутренняя перепланировка здания – под вкусы нового владельца этого долгостроя. Как бы при этом не ухудшился экстерьер.
Второй пример – бизнес-центр в Гривцовом пер., построенный на месте двухэтажного детского сада, принадлежавшего швейной фабрике им. Володарского. Новый владелец, Т. Боллоев, построил тут новое здание высотой 5 этажей с мансардой. Высокий первый этаж, балконы, опоясывающие здание по третьему этажу, всякие украшения. Проект разработало ООО “ПетроГрад”, главный архитектор проекта Ирина Емельяненко. Мне в целом фасад и объемное решение показались приемлемыми, хотя и на самой грани дозволенного.
Чтобы детально разобраться в стилистике фасада, я обратился за помощью к историку архитектуры М. Микишатьеву. Михаил Николаевич – консерватор в здоровом смысле этого слова, мне была интересна его принципиальная оценка. Я спрашивал его, в частности, не отразились ли здесь идеи модерна. И вот что он мне ответил: “Модерн (в смысле Ар нуво, Югендштиль или Сецессия) тут и не ночевал. Это типичный “поздний эклектизм” (или историцизм), причесанный под ампир или ранний эклектизм – желтенькой штукатуркой, ограждениями балкона, включающими нечто вроде пальметты. На самом деле это все вопиюще бездарно и чудовищно нарисовано. Хотя понятно, откуда ноги растут. Наличники, особенно вокруг окон четвертого этажа, намекают на излюбленный историцистами “стиль Людовика XVI“ (“ранний классицизм”) – с барочными “ушками” и стандартным замком в виде кронштейна с акантом в обрамлении гирлянд. Но, повторяю, нарисовано все безобразно. Особенно чудовищны кронштейны с якобы львиными мордами. Словно бы лепщик видел какой-то декоративный мотив, но не знал, что это львиная морда, и воспроизвел как серию бугорков и складок. Получился бред. Кошмарны решетки балконов… Что касается общей композиции – похоже, что они вдохновлялись зданием Общества взаимного кредита (П. Ю. Сюзор) на Екатерининском канале”.
Но когда первый пар возмущения вышел, Михаил Николаевич все же согласился, что вся эта безграмотность, складывающаяся в “мещанскую эклектику”, для переулка Гривцова допустима и даже логична и уж наверняка лучше, чем тот “стеклянный понос”, которым заполнил город.
Кстати, Т. Боллоев сейчас очень строительно активен, в частности, купил двухэтажный домик № 5 на 8-й линии В.О. и, возможно, собирается превратить его в пятиэтажный разрешенной высоты 23 м, так что надо внимательно смотреть, чтобы “мещанская эклектика”, уместная в пер. Гривцова, не оказалась около самой Невы.
Безусловно-положительных примеров я не знаю.
Вместо заключения
В 2008 году в процессе общественных слушаний по Правилам землепользования и застройки, стало очевидно, что даже минимальная степень организованности граждан способна существенно ограничить действия всех “перестройщиков” Петербурга (власти, которая сама пишет законы и сама же их нарушает; алчных инвесторов, беспринципных архитекторов). Однако ни “Живой город”, ни тем более ВООПИК такую функцию выполнить не способны. Нужна оргструктура, созданная примерно по той модели, которая была разработана Ульяновым для “партии нового типа” – опирающаяся на массы организация профессионалов, получающих деньги именно за охрану города от уничтожения. Так что технология ясна, осталось создать гражданское общество, способное на самоорганизацию и самозащиту от власти.
Михаил Золотоносов
