Для антропологов история возникновения человеческих эмоций не менее интересна, чем история болезней homo sapiens. Некоторые из наших эмоций не под силу даже высшим приматам, хотя те способны и любить, и радоваться, и злиться. О загадках смеха и плача «Городу 812» рассказал главный научный сотрудник Музея антропологии и этнографии доктор исторических наук Александр Козинцев.
– Мне казалось, что в том, почему люди плачут или смеются, никаких тайн для ученых быть не может. А это оказывается не так.
– Ученые до сих пор спорят, что первично: сама мимика или переживание, которое заставляет сокращаться лицевые мышцы, – рассказывает Александр Козинцев. – Известно, что смех непроизволен, он управляется подкорковыми структурами мозга. Как и крик боли, крик радости. Это называется “лимбическая вокализация”, и временами она полностью блокирует речь, то есть возможность передать свои эмоции словами. А вот где здесь причина, а где – следствие, до сих пор непонятно. Так, американский психолог Уильям Джемс заявил, что первична именно мимика, а переживания, не нашедшие внешнего проявления, это пустой звук, ничто. Мало того, иногда движения лицевых мышц приводят и к изменению психологического состояния, которое подобно тому, что вызывается шуткой или чем-то столь же приятным. Получается, что у нас не только лицо – зеркало души, но и душа может оказаться зеркалом лица. А значит, психологам, физиологам, антропологам следует искать причины, вызывающие те или иные выразительные движения. Что касается переживаний, то они науке недоступны, они доступны лишь искусству.
– Что же мы, улыбаемся вымученной улыбкой и ощущаем выброс эндорфинов?
– В первый раз, конечно, нет. Первая и вторая улыбка могут быть деланными, зато третья будет уже чуточку менее вымученной, и раз за разом улыбка будет становиться все более искренней. Это давно замечено, и это замечательный способ избавляться от плохого настроения, подавленности. Иногда это прямо-таки способ выжить, сохранить рассудок. Вспомните, как Джульетта Мазина сначала через силу, сквозь слезы, а потом все более искренне улыбается в финале “Ночей Кабирии”!
– Так же как и смех, записанный на пленку, может поднять настроение?
– Он не поднимает настроение, он просто стимулирует реакцию подражания, то есть такой же смех. Слушая закадровый смех в телесериале, можно засмеяться (по крайней мере, улыбнуться). Кстати, женщинам, если их таким искусственным способом рассмешить, комедия потом действительно кажется более смешной, а вот у мужчин, хотя они так же заражаются смехом, ощущение смешного меньше зависит от внешнего проявления.
– А с чего вообще началась человеческая мимика, в том числе – непроизвольная?
– Сначала, еще на дочеловеческой стадии, были эмоциональные выражения, сближающие нас с животными, – мимика гнева, страха, радости, печали, удивления. Но плач, хоть он и эмоционален, возник очень поздно. Обезьяны не плачут. Смех древнее, он есть у обезьян, а вот зевота, которая совсем не эмоциональна, возникла раньше всего. Есть традиционное мнение, что зевота вызывается нехваткой кислорода и избытком углекислого газа в крови. Но эксперименты эту теорию не подтвердили. Этот инстинкт мы, люди, унаследовали от других высших животных, а для какой цели – это вопрос.
– До сих пор нераскрытая загадка?
– Что нам известно про зевоту? Что она стереотипна и необычайно заразительна. Даже упоминание о ней само по себе заставляет людей зевать. И сигнализирует она не только об усталости и сонливости, но вообще об отсутствии интереса к происходящему.
Все эти три таинственных действия – зевота, плач, смех – тормозят речь, но и сами тормозятся речью. Отношения между речью и доречевыми проявлениями – чрезвычайно интересная тема. Мы часто забываем, что речь некогда была для наших предков новым и неизведанным средством коммуникации. Ее освоение могло вызвать у них что-то вроде психологического стресса. Привыкая к речи, к культуре, древний человек как бы дрессировал самого себя, а приматам никогда не нравилась дрессировка, и вообще они очень склонны к негативизму. Так что зевота, плач и смех могли быть средствами смягчить стресс, вызванный этими радикальными нововведениями. В сущности, все три реакции продиктованы подспудным стремлением хоть ненадолго освободиться от речи, от законов, которые навязывает нам культура.
– Зачем же отказываться от такого блага?
– Речь и культура – не только благо, но и бремя. Все три непроизвольные подкорковые реакции давно уже подчинились культуре и вполне вписались в речевую жизнь. В обычных условиях все они находятся под контролем разума и воли и тормозятся эволюционно новыми участками коры головного мозга, которые ответственны за речь. Но при снятии торможения вырываются наружу и пробуждают коллективный имитационный рефлекс.
– Может быть, животные не могут смеяться, потому что им ротовой аппарат делать это не позволяет?
– Дело не в речевом аппарате, а в устройстве мозга, которое не позволяет обезьянам произвольно управлять мимикой и голосом, потому они и не могут освоить речь. Обезьяны могут кричать, могут и смеяться, непроизвольно, как и мы. Правда, их смех сильно отличается от нашего. Например, они смеются тише, чем мы, причем и на выдохе, и на вдохе (люди – только на выдохе). Но недавно выяснилось, что детеныши некоторых человекообразных обезьян могут смеяться почти так же, как люди.
– А как обезьяны, а вслед за ними люди научились смеяться?
– Сначала смех носил умиротворяющую функцию и произрастал он из агрессивного рефлекса, смысл которого изменился на противоположный благодаря ритуализации. У обезьян (как и у других высших животных) есть игровая агрессия – они своим “смехом” показывают, что нападают не всерьез. Правда, когда такая мимика случается спонтанно, а играть обезьяна не собирается, она прикрывает рот рукой. Кстати, щекотка – тоже игровая агрессия, и реакция на нее соответствующая – смех, причем смеются оба партнера, а не только “жертва”, как было бы, если бы речь шла о чисто физиологической реакции. Как сказал Эйзенштейн, щекотка – та же острота, только очень низкого уровня. У обезьян подростки гораздо больше склонны к смеху, чем взрослые особи. Смех у обезьян – всегда знак игры, он расслабляет так, что они на время забывают об опасности. Как известно, обезьяны умеют и улыбаться тоже, но у них это – знак подчинения и отчасти страха. С такой подобострастной улыбкой обращаются к более сильному партнеру. У людей разновидностей улыбки гораздо больше, улыбка может переходить в смех и наоборот.
– Зато плакать умеют только люди?
– Да. Жаль, невозможно определить, в какой период палеолита они этому научились. Плач полезен, поскольку полезен содержащийся в слезе фермент – лизоцим. Он очищает глазное яблоко. Другое дело, что такое очищение полезно всем существам, и непонятно, почему плачут только люди. Сейчас плач сугубо индивидуален: взрослые стараются не плакать публично, зато раньше он был гораздо социальнее. Существовал даже обычай коллективного плача – у аборигенов Австралии, Андаманских островов и Америки. Причем они устраивали его не только на похоронах, но при приеме гостей или во время примирительных обрядов.
– А желание кричать во время секса тоже роднит людей с животными.
– Естественно, это ведь тоже реакция из подкорки. Но со смехом или плачем ее не сравнить, потому что такой крик не может быть коллективным. Заметьте, животные никогда не показывают эмоций просто так и тем более – не имитируют. В отличие от людей.
– И все-таки, какие функции несет такое выражение эмоций?
– Это загадка, тем более что о выражении эмоций можно говорить только по отношению к плачу. В смехе эмоций мало, а в зевоте и вовсе нет. Но и смех, и плач, и зевота имеют общие черты – они стереотипны и заразительны. Помните, как жители Обломовки коротали время, заражая друг друга то смехом, то плачем, то зевотой? Биологи называют такие проявления “социальными релизерами”. С их помощью человек дает бессознательный знак своим сородичам, “заражая” их своим состоянием. Кроме того, все три действия имеют черты неадекватной реакции – смещенной активности. Смещенная активность – беспричинные действия в ситуациях, когда мы не знаем, что предпринять, и чешем голову, барабаним пальцами по столу, шагаем по комнате. Смещенная активность объединяет людей с другими млекопитающими, птицами и даже рыбами – те, находясь в замешательстве, “роют” донный песок. Смещенной активностью у обезьян бывает вычесывание шерсти – не только себе, но и друг другу (это называется социальный груминг). Грумингом приматы снимают стресс. Возможно, именно социальный груминг как средство общения был заменен у нас речью, но речь на первых порах скорее создала новый фактор стресса. А смех, плач и зевота стали средствами забыть хоть на время о речи, перейти на более древний, дословесный, уровень общения.
