О технологическом суверенитете впервые в нашей стране стали говорить ещё в далеком 1992 году. После того, как в 2014 году на Россию со стороны Запада обрушились всесторонние и множащиеся год от года санкции, дискурс о российском технологическом суверенитете стал постоянным. А с 2022 года, когда санкционный режим принял тотальные формы, тема скорейшего достижения технологической суверенности стала в России по сути центральным экономическим сюжетом.
Парадокс, однако, в том, что как отмечают ученые-экономисты, «устойчивого понятия технологического суверенитета в современных теоретических и практических исследований пока нет». А точнее, в работах российских и зарубежных авторов есть множество самых разных вариантов определения этого понятия. Притом в самом широком диапазоне: от полной автаркии и изоляционизма – до обладания и контроля лишь над критически важными для состояния экономики технологиями или даже до простой способности страны вести успешную и разнонаправленную внешнеторговую деятельность, не залезая в долги.
Более того. Зачастую одни и те же авторы в одних и тех же текстах предлагают разные варианты понимания этого термина. Так, один из активных разработчиков концепции российского технологического суверенитета, спецпредставитель президента Российской Федерации по вопросам цифрового и технологического развития Дмитрий Песков летом прошлого года опубликовал текст, где почти в каждом следующем абзаце содержалось новое определение данного понятия. В одном случае технологический суверенитет был призван гарантировать превращение российской экономики в самодостаточный «остров», а именно, «решать простые задачи: обеспечивать безопасность, получать энергию, продовольственную независимость, товары первой необходимости, транспортную связность, производство информации, доступ к средствам производства средств производства».
В другом случае технологический суверенитет оказывался «сильной переговорной позицией при выстраивании альянсов с другими странами». А ещё чуть дальше уточнялось, что речь идёт о некоем «зеркальном обмене», под которым автор понимал способность страны к безденежным (бартерным) расчётам с партнёрами: «У кого-то нужный нам процессор, а у нас есть нужные ему ракеты. Давайте мы ракеты поменяем на процессоры, но так, чтобы… функционирование одной системы в одной стране было привязано к другой системе в другой стране».
Ясно, что стремящийся к бесконечности набор интерпретаций понятия «технологический суверенитет» грозит превратить разговор о нем из содержательно-смыслового – в чисто эмоциональный. В этой связи некоторые эксперты предлагают сократить определение технологического суверенитета до двух ключевых позиций:
- Достижение независимости от зарубежной техники и технологий.
- Создание собственных конкурентоспособных продуктов и решений.
Но и в этом случае всё равно остаются вопросы. Равносильна ли независимость от зарубежной техники и технологий – автаркии и изоляции? Угрожает ли технологическому суверенитету зависимость от техники и технологий дружественных и нейтральных стран? Как понимать конкурентоспособность своей продукции: как способность завоевывать внешние рынки – или же как умение производить низкокачественный паллиатив, ограждая его «железным занавесом» экспортно-импортных барьеров?
Ответить на все эти вопросы согласился Алексей Крыловский — кандидат экономических наук, управляющий директор Консорциума Леонтьевский центр – AV Group (LC-AV.ru), координатор комиссии «Создавай российское» и Мозгового центра федерального партийного проекта «Выбирай своё» партии «Единая Россия», а также один из соорганизаторов XXI Общероссийского форума «Стратегическое планирование в регионах и городах России», который пройдёт 30-31 октября 2023 г. в Санкт-Петербурге.
— Вопрос о технологическом суверенитете не нов, хотя в сегодняшней российской повестке вышел в число приоритетных. На мой взгляд, само по себе это очень позитивно, так как делает ставку на развитие российской экономики на основе самых современных технологий. У нас просто нет сегодня другого выбора, нас к этому активно подталкивают извне. На мой взгляд, это классическая иллюстрация поговорки: «Нет худа без добра!»
Если мы обратимся к прошлому, то увидим, что Россия (а в этот период СССР) имела максимальную долю ВВП в общемировом ВВП в послевоенные годы, когда, с одной стороны, страна находилась в технологической изоляции (напомню, что в 1946 году началась «холодная война»), а с другой стороны, накопленный в предшествующие десятилетия инженерно-кадровый и технологический потенциал позволял не просто массово создавать предприятия, но насыщать значительную их часть самыми современными технологиями. Начавшийся ещё в предвоенные годы индустриальный бум, в военный период сопровождавшийся экстренным переносом множества предприятий на новые территории, продолжался вплоть до 1953 года. Да, конечно, речь в тот период шла в первую очередь о производстве продукции ВПК, но она была гиперсовременой. Одним словом, вызовы, аналогичные нынешнему, случались и раньше, и опыт успешного совладания с ними у нашей страны есть.
В подтверждение сошлюсь на пример деятельности Консорциума Леонтьевский центр – AV Group. Разрабатывая стратегии для тех или иных заказчиков, мы всегда на первое место ставили внедрение новых технологий. Например, стратегия развития Кавказских Минеральных Вод, которая разрабатывалась нами в 2005 году, базировалась на инновационных технологиях оздоровления и предоставления услуг. Работая над стратегией развития Санкт-Петербурга как культурной столицы, мы также делали ставку на развитии креативных индустрий и технологий, применяемых в ведущих мировых агломерациях. В основу стратегии Татарстана легла «татарстанская технологическая инициатива», которая фактически – в режиме пилотирования – стала «национальной технологической инициативой». Татарстан поставил перед собой задачу сформировать – в рамках стратегического развития – десятки инновационных кластеров, которые использовали самые передовые на тот момент технологии. В стратегии Татарстана, которая формировалась в 2013 и была изложена в 2014 годах, была сделана ставка на развитие беспилотных технологий (например, проекты КамАЗ-беспилотник, БПЛА самолетного типа) и прочих конвергентных технологий (т.е. объединяющих изначально разные технологические подходы).
Поэтому, когда в 2014 году мы подошли к черте, когда стало ясно, что западные технологии, по крайней мере, временно, становятся для нас всё менее доступными, мы стали активно и громко продвигать идею ставки на развитие умной экономики, обеспечивающей технологический суверенитет. И в таких разработанных нашим консорциумом стратегиях, как стратегия Ямала и Краснодарского края, стратегическое сопровождение Татарстана, эта мысль проходила красной нитью.
Одним словом, при большой полярности мнений относительно того, что такое технологический суверенитет, могу сказать, что для нас он всегда выражался в ставке на максимально инновационное технологическое развитие, а также на появление в России полюсов инновационного роста, помимо Большой Москвы и Большого Петербурга. Притом эти центры роста должны иметь свою специализацию. Команда Агентства стратегических инициатив, к слову, внесла значительный вклад в продвижение этих подходов. Хотя предложенную Дмитрием Песковым концепцию «островизации» мы понимаем не как идею автаркической самодостаточности, но как идею диалога между собой различных инновационных полюсов роста («островов») как внутри России, так и за её пределами. Эти полюса роста, развиваясь конкурентно внутри страны, «вытягивают» за собой экономику в целом.
В чем секрет успеха китайской и индийской экономик, не говоря уже о странах Запада? В том, что внутри страны выстраиваются центры компетенции – региональные полюса роста. Примерно 15 лет назад мы провели специальную исследовательскую работу и выделили на карте России потенциальные полюса роста, которые впоследствии, через стратегию пространственного развития, были напрямую закреплены как центры «макрорегионов»: Большой московский полюс роста, Северо-Западный полюс роста, Южный полюс роста, Волго-Камский полюс роста и т.д.
— Но чем ваша идея «полюсов роста» отчается от концепции «полюсов роста», в том числе региональных, которую ещё в 1950-60-х годах разрабатывали французские экономисты Франсуа Перру и Жак Будвилль? И чем идея спецификации и компетенции этих полюсов роста отличается от существовавшей в СССР в 1960-70-х годах концепции «территориально-экономических комплексов» (ТЭК)? В чем новизна вашего подхода?
— Конечно, мы развивали всё лучшее, что было уже разработано мировой и отечественной экономической теорией и что дало результаты в нашей стране и за рубежом. Новизна для России нашего подхода в том, что он помогает преодолеть традиционную гиперцентрализованность отечественной экономики. Ведь по сей день основными полюсами роста, как и раньше, остаются Москва и Санкт-Петербург. А нужна внутренняя конкуренция, нужно внутреннее взаимодействие между разными «островками», нужен обмен технологиями и достижениями разных научных школ.
Например, есть феномен Академгородка в Новосибирске. Но он пока, к сожалению, так и не «перерос» в Сибирский полюс роста. Сегодня мы активно говорим о необходимости создания полюса роста на Дальнем Востоке. Собственно, разговор про это идёт уже 12-15 лет подряд. Но «воз» пока ещё не слишком сдвинулся. И хотя в течение десяти лет колоссальные усилия команды президентского полпреда в ДВФО Юрия Трутнева и были предприняты, отчётливого полюса роста мы на Дальнем Востоке по-прежнему не видим. Есть отдельные успехи: остров Русский, Восточный экономический форум, Дальневосточный университет, проекты ТОРов, но всё это – примеры отдельных шагов в нужном направлении, а «большой результат» еще не достигнут.
— Вы говорите о необходимости устойчивого развития центров инновационного роста на базе внедрения самых современных технологий, притом в тесном контакте с внешним миром. Но об этом, по сути, говорили всегда: что экономика должна быть современной, а не архаичной. К чему тогда разговор о «технологическом суверенитете»? Не уводит ли он в сторону от понимания сути проблем, которые стоят перед отечественной экономикой? Не подменяет ли серьезный экспертный разговор — пропагандой изоляционистских иллюзий? Нужен ли вообще этот термин?
— На сегодня разговор о технологическом развитии интегрировал в себя понятие технологического суверенитета, который реализуется в двух основных взаимосвязанных формах: 1) разработка и внедрение критических и сквозных технологий; 2) производство высокотехнологичной продукции на основе этих технологий.
— Получается, что между «современной экономикой» и «технологическим суверенитетом» можно поставить знак равенства. Зачем тогда нужен «лишний термин», который к тому же имеет «лишние» автаркические коннотации?
— Да, речь идёт именно о развитии «умной экономики». Технологический суверенитет – это не следствие ущербности (изоляции, отсталости и т.д.), это вызов, который стоит перед всеми странами мира. Именно такой была экономическая политика Трампа с его девизом: «Сделаем Америку снова великой!» Трамп имел в виду, что США к тому моменту потеряли многие высокотехнологичные производства, оставив у себя только исследования.
То есть никакого изоляционизма в понятии «технологический суверенитет» нет. Есть акцент на всестороннем инновационном, долгосрочном и устойчивом развитии отечественной экономики. Это актуально и для США, и для КНР, и для Индии, и для России.
— Но почему не ограничиться понятием «инновационная экономика»? Зачем нужен дополнительный, «изоляционистски окрашенный» термин, нуждающийся в долгих пояснениях?
— Мне кажется, для России – в той ситуации, в которой она оказалась (я имею в виду искусственную изоляцию, в которую нашу страну пытаются погрузить), – ключевым стратегическим приоритетом является «технологический суверенитет» как своего рода политический ответ на этот вызов. Это своего рода аналог «Make America Great Again!» Трампа. Мы тоже заявляем о том, что будем великой и сильной страной, а не «страной-бензоколонкой», как привык говорить о нас Запад, и не «страной-складом», как нас зачастую называют на Востоке. А мы должны заявить о себе как о стране – промышленно-технологическом лидере, делающем ставку прежде всего на свой человеческий потенциал. И для этого на время лозунг технологического суверенитета, то есть опоры в первую очередь на свои силы в разработке инновационных технологий, очень полезен. И здесь нам даже не нужно принимать специальных протекционистских мер: за нас это сделали западные страны, подвергшие Россию мощной санкционной «отмене».
— В разговорах о технологическом суверенитете его всё чаще противопоставляют политике импортозамещения как менее перспективной. Однако в августе 2022 года вице-премьер правительства Российской Федерации по вопросам цифровой экономики и инновациям Дмитрий Чернышенко на IX Международном форуме технологического развития «Технопром» подчеркнул, что технологический суверенитет включает в себя оперативное импортозамещение…
— Противопоставлять одно другому точно не надо. Надо просто понять, что импортозамещение – явление очень временное, из разряда «догнать и перегнать». В какой-то мере это полезный вектор, когда нужно очень быстро что-то заместить. Но стратегическая ставка должны быть сделана на развитие технологичности экономики и импортонезависимости в тех отраслях, где это критически важно, – а не на механическое копирование западных образцов продукции. Особенно важно обращать внимание на те отрасли, где мы уже по факту являемся мировыми лидерами.
— Какие, например?
— Атом: технологии, энергетика и промышленность.
— Ещё?
— Некоторые сырьевые отрасли – например, добыча титана. А главное, на мой взгляд, мы – одни из лидеров по созданию человеческого капитала для высокотехнологичной экономики. Речь не только о хорошем уровне высшего образования, речь о всей системе воспитания людей – начиная с самого рождения, продолжая школой и вузом, – в парадигме любознательности, открытости и ориентированности на всё новое и в том числе технологически инновационное. Неслучайно таким спросом на мировом рынке пользуются российские айтишники, за которых идёт самая настоящая война!
— Айтишники, однако, активно уезжают. Кроме того, по мнению ученых-экономистов, на пути технологического суверенитета России стоят преграды, становящиеся с каждым годом всё серьёзнее: 1) слабая инновационная активность организаций; 2) снижение в последние годы почти на треть инновационной активности промышленного сектора и сферы НИОКР; 3) снижение заявок на патенты за 5 лет на 2,7%; 4) неэффективная централизованная модель финансирования науки плюс многолетнее недофинансирование науки: показатели внутренних затрат на исследования и разработки (ВЗИР) – примерно 2/3 от показателя 1990 году; доля в ВВП затрат на науку в 2021 году – 1,0% (в США – 3,45%, в Китае – 2,4%); 5) за рубежом исследования и разработки финансируются в основном за счёт предприятий, в России на их долю приходится 29,5%, при этом лишь 2% предприятий получают поддержку от государства на НИОКР (в США, Канаде, ЕС – 24% малых предприятий и 37% предприятий крупного бизнеса получают государственную поддержку на НИОКР). В связи с началом СВО финансовое положение страны стало ещё труднее. Можно ли в этой связи всерьез ставить вопрос о преодолении тех преград, которые стоят на пути достижения технологического суверенитета?
— Статистика, конечно, особо не радует. Всё правильно: процент вложений в инновации, доля финансирования НИОКР, низкая инновационная активность бизнеса… Но при этом есть одно «но»! Как эксперт, я наблюдаю за российской экономикой более 25 лет. И могу с уверенностью сказать: такой мощной ставки на высокотехнологичное развитие отечественной промышленности, которую делает правительство сейчас, не было никогда раньше.
— В чем конкретно это выражается?
— Выбран набор критически важных результатов, которых надо достичь. И они достигаются. И на это деньги не жалеют! Конечно, речь в первую очередь идёт об отраслях, связанных с ВПК и с оперативным импортозамещением. Здесь сегодня – практически нулевая безработица среди высококлассных специалистов: учёных, инженеров (многие из них, к слову, работают на российскую экономику, находясь за границей). И не будем забывать, что технологическое развитие военной промышленности стимулирует экономику в целом. Застежки-молнии и памперсы, как известно, изначально придумали в США в оборонном комплексе, и только потом эти ноу-хау стали достоянием гражданских секторов экономики (хотя есть версия, что сначала памперсы придумали в СССР, но затем засекретили это изобретение). Есть и обратный вектор: те же беспилотники в рамках программы «умного машиностроения», которое мы развивали в Татарстане ещё 10 лет назад, сегодня оказываются крайне актуальны в контексте СВО, и стратегия развития БПЛА, наконец, появилась на федеральном уровне.
Кроме того, оптимизация расходов на поддержку экономики высветила многие неэффективные «лагуны» (включая целые научные школы, не принёсшие ровным счётом ничего), которые раньше просто поглощали огромные бюджетные средства без всякой пользы для экономики.
— Эксперты пишут о необходимости пересмотра вектора развития отечественной экономики, активизации исследовательской деятельности по созданию технологических инноваций как основного фактора обеспечения технологического суверенитета. Что в этом плане сможет предложить петербургский Форум стратегов 2003 года?
— Форум стратегов может дать очень многое. В прошлом году, например, мы запустили в рамках Форума промышленно-технологическую линию обсуждения. В этом году она станет ещё масштабнее, ей будет посвящены пленарное заседание 31 октября и целая серия отдельных акций: стратегическая сессия по промышленно-технологическому развитию; стратегическая сессия по вопросам жизни и работы в России – с прицелом на высокотехнологичное производство; инвестиционный совет, который обсудит вопросы привлечения финансирования, о котором мы выше как раз говорили. Только что состоялось очередное заседание Программного комитета, и мы продолжаем диалог с потенциальными участниками Форума. Ведь его ключевая цель – создать некий «незримый клуб стратегов», в который входят и представители органов государственной власти – федеральной и региональной, и муниципальные акторы, и бизнесмены, и учёные. И чем больше члены этого «клуба» будут разделять инновационно-технологический и высоко-конкурентный подход к развитию российский экономики, тем полнее будет достигнут технологический суверенитет России, её импортонезависимость, которые сегодня оказались в фокусе экспертного и общественного внимания. А результатом будет устойчивый экономический рост России, который позволит нам в полной мере говорить о Великой России…
Беседу вел Даниил Коцюбинский
