За год в России проводится около восьмидесяти кинофестивалей. Агентство по культуре и кинематографии, когда его возглавлял Михаил Швыдкой, поддерживало около тридцати. Это очень много. Фильмов же в России за год, по разным данным, снимается от ста до двухсот. Не все из них выходят в прокат и уж тем более не все могут быть показаны на фестивалях. Некоторое кино не подходит фестивалям по «профилю». Не каждый фильм можно показать на кинофестивале мусульманского кино в Казани или «Семья России» в Галиче. То есть фильмов в России мало, а фестивалей – много.
Понятно, что между киномероприятиями возникает соперничество. Особенно остро оно между “Кинотавром” и Московским международным фестивалем. Ни один из киносмотров в Петербурге конкуренции им составить не может. Не пытается с ними соперничать и только что закончившийся выборгский фестиваль “Окно в Европу”. Изначально это мероприятие задумывалось его создателями не только как смотр кинематографических талантов, но и как кинорынок. Было это в 1993 году. Но полноценным кинорынком Выборг так и не стал. Этот фестиваль считается местом, где петербургские и некоторые московские журналисты могут посмотреть новое российское кино, которое не выйдет в широкий прокат.
Зачем стране столько кинофестивалей и как они влияют на жизнь кино, “Город 812” узнал у режиссера Алексея Германа-младшего, ставшего в этом году председателем жюри “Окна в Европу”.
– Вы в первый раз выступили в роли председателя жюри кинофестиваля. Какие ощущения?
– Отвратительные. На фестиваль приехало очень много моих товарищей. И фактически все они ничего не получили. А я, когда принимал приглашение организаторов, не знал, что за картины будут в конкурсе. И возникла обида. Хотя любой фестиваль это вещь соревновательная. А в соревновании всегда есть победившие и проигравшие. Иначе не бывает. Так что я в результате этого фестиваля довольно долго буду восстанавливать отношения с некоторыми друзьями.
– По каким же критериям вы оценивали фильмы?
– Когда я на фестивале смотрел кино, у меня были четкие критерии – получилось кино или не получилось. И за исключением одного приза от нашего жюри, против которого я выступал, но остался в меньшинстве, все остальные были, на мой взгляд, вручены объективно лучшим актерам и лучшей картине. На мой взгляд, лучшей картины, чем “Полторы комнаты” Андрея Юрьевича Хржановского, на фестивале не было. Были достойные картины – “Какраки” Демичева и “Кошечка” – приличная картина Гриши Константинопольского. Правда, он непонятно почему устроил на вручении истерику. Но это уже его проблемы. Он уступил очень хорошей картине.
Точно так же не было на фестивале и актрисы лучшей, чем Алиса Фрейндлих. И актера лучше Миши Ефремова. Я ему, кстати, хотел дать приз за две картины – за “Какраки” и за “Кошечку”. Но не смог потому, что мы не набирали голосов. Некоторые люди были очень против. Поэтому мы дали ему приз за женскую роль в фильме “Кошечка”, а журналисты начали над этим шутить. А так я, в общем, доволен.
– Старшие товарищи из организаторов фестиваля давали вам советы, кого награждать или не награждать?
– Я сам себе старший товарищ, поэтому мне сложно давать советы. Другое дело, что у нашей фестивальной и вообще киношной публики есть такая очень опасная болезнь. Мы сами себя убедили, что у нас нет нового кино. На самом деле оно у нас есть. Но половина нашего сообщества, во главе с журналистами, ищет новое слово в кино. Радикально новый метод коммуникации со зрителем. У них в голове есть представление, что этот новый метод обязательно должен возникнуть.
С моей точки зрения, эти поиски кончатся ничем, потому что новое в искусстве, как правило, возникает по чуть-чуть. Особенно в таком его коммерциализированном виде, как кино. И вот в этих поисках, в этом вглядывании за горизонт абсолютно упускается то, что рядом. И одновременно утрачивается понимание, что хорошо, а что плохо.
Раньше ведь кино как оценивали – хорошо актеры играют или плохо. Хорошо снято или плохо. Есть драматургия или нет. И так далее. А сейчас критерии оценки стали абстрактными, и заключаются в том, имеется ли в картине новое слово или нет. Недаром прекрасная картина Алексея Мизгирева “Бубен барабан” победила на фестивале в Локарно. А на “Кинотавре” ее приняли довольно прохладно. И жюри и критика. Хотя было очевидно, что эта картина невероятно достойная.
– В чем тогда функция российских фестивалей и вообще киносообщества? Может быть, критики как-то влияют на отборщиков западных кинофестивалей?
– Отборщики никогда не общаются с критиками. Отборщики могут прислушаться, если критики скажут, что та или иная картина вроде бы ничего. Ведь как устроен этот мир. Отборщиков, собственно говоря, трое – Алена Шумакова из Венеции, Жоэль Шапрон – Канны и Коля Никитин – Берлин. Это представители самых главных мировых кинофестивалей. Эти люди могут узнать от критиков про ту или иную картину и затребовать ее. Но так, чтобы критик мог что-то объяснить отборщику, не бывает. Лоббирование чьих-то интересов здесь невозможно.
Конечно, когда в Россию приезжает отборщик из трех крупнейших фестивалей, то начинаются очень смешные танцы с бубнами – его возят по ресторанам с медведями, устраивают ему развлекательную программу. Но помимо отборщиков у каждого фестиваля есть еще отборочная комиссия, которая просматривает то, что отборщик предложил. И его мнение может не сойтись с мнением комиссии. И фильм не попадет в программу.
Никакой прямой связи между, скажем, победой картины на “Кинотавре” и успехом на европейских фестивалях нет. Вот Василий Сигарев в этом году выиграл “Кинотавр”, потом попал в основной конкурс Карловых Вар и ничего не получил. Тот же Мизгирев на “Кинотавре” не получил ничего, но победил на гораздо более престижных фестивалях.
– Может, тогда российские фестивали вообще не нужны?
– Фестивалей у нас, конечно, очень много – в каждом городе свой фестиваль. И идут они одновременно, а это безумие. И с коммерческой точки зрения они ничего не дают. Победа на “Кинотавре”, а тем более в Выборге не увеличивает количество проданных билетов или закупленных копий. Может быть, растут продажи DVD, но все это копейки. Но русские фестивали, на самом деле, полезная штука. Они существуют для того, чтобы как-то сфокусировать взгляд.
– Но тот же “Кинотавр” вроде стал светским событием – обыватель читает глянцевый журнал, смотрит на красивых актрис, а заодно и узнает про новый фильм.
– Но это же все мыльный пузырь. Огромная куча людей, которые делают вид, что они – индустрия. Ходят на фестивале какие-то персонажи, делают вид, что они звезды. Кому они интересны? Никому! Если собрать нас всех вместе, мы маленький пригород Лос-Анджелеса. Какая-то псевдожизнь.
– Так что делать нашим производителям – снимать кино международного качества или ориентироваться на отечественную фестивальную публику?
– Не получится создавать фильмы международного качества. Ну, выйдут один-два проекта в год, которые будут как-то существовать. Я имею в виду, коммерческое кино. Ну, два-три некоммерческих проекта. Не более того.
– Это уже пять. Недостаточно?
– Пять это еще в лучшем случае. Но даже если эти фильмы выйдут, с коммерческой точки зрения это все равно будут копейки. В Европе окупаются в прокате только те европейские фильмы, которые сделаны в жанре комедий положения. Только им гарантированы сборы. То же самое и у нас. Российское кино, с небольшими отклонениями, повторяет развитие европейского кинематографа. Ну, никогда мы не будем Голливудом. Но и не надо.
А что касается коммерческих проектов мирового уровня, то я прихожу к выводу, что их производство в России нецелесообразно. Невыгодно у нас снимать такое кино, которое будет идти во всем мире. Гораздо дешевле вкладывать деньги в Голливуд и производить фильмы категории “В”. Это фильмы, которые не выходят в широкий прокат в США, но при этом продаются на DVD, и на телевидении. И входят в прокат в странах, у которых нет своей кинопромышленности. Вот В-mouvi точно будут продаваться по всему миру и наполнят DVD-контент.
– То есть наши производители будут вкладывать деньги в американское кино?
– Так на самом деле уже делают. Но мы же с вами не хотим так делать. Следовательно, надо искать какое-то количество талантливых людей, у которых будут офигенные идеи и у которых получится прорваться. Но эти люди часто появляться не смогут, потому что у нас небольшая индустрия. Мало кинематографического народа. Поэтому все наши коммерческие прорывы на Запад всегда будут единичными. А иначе быть не может. По причине дефицита кадров, дефицита идей. Колоссальной конкуренции.
Я даже склонен думать, что все сейчас только и размышляют о том, как сделать коммерчески успешные вещи малой кровью. То есть как потратить мало денег. И вот это уже интересно. Как прорваться и победить с фильмом, в который не вложены миллионы долларов.
– А есть люди с такими идеями?
– Есть. Но их мало, и это только какие-то конкретные идеи. Нельзя сказать: а теперь мы все будем снимать кино, как “Ведьма из Блэр”. Я все время пытаюсь вам объяснить, что нельзя придумать универсальную технологию по производству шедевров в индустриальных масштабах. Кино это всегда штучный товар. Кино, даже в Голливуде, это не бизнес в чистом виде. И оно никогда бизнесом не являлось. Кино – это эксплуатация своих фантазий, интимных снов и того, что у тебя сохранилось с детства. И чем лучше ты можешь поделиться всем этим с другими, тем больше у тебя аудитория и тем больше ты зарабатываешь денег. Именно поэтому существует Спилберг или Тим Бартон. Они другие и умеют эту свою инакость продавать.
Тот же Спилберг боится воды. Казалось бы, это рецепт создания фильма “Челюсти”. Но очень многие боятся воды. И только Спилберг может нащупать эти наши страхи и продемонстрировать таким образом, чтобы поразить огромное количество других людей.
– Внешне это выглядит довольно просто. Почему наши кинематографисты так не делают?
– У нас до сих пор пытаются существовать на уровне бизнес-планов. Вот сейчас мы сделаем молодежную комедию, посчитаем бизнес-план, и у нас будет успех. Не будет успеха! Потому что везде нужны талантливые люди. В коммерческом кино, некоммерческом кино, не важно. Или хотя бы одаренные. Именно поэтому половина голливудских постановщиков – бывшие артовые режиссеры. А вот таких людей у нас не так много.
Возможно, то поколение режиссеров, которые сейчас играют в артхаус, лет через пять-десять, когда им все это надоест, попытаются реализоваться в коммерческое кино. Тогда, может быть, возникнет то самое качественное кино, о котором мы говорим.
