На 78 году жизни скончался Андрей Вознесенский. Незадолго до своего 77-летия поэт перенес второй инсульт, после которого ему была сделана операция в Германии. Андрей Вознесенский – человек нелегкой судьбы, один из последних шестидесятников. Известный великолепным исполнением собственных стихов, из-за проблем со связками поэт в последние годы жизни был вынужден общаться практически шепотом.
Его творческая биография началась еще в подростковом возрасте, когда он под впечатлением от прочтения стихов Бориса Пастернака написал литератору письмо, и тот ему перезвонил. Между ними завязалась дружба, и Вознесенский стал частым гостем в Переделкино. Кстати после смерти своего учителя Вознесенский предпринял немало усилий для того чтобы сделать в поселке дом-музей Пастернака.
Его первый сборник “Мозаика” был опубликован в 1960 году, и сразу вызвал волну критики и обвинения в “антисоветчине”. Андрея Вознесенского не любил сам Никита Хрущёв, и однажды за поэта заступался даже президент США Джон Кеннеди. Во время своих путешествий по миру Вознесенскому удалось познакомиться с Артуром Миллером, Мэрилин Монро, Алленом Гинзбергом, Пабло Пикассо и Жаном-Полем Сартром.
В 1981 году Алексей Рыбников написал на слова Андрея Вознесенского рок-оперу “Юнона и Авось”, которая до сих пор собирает аншлаги в любых залах. Поэт оставил память о себе не только среди интеллигенции, ведь в России пожалуй не найти человека, который не знал бы “Миллион алых роз”.
Литератор относится к тому поколению, когда послушать стихи набивались целые залы людей, а посещение литературного вечера было массовым явлением. В годы расцвета советской поэзии и хрущевской оттепели он стал одним из лидеров российской культуры. Андрей Вознесенский с честью пережил период резкого снижения интереса людей к литературе, и до последнего занимался творчеством.
Поэт будет похоронен 4 июня в Москве, на Новодевичьем кладбище.
Андрей Вознесенский о…
… вдохновении
“Литература, безусловно, дает силы жить, сколь бы нервным ни было это занятие. Я никогда не писал сам, чистым волевым усилием: пишут мной. Есть диктовка, соприкасаешься с определенными силами. Иногда Божественными, иногда дьявольскими. Ну и подзаряжаешься соответственно. С годами начинаешь отличать гармонию от негармонии. Поэзия — вещь идеальная, она существует помимо наших усилий; контакты с идеальным всегда благотворны”.
… современной культуре
“В Америке поэзию вытеснил рэп. Рэперы собирают аншлаги в поэтических кафе, как когда-то мы с Евтушенко и Ахмадулиной — на стадионах. А так как мы шаг за шагом идем за Америкой, у нас тоже так будет. Рэп уже есть. И он наступает на пятки поэзии”.
“Я живу по собственным часам. Мое время — внутри. Я современный поэт, пишу о том, чем живу. Не собираюсь пересматривать свои стихи в соответствии с изменившимися временами, потому что уверен: поэт должен разделять со своим поколением и своей страной все, иллюзии в том числе. “Не отрекусь от каждой строчки прошлой” — я это написал в семьдесят пятом. Повторяю сейчас”.
… политике
“А что касается отношений с властью… Я стараюсь жить тем, что у меня в голове и в сердце, и с политикой себя не соотносить. Политика себя не оправдала. В восьмидесятые годы это было повальным увлечением, очень скоро выяснилось, что грязь никуда не девается — вне зависимости от благих или не очень благих побуждений… Политика — частный случай более масштабных сдвигов, к ним и надо прислушиваться. А поэзия — чистое дело, чистый эксперимент”.
… скандалах
“Дальше от скандалов у меня никогда не получалось, хотя я дорого дал бы, чтобы их не было. Они привлекают внимание к автору, но отвлекают – от стихов. Сказать, чтобы я скрывал личную жизнь… в стихах было столько откровенного, что мне-то казалось – я и так слишком открыт. Мы в самом деле жили на виду. Что касается публичных выяснений отношений или тем более запоев – здесь я, пожалуй, и рад выделяться: мне с избытком хватало скандалов с властями или критиками. Надо же чем-то выделяться в череде современников – я здесь за то, чтобы выделяться относительной смиренностью в быту. Хотя по меркам семидесятых годов иностранный пиджак уже был повод для скандала, а шейный платок – безумный вызов. Кого сейчас этим удивишь? Даже самые отъявленные ньюсмейкеры шестидесятых по сегодняшним меркам – школьники”.
… Пастернаке
“Впервые я прочел его стихи в “Правде”, они поразили меня. Потом мой друг достал мне сборник Пастернака. Я помню дождь, ливень за окном. И всю эту ночь я читал стихи и понял, что должен написать ему. Взял тетрадку в линеечку и вывел что-то вроде того: “Милый Борис Леонидович! Я очень уважаю Ваше творчество…” – и прочую какую-то глупость. Он позвонил мне по телефону. И фраза обомлевших родителей: “Тебя Пастернак к телефону!”, стала поворотной в моей судьбе. Я встретился с гением. Стал часто бывать у него. Читал стихи во время застолий в очередь с ним самим. Однажды оказался за столом рядом с Анной Андреевной Ахматовой. За столом вскипал громоподобный Борис Ливанов, мелькнул неподражаемый Вертинский, упоительно артистичный Ираклий Андроников, сухим сиянием ума высвечивался Генрих Нейгауз… Пастернак – вечный подросток, поэтому мне очень быстро стало легко с ним”.
“Помню, однажды – об этом еще нигде не печатали – решил преподнести в подарок Борису Леонидовичу его фотопортрет. В то время я был школьником, учился в фото-кружке Дома ученых. Вместе с руководительницей этого кружка увеличил портрет Пастернака, и она помогла мне его отретушировать. Я ретушировал галстук, а моя руководительница — ответственные места. Причем ретушировала очень сильно: навела глаза, ресницы. Огромный портрет получился очень красивым, но в то же время сходным с грузинской олеографией. Мне было стыдно, я понимал, что это пошлость, словно фотографии на рынке. Портрет мы вставили в фигурное белое паспарту того времени, а по краям оклеили дерматином. Вот такое чудовище и понес я в Переделкино. Мороз жег мне руки, я думал, может, лучше вернуться назад или выкинуть портрет. Но все-таки принес его Пастернаку, распаковал и решил, что сейчас Борис Леонидович меня выгонит. А он вдруг говорит: “Это гениально! Это как Пиросмани!” Я был поражен! Подумал, что это, может, просто комплименты, он меня просто жалеет. Но, будучи у Пастернака через месяц, я увидел, что портрет он повесил у себя на стенке”.
