Как надо строить в историческом центре Петербурга – в классических традициях или в модернистских? Очередное заседание секции «Реставрация, реконструкция зданий и приспособление памятников архитектуры», которое состоялось в Доме архитектора на прошлой неделе, неожиданно оказалось очень острым и интересным.
Архитектура и ЦРУ
Впрочем, объявленные в проспекте доклады архитекторов Евгения Герасимова и Владимира Григорьева ничего интересного не обещали. Однако возглавляющий секцию Рафаэль Даянов, всегда старающийся играть на обострение, пригласил Антона Гликина, ныне живущего в Нью-Йорке (эмигрировал из Петербурга в 1996 г.), историка, архитектора, президента ассоциации “Классический город”. И Гликину удалось если не устроить скандал, то, по крайней мере, оживить унылую атмосферу стоячего болота.
Гликин выступал с докладом “Традиционализм в оппозиции: альтернативная архитектура Англии и США второй половины ХХ века”. На первый взгляд совершенно отвлеченная тема, но она оказалась сверхактуальной для Петербурга, исторический центр которого в последние годы подвергается интенсивной атаке большой компании разрушителей, которые относятся себя к модернистам. Более того, они же все время убеждают нас, что иначе теперь и не строят, что на Западе строят только так, а те, кому модернизм не нравится, те безнадежно отстали от времени.
И вот из Нью-Йорка, можно сказать, из цитадели модернизма, явился человек, который оказался активным проповедником традиционализма (классическая архитектура, опирающаяся на ордерную систему: колонны, капители, портики…), яростным противником модернизма и утилитарного функционализма. Явился и полтора часа доказывал преимущества традиционалистской архитектуры по сравнению с модернистской, включая даже долговечность материалов и зданий, не говоря уже о внешнем облике, соответствии контексту и т.п.
Я уже довольно давно общаюсь с нашими архитекторами, хожу на их разные заседания, но только от нью-йоркского Гликина услышал текст, который точно соответствует духу и букве выступлений защитников исторического Петербурга. Встретить в архитектурной среде такого воинствующего антимодерниста действительно было полной неожиданностью. В Петербурге противниками модернизма является только активная часть населения, а практически все действующие архитекторы – это люди без убеждений, а только с аппетитом. Которым важно лишь, сколько. Сколько метров и долларов. И потому они внушают всем, кто препятствует уничтожению исторического центра Петербурга, что они, препятствующие, просто дилетанты, а надо слушать профессионалов.
И вот явился профессионал. Доклад Гликин построил как интеллектуальный детектив, посвященный борьбе модернизма и традиционализма. Показав образцы традиционалистской архитектуры США, Гликин пояснил, что к 1960-м годам традиционализм свои позиции утратил. В качестве причин он назвал как влияние Корбюзье и Миса ван дер Роэ, так и экспансию модернизма, понимаемую в качестве антитезы соцреализма. И, сославшись на монографию Фрэнсиса Сондерса, подчеркнул направляющую роль ЦРУ в смене архитектурного традиционализма модернизмом в период “холодной войны”. Кстати, даже в советской монографии 1969 г. Г. Мачульского о Мисе ван дер Роэ утверждалось, что его стеклянные параллелепипеды выражали идеи “атлантизма” как идеологии нового мирового порядка.
Обратившись к системе архитектурного образования, определенное внимание Гликин уделил и Петербургу. Так он утверждал, что в Институте живописи, скульптуры и архитектуры им. Репина студентов принуждают склоняться к модернистским решениям в дипломных проектах. Более правдоподобно выглядели сообщения и рассуждения о ликвидации институтов классического архитектурного образования в США и Великобритании, причем эту ликвидацию Гликин связал с приходом к власти демократа Клинтона (1993) и лейбориста Блэра (1997), которые считали, что модернизм в архитектуре создает образ идеального капитализма.
Хотя такое утверждение немного смахивало на советский вульгарный социологизм (Пушкин – идеолог оскудевшего барства, а Гоголь – мелкопоместного дворянства), рациональное зерно в этом есть. Как и в утверждении, что традиционализм сейчас – это альтернативная, маргинальная архитектура. Которая, по мысли Гликина, имеет такой статус незаслуженно.
От себя не могу не добавить, что в историческом центре Петербурге, где новые здания в определенном количестве должны возникать, традиционализм как стиль должен быть основным. И анализ мирового опыта тут очень важен.
После этого Гликин переключился на современную Россию и вписал в свою схему Путина. Гликин дал формулировку, согласно которой война с традиционализмом в России – это следствие путинского мачизма. Получилось забавно: модернизм везде, но там он выражает визуальный образ идеального капитализма, а у нас – мачизм. Общий вывод, которым Гликин завершил доклад, гласил: под давлением финансовых олигархий в РФ и на Западе происходит деградация культуротворческих групп, в том числе и архитекторов.
Достаточно было вспомнить постройки последних лет, осуществленные по проектам Рафаэля Даянова, который вел заседание, чтобы удостовериться в справедливости таких замечаний.
Разговор американца Гликина про нашего премьера, навел на многих оторопь, а архитектор Владимир Григорьев, выступавший после Гликина, начал с фразы: сразу хочу отмежеваться от предыдущего оратора.
Парадокс только заключен в том, что Гликин в своем докладе развернул теоретические основы охраны исторического центра Петербурга. Так что Даянов, позвав “варяжского гостя”, совершил антикорпоративный поступок.
Герасимов против Росси
Приглашение архитекторов Евгения Герасимова и Владимира Григорьева было призвано показать практику современного неотрадиционализма в Петербурге.
Сам Евгений Герасимов на заседание не прибыл, прислал молодого сотрудника Олега Манова. Который показал слайды с традиционалистскими проектами мастерской “Герасимов и партнеры”: кондиминиум на Бухарестской ул., комплекс “Зеленый остров” на Крестовском острове, жилое строение на Каменноостровском пр., 56. Скандальные проекты – вроде приспособления дома Лобанова-Ростовского под гостиницу – не упоминались.
Про плохое на заседании не говорили. А образцовой мастерская, как сказал ее представитель, считает гостиницу на пл. Островского. До нее традиционализм и использование классических элементов было игровым, сказал О. Манов (он читал текст, подготовленный ему в мастерской), отчасти ироничным, а вот гостиница около Александринки – она всерьез. Ордер, руст, коринфские колонны, атланты, статуи, юрский известняк… Даже навесной (вентилируемый) фасад оказался в числе признаков классицизма! “Это ответ на вопрос, каким может быть палаццо в центре Петербурга”.
Действительно, здание, которое мы видим сейчас, традиционалистское по стилю и гораздо контекстуальнее того модернистского варианта, который даже попал в один из “Архитектурных ежегодников”. Вместе с тем нельзя не указать на три существенные ошибки, показывающие, что обращение к традиционализму требует большей строгости в обращении с проектом.
Во-первых, здание неправильно поставлено: оно не должно было заходить за красную линию воображаемого продолжения пер. Крылова, оно же игнорирует эту ось, на которую сориентировано здание театра. Т.е. первая ошибка состоит в том, что не сохранена историческая планировка этого участка, новая гостиница поставлена произвольно.
Во-вторых, здание получилось слишком высоким. Как указал архитектор П. Никонов, “совершенно очевидна та высотная характеристика здания, которая должна была быть – карниз здания должен был быть ниже карниза под аттиком театра. Иными словами, отель нужно было сделать ниже на один этаж, без галереи, кажущейся лишней.
Наконец, скульптуры надо расположить в нишах, как это сделано на фасаде Александринского театра. Сейчас они привязаны к плоскости стен и оттого кажутся несомасштабными, слишком мелкими, а в нишах были бы привязаны к высоте этих локальных пространств и смотрелись бы хорошо. Возможно, что при навесном фасаде сделать это было труднее, чем при обычной монолитной стене, но это не оправдание.
Эти три грубых ошибки говорят о том, что русты и статуи – этого еще недостаточно, чтобы считать себя традиционалистом. Тем не менее этот демонстративный отказ от модернизма хотя бы стилистически вписывается в контекст ансамбля Росси.
Серый неотрадиционализм
Архитектор Григорьев сразу заявил, что не претендует на неоклассицизм. “У нас эклектика”. В этом стиле были спроектированы здание СПб отделения Центрального банка (со стеклянным навесным фасадом по ул. Ломоносова), дом на 2-й линии В.О., отель на Вознесенском пр., 6 (позади дома Лобанова-Ростовского) и, конечно, торговый комплекс “Галерея” на Лиговском пр., 18 – 42.
Впрочем, какой у торгового комплекса будет номер, пока неизвестно, но то, что объединение восьми зданий в одно, изменение традиционной схемы межевания не прошли даром, это понятно всем, в том числе и архитектору. Григорьев признал, что выходящий на Лиговский пр. фасад “мертвый”, тем более, что здание лишено “силуэтности” (имеет постоянную высоту и плоскую крышу гигантского сарая), “интровертное” – на Лиговский пр. двери магазинов не выходят, а все обращено вовнутрь. Приемы украшения фасада – ризалиты в начале и в конце фасада, выходящего на Лиговский пр., многочисленные статуи по всему периметру – проблемы не решили. Зато вышло суетливо: пояс с орнаментом (меандр) над первым этажом, каннелированные пилястры (около 30) вдоль всего фасада на уровне 2 – 3 этажей, “капители”, обозначенные растительным орнаментом. Признаков неоклассицизма (неотрадиционализма) много, а целое производит впечатление разукрашенного сарая.
Действительно, это неотрадиционализм, но вышел он в итоге каким-то сереньким. Особенно характерен в этом отношении вход в здание с торца, обращенного к пл. Восстания. Здесь, слева и справа от входа, были установлены не статичные “Гермесы” и “Флора”, а более динамичные “Гений Славы” и “Глория” с лавровыми венками в вытянутых руках. Однако чем-то неуловимым они напоминают переодетых “Рабочего” и “Колхозницу”, а сам этот вход – вход в одну из послевоенных станций московского метро сталинского времени. Почему лавровые венки и “Гений” и “Глория” у входа в галерею магазинов? В чем тут логика? Это же всего лишь магазины и офисы. Выглядит все как-то пародийно. Эклектика может быть стилем, но тут осталась винегретом.
“Венецианская хартия призывает к анархии”
Антон ГЛИКИН, архитектор и историк, президент ассоциации “Классический город” (Нью-Йорк):
– Почему вы против Венецианской хартии?
– Она отрицательно относится к современной архитектуре, спроектированной в исторических стилях. Утверждает, что новые здания, выглядящие как старые, представляют собой фальсификацию истории.
В статье 11 содержится утверждение о том, что “необходимо передать памятники во всем богатстве их аутентичности (или подлинности), а не художественной целостности…стилистическая целостность не является целью реставрации”.
Несмотря на то что хартия признает правомочность строительства по соседству с исторической архитектурой, новая архитектура, согласно документу должна быть соразмерна масштабу исторической застройки, но непременно отражать свое время.
– Что в этом плохого?
– О каком времени идет речь? О модернизме 60-х годов, когда хартия была принята? О постмодернизме 80-х годов или о современных деконструктивизме и классицизме? Хартия фактически призывает к анархии.
Если современный архитектор проектирует свое здание в абстрактной гармонии с историческим контекстом, как к тому его призывает Венецианская хартия, такая попытка напоминает попытку музыканта исполнить скрипичную партию на барабане.
А поскольку в мире существует очень мало примеров успешного сочетания старой и новой архитектуры, многие защитники памятников полагают, что новое строительство в исторических городах должно быть запрещено.
– Вы считаете, что и они не правы?
– Петербург должен развиваться, он так и не был закончен в XIX веке. Построенный в 1955 году павильон станции метро “Владимирская” в историческом районе напротив Владимирского собора – прекрасный пример того, как такая технически усовершенствованная архитектура, как станция метро, может органично вписаться в фасад улицы и площади, а также сочетаться с расположенным по соседству зданием собора.
Проблему для современного городского функционирования представляет низкая плотность архитектурной ткани в некоторых районах Петербурга.
– Как ее решать?
– Необходимо создавать новые районы и города с плотной застройкой, с чередованием открытых пространств, таких как парки, скверы и детские площадки, и закрытых пространств, таких как характерные петербургские доходные дома, например, Толстовский дом на Фонтанке или дом Перцова на Лиговском проспекте. Высотность не должна превышать 8 этажей. Такая плотность застройки в сочетании с разнообразной планировкой квартир позволит сэкономить место для общественных пространств.
Если вы пройдете через дворы Капеллы в сторону Дворцовой площади, то увидите, насколько интересна цепочка замкнутых пространств – внутренних дворов развивается в сторону большого открытого пространства – Дворцовой площади.
– Предлагаете транслировать этот опыт?
– Московский проспект представляет собой шедевр мировой архитектуры. Он должен был бы весь находиться под охраной государства. Находящиеся там дома сталинского классицизма – это великолепные и редкие примеры маньеризма 30-х годов. Вместе с тем внутриквартальная застройка, прилегающая к Московскому проспекту, неудачна. Она слишком рыхлая. Связано это с тем, что советское общество старалось избавиться от “пороков” тесной капиталистической застройки. Архитекторы и их руководители стремились к тому, чтобы дать гражданам больше света, больше зелени, больше воздуха. Но если вы в торт положите побольше сахара или сливок, то его вкус сам собой не улучшится.
Ни в какой традиционной планировке Петербурга, Парижа, Рима или Флоренции вы не найдете дома, стоящего отдельно посреди двора. Вернее, он может там стоять по недоразумению. Ни в каком известном интерьере вы не найдете шкафа, стоящего посреди комнаты. Двор – это фактически открытый интерьер, в котором зелень и малые формы – это “мебель”. Между тем внутриквартальная застройка вдоль Московского проспекта изобилует примерами отдельно стоящих школ и жилых домов, размещенных в свободном пространстве двора. Местоположение этих “шкафов” делает практически невозможным превращение располагающихся вокруг них пустот в законченные градостроительные пространства.
