В Петербурге закончился очередной Петербургский экономический форум. Говорят, прошел он блистательно – обсудили перспективы экономики, полезность протекционализма и уместность иностранных инвестиций… В дореволюционной России тоже проходили своего рода экономические форумы. И гораздо живее. И гораздо конфликтнее. Хотя обсуждали там примерно тоже (только про инновации тогда не говорили).
А у нас – госзаказ
Русская буржуазия долгое время была самым политически несознательным сословием. За буржуазные свободы в России боролось не третье, а первое сословие – либеральные помещики из земств. А городские думы – оплот торговцев и промышленников – являлись просто зеркалом русской коррупции. Скажем, в Петербурге трамвай запустили позже, чем в Костроме, потому что гласные были акционерами конок.
Все это неудивительно. Начиная с Петра I промышленность в стране насаждалась сверху, государством. Исходя не из потребностей рынка, а из соображений государственной надобности, прежде всего в военном плане. Петербург и тогда был центром ВПК – “оборонка” и тяжелая индустрия. Рыночного спроса на продукцию крупнейших петербургских заводов не существовало. Отсюда – полная зависимость от государственных заказов.
Витте строит железные дороги – в Петербурге льют рельсы, делают паровозы и вагоны. У Витте кончились деньги строить железные дороги – петербургская промышленность входит в состояние глубочайшей депрессии.
Даже монополии в России появились не от хорошей жизни. Исключительно из-за трудностей со сбытом продукции. Тогдашние монополисты – весьма сомнительные олигархи. Мало того что они не смели и пикнуть чего-нибудь против правительства. Доходность в тяжелой промышленности, включая нефтяную, всегда была ниже, чем в легкой. И тут на авансцену вышло новое поколение. Условно говоря, московское.
Поколение next
Помимо всего прочего, русская буржуазия была и самым непопулярным сословием. Ее не любили и презирали все. Известно, что в русской литературе нет ни одного положительного образа предпринимателя. Только Штольц в “Обломове”, и тот – немец. А в остальном – сплошное “темное царство”.
Сколько их? Куда их гонят?
И к чему весь этот шум?
Мельпомены труп хоронит
Наш московский толстосум.
Так отозвался остряк на основание театра купцом Алексеевым. А ведь этот театр – МХАТ, а купец Алексеев по сценическому псевдониму – Станиславский.
Стихоплет ткнул пальцем в небо. Именно в сфере искусства новое поколение промышленников проявило себя ярче всего. Люди европейской культуры, они открывали Сезанна и Матисса раньше французов.
Молодые московские предприниматели – почти сплошь текстильные фабриканты. В отличие от магнатов Петербурга или Донецкого района они завязаны на рынок, а не на госзаказ. Поэтому ведут себя намного смелее.
Но даже в Москве эта новая генерация – белые вороны. Тон задают умеренные и осторожные заправилы Биржевого комитета, зависимые от министерства финансов.
Спячка прошла в 1905 году. Тогда, собственно, проснулась вся Россия. Началась эпидемия – созывать съезды и создавать союзы. И даже съезд акушерок и гинекологов первым пунктом повестки дня ставил вопрос о конституции и народном представительстве.
Мы ждем перемен
В июне в Москве собрался первый торгово-промышленный съезд. На деловой почве разногласий не возникло: “С промышленности должны быть сняты всякие ограничения и стеснения”. Но в тот момент, после Цусимы, в разгар революции, в центре внимания – политика. Веры во всесильное государство как не бывало. В нем больше не видели “гарантии для своего имущества… и даже для своей жизни”. Большинство съезда отвергло идею законосовещательной Думы и решило добиваться полноценного парламента на западноевропейский манер.
Организаторы съезда – московские биржевики – смутились, испугались и попросили генерал-губернатора запретить обсуждение политических вопросов в здании московской биржи. Участники съезда удивились подобному негостеприимству и перенесли заседания в особняк Павла Рябушинского.
Московские “текстильщики” разошлись не на шутку. Старейший из молодого поколения Сергей Четвериков предложил “закрыть все фабрики и заводы для того, чтобы создать массовое рабочее движение”.
На внезапную оппозиционность обычно покладистых “буржуев” правительство отреагировало нервно: у председателя Бюро съездов М. Норпе провели обыск. Круто даже для того времени. Все-таки не какой-нибудь студент, а глава петербургского общества железозаводчиков. Впрочем, Манифест 17 октября – с одной стороны, и всеобщая стачка – с другой, охладили пыл предпринимателей. Московские радикалы вновь остались в меньшинстве и занялись созданием собственной партии. Инициатива в деле объединения торгово-промышленного сословия перешла в руки умеренных.
Решения съездов – в жизнь
В 1906 году собрался первый официальный съезд представителей промышленности и торговли. На этот раз организаторы сразу четко очертили рамки: легальность, деловая работа и никакой политики. Положение о съездах утвердил император. На открытии присутствовали министр финансов, министр торговли и промышленности и министр путей сообщения. Председателем постоянного совета съездов избрали бывшего (и будущего) министра, члена Государственного совета Тимирязева. Это уже не полулегальная сходка в особняке Рябушинского.
Организации, представленные на съезде, охватывали примерно треть российской промышленности. Потом представительство значительно возросло.
Первое время “буржуи” и “чиновники” клялись друг другу в любви, но противоречия и разногласия существовали с самого начала. Промышленники открыто выражали недовольство экономической политикой правительства. Они начали тосковать по временам Витте. Сейчас многие либералы считают Витте чуть ли не своим предшественником, хотя он походит скорее на какого-нибудь Глазьева. Его политика – всяческая поддержка промышленности, но при этом государственное регулирование и мелочная бюрократическая опека. Эти неприятности компенсировались жестким протекционизмом, то есть высокими таможенными пошлинами на импортные промышленные товары.
Протекционизм – это всегда бремя для потребителя, который вынужден покупать продукцию по завышенным ценам. Это знает любой автолюбитель на примере поддержки отечественного автопрома. Но тогда российский протекционизм еще и наталкивался на ответные меры. В частности, Германия поднимала пошлины на русский хлеб, что больно било по карману помещиков.
Кстати, блок помещиков и капиталистов – это сказки советских учебников истории. Они друг друга терпеть не могли. Ни один народник, ни один большевик не вылил столько помоев на “вырождающееся дворянство”, как фабрикант и банкир Рябушинский. Промышленники чувствовали себя ущемленными и в политическом, и в экономическом плане. Помещики не оставались в долгу: правые депутаты Госдумы постоянно требовали запретить синдикаты и прекратить “распродажу России”.
Со времен русско-японской войны экономическая политика правительства резко изменилась. Германия, пользуясь тяжелым положением России, выбила выгодный для себя торговый договор – и немецкие товары хлынули на русский рынок. А правительство в связи со столыпинской аграрной реформой переориентировалось на поддержку сельского хозяйства.
К тому же новый министр финансов Коковцов оказался, как бы мы сказали, экономическим либералом и монетаристом. Его идея фикс – бездефицитный бюджет. От вложения средств в производство он отказался: “всякая отрасль промышленности может создаваться и развиваться только естественным путем”.
Съезды представителей промышленности и торговли постепенно от просьб переходят к требованиям. Частью – справедливым, частью – нагло-корпоративным. Отменить бюрократические стеснения. Уравнять налогообложение промышленной недвижимости и помещичьих земель. Закрыть казенные заводы, как мешающие частной инициативе. Привлечь частный капитал к железнодорожному строительству, но так, чтобы субсидии и гарантии давало государство, а строили и эксплуатировали частные компании. Отменить льготные пошлины на ввоз сельскохозяйственных машин, при том что отечественных почти не производилось, а столыпинские крестьяне-собственники в них нуждались.
Ну и, конечно, привлекать промышленников к госзаказу. Собственно, их и так привлекали. К примеру, министр путей сообщений Шауфус ушел в отставку из-за слишком уж небескорыстного лоббирования интересов синдиката “Продуголь” при сдаче заказа на поставку угля для железных дорог. Но предприниматели смотрели на вещи шире. Они хотели видеть в госзаказе не разовые подачки, а регулятор, который должен поддерживать промышленные предприятия в периоды депрессий.
Недовольство властью росло. В 1912 году Коковцов посетил Москву уже в ранге премьер-министра. На банкете Рябушинский демонстративно произнес тост: “Не за правительство, а за русский народ”.
Кругом одни евреи
Наибольшую остроту приобрела увязанная в один узел проблема деятельности акционерных компаний и привлечения иностранного капитала. Промышленники говорили правительству: коль у вас нет денег, дайте нам взять их за границей.
Но иностранный капитал мог притекать в русскую промышленность только в акционерной форме – путем выпуска и реализации акций и облигаций акционерных компаний. И именно здесь власть понастроила больше всего бюрократических барьеров. Устав каждой акционерной компании утверждался Комитетом министров. В период промышленного подъема комитет банально не успевал – уставы месяцами ждали утверждения. Предприниматели кричали на всех углах: замените разрешительный принцип регистрации на явочный.
Кроме того, на акционерную компанию распространялись ограничения на иностранцев и евреев, если они входили в число учредителей или членов правления. Проще говоря, коли в компании “лицо иудейского вероисповедания” – нельзя приобретать недвижимость вне черты оседлости. А “лица иудейского…” сплошь и рядом выступали посредниками между иностранными банкирами и российскими промышленниками.
На практике это положение обходили в каждом конкретном случае при утверждении каждого конкретного устава. Но 18 апреля 1914 года антиеврейские меры были раз и навсегда узаконены в особых правилах. Чаша терпения переполнилась. Даже самые умеренные промышленники пришли в ярость.
Уже в мае VIII съезд представителей промышленности и торговли в пух и прах разнес всю правительственную политику. Под аплодисменты зала Рябушинский выразил надежду, что “наша великая страна сумеет пережить свое маленькое правительство”. На первый план, как и в 1905-м, вышли московские радикалы, которые организовали к тому времени партию прогрессистов. Про них шутили: “Каждый член этой фракции может купить пол-Думы”.
Правила 18 апреля отменили. К протестам российских предпринимателей присоединились французы, а Франция не только главный военный союзник, но и главный кредитор российского правительства. Кстати, под шумок “буржуи” добились от власти еще двух – далеко не столь справедливых – уступок. Правительство прекратило расследование деятельности двух крупнейших монополий – “Продугля” и “Продамета”, а также смягчило требования по очистке сточных вод промышленных предприятий. Увы, зеленые тогда еще не народились.
Политика уступок – худшая из возможных. Она никого не удовлетворяет и только разжигает аппетиты. Летом 1914 года правительство и буржуазия были готовы открыть боевые действия. Но боевые действия открылись не в фигуральном, а в самом прямом смысле – началась мировая война. И новый этап в отношениях власти и бизнеса. Похоронивший и власть, и бизнес, и страну.
