15 (2) февраля 1859 года Александр II утвердил положение об Императорской археологической комиссии. Вчера ей могло бы исполниться 150 лет. Но в феврале 1917-го она стала именоваться Российской археологической комиссией, в 1919-м Совнарком превратил ее в Российскую академию истории материальной культуры (РАИМК)
В 1936-м академию сделали институтом, а в 1945-м, накануне “ленинградского дела”, институт переехал в Москву, оставив на берегах Невы свое отделение. Сегодня в академической науке “наследниками” комиссии могут считаться Институт истории материальной культуры в Петербурге и Институт археологии в Москве.
В обязанности Императорской археологической комиссии “входило разыскание предметов древности” в России и их научное исследование, а также сбор информации о памятниках культуры. Комиссия не только самостоятельно производила “земляные раскопки”, но и следила за всеми делающимися в России открытиями археологического характера, прежде всего путем “мониторинга СМИ”. Находчикам выплачивалось вознаграждение.
В 1866 году комиссия добилась от МВД тотального запрета на кладоискательство – к археологии мог иметь отношение лишь профессионал с опытом. Важнейшей “зоной ответственности” ИАК был контроль над строительными и железнодорожными работами с целью фиксации неизбежно разрушаемых памятников. Небольшой штат комиссии (7 человек в 1859 году, 15 – в 1914 году) не способствовал успеху в ее деятельности, однако ей удалось создать систему регламентации археологической активности и контроля над памятниками культуры, которая практически без изменений существует и в начале XXI века.
Первым председателем ИАК был граф Сергей Строганов, приютивший госучреждение в своем частном дворце на Невском, 17. Лишь в 1886 г., с приходом в комиссию графа Алексея Бобринского, она заняла помещения в здании Старого Эрмитажа.
У ИАК были предшественники и соперники. В 1841 г. министр внутренних дел Лев Перовский создал при своем ведомстве “Управление археологическими разысканиями” (кстати, дочерью организатора археологии в России была Софья Перовская – организатор убийства создателя Археологической комиссии – Александра), куда пригласил племянника графа Алексея Уварова. Уваров, сам некогда рассчитывавший возглавить ИАК, со Строгановым сотрудничать отказался, в том числе и из-за давней семейной ссоры. В 1864 г. он создает главного оппонента ИАК – Императорское московское археологическое общество, и, стало быть, соперничество археологических Петербурга и Москвы изначально было не “конфликтом школ”, а “конфликтом личностей”. Впрочем, эта конкуренция лишь способствовала развитию российской науки и заботы о древностях.
Полевая деятельность комиссии распространялась не только на “золото скифов” и античные памятники Северного Причерноморья, но и на кочевников Сибири, храмы Кавказа и скромные славянские и финские древности Русского Севера.
Недостаток правовых полномочий ИАК был отчасти компенсирован Александром III, который 11 марта 1889 года даровал комиссии исключительное право выдачи разрешений на археологические раскопки в империи. Государь потребовал также, дабы реставрация памятников архитектуры производилась только по разрешению ИАК и Академии художеств. С тех пор “открытый лист” – персональное разрешение специалисту на раскопки, подтверждающее его права и компетенцию, стал общероссийской нормой. Такой же нормой стали представляемые в комиссию отчеты о раскопках.
Еще одна важная сфера деятельности ИАК с этого времени – это охрана и реставрация памятников. В России всегда памятники охраняли МВД и Святейший Синод. В 1877 году попытка создать особый орган охраны памятников и принять соответствующий закон не встретила понимания министра финансов. Новый проект 1911 года был похоронен войной и невниманием его составителей к правам и полномочиям самой ИАК. Высокое положение Бобринского как сенатора, члена Госсовета и гофмейстера Двора Его Величества позволяло более-менее эффективно противостоять всеобщему равнодушию к отечественной древности.
Переименовав археологию в историю материальной культуры, большевики предполагали, что она возглавит исторический материализм. Однако она оказалась потенциально опасна для режима, имея дело с “идеологически вредными” артефактами. Уже в начале 1920-х годов Совнарком отнял право выдачи открытых листов у РАИМК. Эта обязанность окончательно вернулась к Академии наук и Институту археологии лишь в 1948-м. В то время функции охраны памятников от ИАК были переданы “музейному отделу” Наркомпроса, затем – Министерству культуры, и современная Росохранкультура тоже является “наследницей” ИАК в сфере своих полномочий.
Через 150 лет после создания первого в России учреждения, охранявшего и изучавшего памятники археологии, перед его наследниками, как и перед самой археологией, стоят как старые, так и новые проблемы. Принятый в 2002 г. ФЗ-73 об охране культурного наследия до сих пор лишен подзаконных актов. Их отсутствие не позволяет прокуратуре усмотреть “состав преступления” в разграблении кургана ворами или в разрушении строителями древнего городища.
К тому же закон не учитывает специфику памятника археологии как объекта культурного наследия. В этом смысле положение об Археологической комиссии, подписанное императором, было более адекватным. Ценность археологического памятника заключается зачастую не в эстетической красоте и эмоциональном переживании прошлого, а в содержащейся в нем уникальной информации о прошлом. Эта память скрыта не только в древних вещах, но и в обстоятельствах их находки и возможности естественно-научных анализов – все это имеет ценность только при проведении серьезных археологических раскопок.
Авторы закона, похоже, исходили из обывательского представления, что раскопки “разрушают” памятник, допуская их возможность лишь в “исключительных случаях”. Практика показывает, что в случае “хозяйственно-строительной деятельности” вблизи памятника археологии, особенно в исторических городах, раскопки должны являться не исключением, а правилом. Петербург как раз воспринял опыт ИАК – в 2008 году ЗакС принял “Режимы использования земель…”, предусматривающие, что все работы, связанные с углублением в грунт на участках археологического слоя XVII – XX вв., производятся только при условии полномасштабных предварительных археологических раскопок. Это правильно – потому что попытки “консервации” культурного слоя ведут лишь к уничтожению памяти о прошлом. К тому же существование на земельном участке археологических памятников делает невозможным его приватизацию, эту проблему могут разрешить только раскопки.
Еще одна проблема – коррупция в среде и российской бюрократии, и самого археологического сообщества, где в последнее время появилось достаточно “троянских коней”. Естественная связь археологических исследований с “нулевым циклом” при строительстве порождает “оборотней с лопатами”, которые готовы “облегчить” инвесторам их финансовые расходы на археологические исследования. В частности, такая ситуация складывается в Великом Новгороде, где инициатором отказа от раскопок выступает руководитель археологического центра. Единственным спасением от этого является следование 150-летней практике Императорской археологической комиссии.
Александр Мусин, д.и.н.
