О психотерапевтах и психоаналитиках мы знаем в основном по голливудским фильмам. Знаем, что в их кабинетах всегда полумрак, что сами они зачастую выглядят слегка сумасшедшими, что стоят их услуги недешево и что пациенты, лежа на кушетке, должны рассказывать про всю свою жизнь. Еще слово «психотерапевт» в сознании многих наших людей прочно увязано с фамилиями «Кашпировский» и «Чумак», а также со словом «шарлатан».
Тем не менее, психотерапия в России в целом и в Петербурге в частности становится все более популярной. Копнув чуть глубже, можно выяснить, что психотерапевтов у нас много, все они разные и меньше всего напоминают героев голливудских фильмов. О том, чем занимается психотерапия, можно ли доверять специалистам в этой области свою хрупкую психику и является ли вообще психиатрия наукой, мы поговорили с кандидатом медицинских наук, специалистом в области психотерапии тревожно-депрессивных расстройств, преподавателем Восточно-Европейского гештальт-института Леонидом Третьяком.
Настоящих буйных мало?
– Многие не считают и медицину наукой. А психиатрию – и вовсе.
– Наука всегда основывается на доказательствах. Научные знания требуют того, что можно измерить, подтвердить и воспроизвести. Поскольку объективно существующие закономерности психических расстройств, которые исследует и описывает психиатрия, можно подтвердить и измерить, а способы классификации и лечения заболеваний можно воспроизводить, то психиатрия это, конечно, наука.
– И какие области психиатрии сейчас наиболее интересны исследователям?
– Продолжает изучаться причина возникновения психических расстройств – психозов или депрессий. Интересно выяснить, допустим, влияет ли психотерапия на экспрессию (выраженность) генов, а также как взаимодействуют психологические факторы и предрасположенности.
По-прежнему исследуются области нейрохимии, нейроиммунологии: например, как возникают под влиянием стрессов тяжелые эндогенные депрессии или какие стрессовые факторы приводят к появлению онкологических или аутоиммунных заболеваний. Это, можно сказать, передний край исследований.
Мы же все-таки не ответили на вопрос, где есть психика и что есть психика. Так что сферой интересов современной науки является довольно обширная область – от глубинных молекулярных структур до влияния социума на индивидуальное познание и психопатологию.
– Говорят, что причина возникновения некоторых психических заболеваний до сих пор не выявлена. Так на чем же основываются врачи, ставя, например, диагноз шизофрения?
– Постановка диагноза – алгоритмизированный процесс: есть симптомы, они объединяются в синдромы, и, как и в случае с любой болезнью, есть четкие клинические показания, которые и определяют постановку диагноза. Шизофрения – это расстройство мышления, эмоционально-волевой сферы, на которое указывает совокупность признаков, подвергаемых дифференциальной диагностике.
Другое дело, что в случае с шизофренией есть разночтения и различные гипотезы в отношении причин ее возникновения. Подтверждено, что роль наследственного фактора здесь – одна из самых высоких. Но это не означает, что человек, в семье которого были шизофреники, непременно должен заболеть сам. Для этого в конкретный период должны совпасть наследственная отягощенность, определенный тип воспитания в семье, количество стрессов. Только тогда у предрасположенной личности может развиться это заболевание.
Современная модель шизофрении – диатезно-стрессовая, то есть заболевание развивается в результате совпадения неблагоприятной наследственности и неблагоприятных условий среды. Наследуемые признаки необычности психических процессов еще необязательно свидетельствуют о патологии как таковой. Как известно, среди родственников больных шизофренией довольно много ярких и талантливых мыслителей, обладающих неординарным мышлением.
– Что играет решающую роль в возникновении психического заболевания?
– Психические заболевания фундаментально делятся на три большие группы. К экзогенным (вызванным внешними причинами) можно отнести различные интоксикации, вредности – в частности, психические расстройства из-за чрезмерного употребления алкоголя, физических травм, инфекций.
Следующая группа – широко распространенные психогенные заболевания. В первую очередь это неврозы, которым подвержен каждый человек, живущий в современном обществе. Такие состояния четко связаны с вызвавшей их причиной.
Третий блок – это расстройства, носящие эндогенную, внутреннюю природу вследствие запускаемых наследственных процессов. К ним относятся шизофрения, эндогенная депрессия, маниакально-депрессивный психоз (МДП). По сути, их возникновение провоцируют внешние факторы, а потом уже они протекают согласно своей внутренней закономерности.
– Получается, что если у человека в семье были больные, страдавшие расстройством из третьей группы, то он должен опасаться за свое психическое здоровье?
– Все мы имеем определенные предрасположенности, но они превращаются в заболевания, только если мы предоставим им подходящие условия. Человек, предрасположенный к МДП, чрезвычайно уязвим в ситуациях утраты, переезда. Он склонен полностью посвящать себя работе. И по крайней мере знать о своей предрасположенности имеет смысл, чтобы не пропустить момент начала депрессии.
– И когда уже стоит бежать за помощью?
– У такой депрессии есть три основных компонента: снижение настроения, возникновение тоски и тревоги; проявление замедленности мышления; леность. Не стоит игнорировать такие вещи. Надо пойти хотя бы к психологу и начать разбираться с этим, чтобы ситуация не усугублялась.
– Но в таких состояниях у людей снижена критика к себе. Да и наше общество пока не очень располагает к обращению за помощью к психотерапевтам.
– Согласен. Вообще, еще в 20-е годы у нас был институт евгеники, существовали психоаналитики, работавшие с Троцким и Дзержинским. Потом это все было прикрыто, и единственной разрешенной терапией стало примитивное внушение.
К тому же культурально наше общество имеет и ряд других особенностей. Например, западный человек всегда остается в рамках функций. Там редко говорят на работе о семейных, личных проблемах. Соответственно на Западе всячески культивировался и поддерживался институт психотерапевтов – людей, которым можно довериться. У нас же – коллективистское общество. Мы предпочитали доверяться друзьям, родственникам, коллегам. Это, конечно, давало некоторое облегчение, но не устраняло причин страдания.
Поэтому в нашем обществе психотерапию рассматривают исключительно как процесс излития душевной боли. Но это всего лишь один из факторов. Целью психотерапии является изменение психических процессов, мышления, восприятия, типа реакции, которые привели человека к страданиям.
За деньги или забесплатно?
– А в чем главная проблема в работе современных российских психотерапевтов?
– Она заключается в том, что человек с неврозом или с депрессией обращается к нам несвоевременно. Невроз, как психогенное заболевание, проходит несколько стадий. Сначала человек существует в хроническом неврозе и не обращает на это внимание, не устраняет причину. А причина очевидна – например, скрытый семейный конфликт. Муж начинает пить, жена начинает его спасать, формируются созависимые отношения, которые могут длиться годами. Человек тревожится, подавляет тревогу, а затем и ее телесные проявления. И к психотерапевту в результате приходит человек с алкоголизмом, депрессией, с тяжелыми нарушениями в системе отношений. То есть с тем, что уже не так просто вылечить.
– Многие не обращаются к психотерапевтам, потому что подозревают их в шарлатанстве. Достаточно вспомнить Кашпировского.
– Появление феномена Кашпировского спровоцировало специфическое российское качество – вера в доброго царя. Чем больше задавлено общество, тем выше его примитивные ожидания. На начало перестройки пришлось очень много общественных ожиданий. И даже сам Кашпировский признает, что использовал их.
– То есть его терапия была чем-то сродни нейролингвистическому программированию?
– НЛП вещь более утонченная, а Кашпировский пользовался простым внушением. Мы так устроены, что, находясь в стрессовом состоянии, вместо сложных словесных конструкций слышим что-то только очень простое, что дает нам доступ к собственным ресурсам. К тому же время тогда было чудесное: Советский Союз мог развалиться за один день, вдруг появился секс, которого не было раньше. Все это совпадало с ожиданиями людей в отношении себя. Кто был никем, стал всем. Кашпировский в это время очень точно попал и проэксплуатировал массовое сознание. И сейчас оно эксплуатируется не меньше. Тогда была эпоха Кашпировского, сейчас эпоха Comedy-club.
– Еще есть доктор Курпатов.
– Доктор Курпатов как феномен телепсихотерапии уже уходит. Будучи прирожденным шоуменом, он добился изначально поставленных целей и сменил вид активности.
– Популярность теледокторов может быть вызвана тем, что людям жалко тратить деньги на психотерапевтов? Психоаналитики стоят дорого…
– Психоанализ действительно в этом обвиняют. Но дело не только в этом. Не желая обращаться к специалистам, люди зачастую не понимают, во что они могли бы инвестировать. Если взять депрессивного человека, то каким бы он ни был богатым, успешным, физически здоровым, он все равно будет лишен способности получать и переживать удовольствие. Для того чтобы качество его жизни изменилось, важно, чтобы в нем изменились какие-то внутренние психические процессы.
Защитный механизм отрицания (“у меня все хорошо”, “психоаналитики выкачивают из людей деньги и только”) чаще всего используют люди, которым больше всего нужна психотерапия. А в плане психотерапии на телевидении и в прессе до недавнего времени был вакуум. Какую альтернативу предлагали до этого? Геннадия Малахова? Но это же вообще не медицина. И польза от программы доктора Курпатова заключается в популяризации услуг. Пусть там не показана динамика психотерапевтического процесса, а приводится в пример довольно поверхностный вариант поведенческого консультирования в стиле “и нет проблем!”. Но зато там рассказывается о специализированном виде помощи и о природе самих расстройств и типовых конфликтов, благодаря чему люди могут находить ответы на свои вопросы.
Кроме того, заинтересовавшись и не получив должной помощи от телевизионного шоу, которое, кстати, на это и рассчитано, человек может пойти и получить консультацию уже у специалиста. Лучше платную. Ведь какую роль в психотерапии играет оплата? Люди начинают ценить то, за что платят.
– Если эта область медицины так важна, как вы говорите, то почему нельзя сделать ее доступной для широкого круга людей? Посадить, например, психотерапевта в поликлинику?
– Сколько нужно психотерапевтов, чтобы закрутить лампочку? Достаточно одного – но важно, чтоб лампочка этого хотела. Если лампочка не хочет, то ее невозможно вкрутить и целой толпой.
Сами больные становятся более требовательными, если они платят за оказываемые им услуги. Модель, когда с клиентов требуют денег, намного более эффективна, потому что резко повышает мотивацию самого клиента. Поэтому во всем мире, несмотря на наличие страховой медицины, часть психотерапевтической практики обязательно оплачивается самими больными.
– Но обязанность платить деньги за одни медицинские услуги, когда большинство других можно получить бесплатно, раздражает.
– А это самое важное. Эффективность психотерапии зачастую начинается тогда, когда начинаются явления негативного переноса. Когда человек раздражается на доктора, становится недовольным – это и есть начало психотерапевтического процесса.
Ведь психотерапевт меняет привычную систему отношений и систему психологической защиты, что поначалу вызывает дискомфорт. У нас парадоксальная специальность. Мы, с одной стороны, говорим “мы вам поможем”, но на самом деле, помочь себе может только сам клиент. Мы переводим человека из позиции пациента – пассивного потребителя помощи – к позиции клиента, который активен по отношению к жизни. Когда пациент-невротик становится клиентом, у него, как правило, уходит симптоматика.
Почему сейчас дамы не падают в обморок?
– Есть ли сейчас психические заболевания, которые можно назвать модными?
– В начале века в литературе часто присутствовал образ падающей в обморок барышни. Тогда хватало истеричек, которым становилось дурно при мысли о сексуальности или влюбленности. В современной психопатологии таких припадков вы не встретите, это очень редко и происходит в основном у представителей южных народов. Там, где табуирована сексуальность, чаще встречаются истерические психозы. У нас же этого уже давно нет.
Зато появились другие эквиваленты истерических припадков. Как пример – паническое расстройство, агорафобия – страх людных пространств, авиафобия – боязнь летать. Если раньше люди просто не знали, что такое самолет, то сейчас авиафобия довольно-таки распространена. Сейчас “модны” в основном тревожно-фобические расстройства и, конечно, депрессия.
– Почему?
– Я своим пациентам обычно задаю вопрос: когда вы в последний раз ловили ту курицу, которую ели? Сейчас у людей огромное количество стрессов, но очень мало физических нагрузок, которые помогают сжигать стрессовые гормоны. Им не надо охотиться за мамонтом, базовые потребности удовлетворены, а объем стрессовой нагрузки не снижается.
За день современный человек может получить столько информации, сколько человек Средневековья мог получить за всю свою жизнь. И тут вступает депрессия, потому что человек не ощущает смысла жизни, у него как бы все есть. Людям, которые меня спрашивают о смысле жизни, я советую выдохнуть весь воздух из легких и задержать дыхание минуты на две. И очень простые ответы они получат мгновенно.
Чем богаче – тем больнее?
– Можно ли сказать, что люди, страдающие психическими расстройствами, принадлежат среднему классу и выше? То есть чем человек состоятельнее, тем расстройства более вероятны.
– Это не совсем так. Риск депрессии на фоне роста благосостояния довольно высок. Но другие расстройства, например, социально-стрессовые, больше бьют по бедным. Бедный человек зачастую не может прийти к психотерапевту. Он больше терпит и отказывается от самого себя. Сначала теряет самоуважение, потом имущество, потом здоровье, и гораздо быстрее может спиться и начать тяжело болеть.
Виктор Франкл, психотерапевт, имевший опыт жизни в немецком концлагере, отмечал парадоксальный факт: более стойкими и живучими оказались именно представители аристократии, имевшие на свободе более высокий уровень жизни, а люди, привыкшие к более низкому уровню и, казалось бы, менее притязательные, быстрее опускали руки, заболевали и умирали.
Когда у нас есть уровень притязаний, ценность собственной жизни, мы по-другому относимся к самим себе. На мой взгляд, отсутствие ценности собственной жизни как таковой и есть причина многих страданий
– А есть ли причина, почему наши люди так массово спиваются?
– У Ницше есть такая фраза: любое “как” можно пережить, если знаешь “зачем”. Вот это “зачем”, то есть вектор, из жизни многих людей, особенно тех, кто существует в культуре потребления, исчез. Они достигли какого-то уровня, очень часто за него держатся, но остаются неудовлетворенными. А любой наркотик – это вещество, которое моделирует и корригирует эмоциональное состояние. Если говорить об алкоголе, то он создает разрядку напряжения.
Раньше наша жизнь была более гарантированной и направленной. Человек в некотором смысле знал, чем она закончится. А в современном обществе этих гарантированности и направленности нет. Что будет через пять лет, мы не знаем даже в условиях самой стабильной культуры. Все это создает больший объем напряжения. А алкоголь доступен и стоит недорого. Для многих он выступает в качестве транквилизатора, потому что расслабляет.
– Я слышала мнение, что от фобий не нужно избавляться, потому что они работают как защитный механизм. Это правда?
– Вообще, конечно, “избавьте меня от страха” – неверная постановка вопроса. Потому что страх помогает ориентироваться. Без него человек будет чаще попадать в опасные ситуации. В некотором смысле алкоголик себя тоже избавляет от страха химическим наркозом.
А если говорить о фобиях невротических, то чаще всего они связаны с неосознаваемым конфликтом. Та же агорафобия (т.е. боязнь открытых пространств) провоцируется привязанностью к одному человеку или ситуации, которую и нести тяжело, и выбросить жалко. И тут цена вопроса понятна. Если у меня уйдут панические расстройства, то придется, допустим, ругаться с мужем, прояснять свою роль в семье. Это неприятно. Невроз это хоть и патологическое, но творческое приспособление к условиям жизни – абсолютно при этом необязательное.
Избавляться от фобии или не избавляться, симптом, если не лечить причину его возникновения, так устроен, что ты его в дверь выгонишь, а он в окно влезет. Любой психотерапией симптом рассматривается как послание организму о нарушенных отношениях. Начинаем игнорировать симптом, он переходит во что-то еще, как правило, более тяжелое.
Мы начинаем лечиться коньячком от фобии, постепенно это переходит в зависимость или соматическое заболевание. И тогда уже поздно спасать. Следовательно, ничто из беспокоящего, что с человеком происходит, не стоит игнорировать.
– И что, сразу бежать к врачу? Тут же тоже тонкая грань между обычным беспокойством за здоровье и чрезмерным страхом – т.е. ипохондрией.
– Если ипохондрия сформировалась – это тоже невроз. Профилактическая медицина – хорошая штука. Обычно вы обращается к стоматологу, когда возникает кариес. Но кариес – это больно, и надо обращаться к стоматологу хотя бы раз в год для профилактики. Это все знают. Люди подвержены стрессам так же, как зубы подвержены воздействию кислоты. Соответственно, если есть беспокойство – стоит обратиться к врачу.
Существуют, к примеру, центры семейной психотерапии. Если в семье возникают повторяющиеся семейные конфликты – идите и проясняйте. Цена вопроса гораздо выше, чем оплата труда психотерапевта. Семейный психотерапевт учит договариваться друг с другом. Благодаря этому уменьшается количество внутрисемейных стрессов, повышается личная эффективность. Дальше уже могут возрасти зарплата и удовлетворенность жизнью. Но люди в большинстве случаев предпочитают идти привычным путем.
К примеру, одна моя клиентка не могла себя заставить оплачивать сеансы психотерапии. В результате она решила расплачиваться невыпитым коньяком. Потому что на коньяк она в своей системе ценностей потратиться могла и, отдавая мне стоимость невыпитой бутылки за сеанс, она повышала в своих глазах ценность своего лечения.
– Психотерапия – процесс длительный. У вас, наверное, уже приличный коньячный бар подобрался?
– Мы с этого начали, но в результате наших совместных усилий и роста ее мотивации клиентка ушла от проблемы алкоголизма. Повысилась ценность ее личности, она начала заботиться о себе. К сожалению, наше общество в целом устроено так, что для него “я” – последняя буква в алфавите. Нас интересуют любые проблемы, если они не наши собственные.
Электрошок – это не больно?
– Еще одно распространенное мнение: психотерапевты работают в тандеме с фармацевтами, подсаживая больных на антидепрессанты. В современной психотерапии действительно часто используется медикаментозное лечение?
– На этот вопрос однозначного ответа нет. Мы же не отдельная “душа” и отдельное “тело”, а мы – “душа в теле”. И все зависит от того, как они взаимодействуют. При многих неврозах, к примеру, лекарства вообще не показаны. Там важно лечить ситуацию, и тогда невроз уйдет.
Если невроз привел к вегетативным расстройствам, то тогда применение антидепрессантов уже будет оправданно. В отличие от транквилизаторов, которые действительно вызывают зависимость, антидепрессанты выполняют роль химического вантуза, который прочищает наиболее мощные засоры. Лечение антидепрессантами уже давно перестало быть экспериментальным, оно подтверждено научными данными – в частности, об обмене серотонина, о механизмах повреждения нейронов при стрессах. Кроме того, есть состояния, при которых без лекарств не обойтись. Это большое благо, что появились лекарства для лечения, например, шизофрении, которых очень долго не было, и врачи вынуждены были прибегать к более бесчеловечным методикам лечения больных.
– Вы имеете в виду электрошок?
– Нет, он не так страшен. Слово вызывает в голове пугающие образы, тогда как самим человеком электрошок переносится довольно легко. А вот лечение сульфозином, когда пациенту просто делали больно, чтобы отвлечь его от бредовых и галлюцинаторных заболеваний, было по-настоящему страшно.
Новейшие лекарства существенно улучшили качество жизни страдающих людей. Конечно, всех проблем они не решают. Но фармакология развивается, лекарства становятся более точечными, адресными. Вообще, те же самые антидепрессанты были открыты случайным путем. Больных туберкулезом лечили противотуберкулезными препаратами и заметили, что от них повышается настроение. Стали все это дело изучать и заметили, что эти лекарства влияют на серотониновый обмен. Первыми эту особенность, кстати, заметили петербургские ученые из института Бехтерева.
– То есть лекарства – это хорошо, и бояться их не стоит?
– Здесь есть другая крайность, к которой сейчас очень склонны медики на Западе. Там довольно часто проводят стереотипную, чрезмерно стандартизированную психотерапию, не учитывая личные обстоятельства, и обязательно назначают препарат. А причину довольно часто не трогают, занимаясь только восстановлением функций. Обществу важно, чтобы больной встал в строй. Восстановился? Трудоспособен? Все! Иди, зарабатывай и потребляй.
Поэтому определять, когда нужны лекарства, может только врач, но всегда в согласии с пациентом. Если вы опасаетесь антидепрессантов, значит, у вас еще есть выбор. У человека, который испытывает тяжелую депрессию, такого выбора нет. Он все готов отдать, только бы облегчить свое состояние.
Еще, например, бывают психозы, выход из которых без препаратов немыслим. И психотерапия на пике психоза бесполезна, потому что у человека нарушаются функции, связанные с “я”. Мы будем делать вид, что общаемся с личностью, в то время как мы пытаемся лечить разрозненное бессознательное.
Йога против Фрейда
– Сейчас, извините за слово, развелось так много разных специалистов, занимающихся нашей психикой, что глаза разбегаются: есть психоаналитики, психотерапевты, психологи, гештальтисты, когнитивные терапевты, просто психиатры. Если я ощущаю, что мне нужна помощь, но совершенно не разбираюсь в психиатрии, как мне выбрать, к кому пойти?
– Как было написано на кирпиче из анекдота – главное, чтоб человек попался хороший. Доверие к специалисту, к которому вы обращаетесь, – это первый критерий. Как правило, лучшая реклама для психотерапевта это сарафанное радио его клиентов.
Что касается широкого выбора узких специалистов, то эти вопросы решают уже сами клиенты экспериментальным путем. К примеру, в англосаксонских странах ценят психоанализ. Для их навязчивой обсессивной культуры кажется логичным быть пунктуальным, приходить вовремя и проводить отведенное время от звонка до звонка, лежа на кушетке. У нас в стране больше прижилась гештальт-терапия, потому что в ней больше спонтанности, больше внимания к чувствам, больше экспериментирования. В Германии сильно развита поведенческая терапия, потому что немцы умеют муштровать. Но по сути дела, самое главное качество для психотерапевта – это внимание к людям. В простом, безличностном отрабатывании технологий и методик нет ни смысла, ни пользы.
– То есть психотерапевт должен быть в первую очередь профессиональным слушателем?
– Конечно. Человек, обратившийся за помощью, на каком-то этапе своей жизни оказался без разделенности опыта – например, друзья перестали с вниманием относиться к тому, что он говорит. И для того чтобы привести клиента к лучшему самопониманию, психотерапевту важно уметь слушать и отражать слова. Сам клиент часто не помнит, что он говорил, потому что вследствие психологической защиты его опыт расщепился. Психотерапевт это видит и собирает человека вместе, интегрирует его. Эта способность должна быть у всех психотерапевтов – не важно, в какой области они работают.
– У меня есть несколько знакомых, которым очень нравится посещать разнообразные психологические тренинги и семинары. Это полезно?
– Семинары в некоторой степени являются суррогатом запланированной работы. Нельзя выучить язык, не посещая регулярных занятий. Нельзя считаться спортсменом только потому, что ты регулярно смотришь футбол, лежа на диване. Семинары, безусловно, создают яркие впечатления и иллюзию того, что ты проделал там колоссальную работу над собой. Польза семинаров состоит опять-таки в популяризации психотерапевтических методов. Но если там увлекаются эмоциональной составляющей, компонентами шоу – то это, по сути дела, просто оживляющие вспышки, которые не лечат ситуацию. И тогда семинары вредны, потому что человек становится зависим и, по сути дела, начинает приходить на семинары за подтверждением того, что он живет. В жизни ему скучно, а на семинаре он как бы встряхивается.
В 90-е годы бытовало такое мнение, что психотерапия – это когда бесконечно плачут. И многие специалисты просто выжимали слезы из своих клиентов. Такое садо-мазо, по сути. Бывали и другие случаи, когда доктор, как курица-наседка, всех выслушивал, понимал, опекал. В его обществе люди, хрупкие в реальной жизни, чувствовали себя защищенными. Но все это никакой пользы не приносит. Хорошая психотерапия приводит к тому, что, изменяя ситуацию и выходя в жизнь, человек сохраняет все изменения, не возвращается к прошлому. Курс психотерапии должен быть закончен. Так что, если люди бесконечно ходят на семинары и продолжают там рыдать, эти семинары никак нельзя счесть эффективными.
– А к восточным практикам – йоге и медитациям – вы как относитесь? Многие воспринимают их как альтернативу психотерапии.
– А это и есть альтернатива – своего рода психотерапия донаучного периода. Практики самопознания, медитации существовали тысячелетиями. И перед мастерами йоги стоят те же самые задачи, что и перед нами. Если йога не перегружена различными смыслами (очень часто люди, склонные к философской интоксикации, увлекаются разного рода мусором, поддерживая собственную значимость), ее действительно можно рассматривать как очень эффективную практику. Правда, вряд ли мастер йоги может эффективно работать с серьезными расстройствами. Идеально, когда специалист может сочетать различные практики. Тут же важно понять, с каким модусом работать. Если проблема в отношениях, то психотерапия будет показана больше. Если загвоздка в теле – то нормальная физическая нагрузка может помочь в изменении ситуации.
Понимаете, не каждый мастер йоги может корригировать мышление депрессивного пациента, потому что это требует от него специализированных знаний. Они, возможно, есть у некоторых мастеров, но на практике мы это редко видим. Напротив, благодаря фанатичному увлечению некоторыми формами йоги многие практикующие оказались на борту прямого рейса из ашрама Сатья Сая Бабы в психиатрическую больницу.
Кого слушать лучше – врача или себя?
– Вот что беспокоит. Если специалисты в области психиатрии до сих пор не разобрались с тем, что такое психика и где она находится, то можно ли быть уверенным в том, что психические расстройства вылечиваются до конца?
– Расстройства, связанные с неврозом, а их большинство, вылечиваются. Психотерапия – это такая особая специальность. Нас учат создавать условия, в которых вылечивается все. Кроме того, психические расстройства могут проходить даже без вмешательства психотерапевта, под влиянием изменения ситуации.
– Один знакомый психотерапевт сказал мне, что за выражением “не могу” в большинстве случаев скрывается “не хочу”. Это действительно так?
– Действительно. Есть вещи, которые мы объективно не можем сделать: вырастить хвост или научиться летать. Но то, что лежит в поле человеческого выбора, мы сделать можем. Другое дело, что за это мы должны уплатить определенную цену и приложить определенное количество усилий. Если цена нас смущает, то тут и появляется излюбленное выражение невротиков и меланхоликов – “я не могу”.
– Что надо делать, чтобы сохранить психическое здоровье? Вечный совет “избегать стрессов” не кажется мне таким уж осуществимым.
– Избежать стрессов невозможно. Самое главное это знать себя и доверять себе. Уметь о себе заботиться, не игнорировать сигналы тела и души, а также стремиться к максимально полному контакту с окружающими.
Если вы спонтанный человек, выражаете себя полностью, делаете то, что хотите, и то, что выбираете делать, вряд ли у вас будут психические расстройства. А если вы очень специально чего-то избегаете – ждите, что вас однажды накроет волна паники, страха или депрессии.
Вы должны относиться к себе, как к сложному организму, слушать свою интуицию и стремиться формировать вокруг себя не враждебное, а поддерживающее социальное окружение. Необходимо уметь извлекать поддержку из отношений, правильно обмениваться эмоциональной энергией в среде, и тогда вы будете устойчивой даже в случае сильного стресса. Без этого многие стрессоры – например, утраты – даже самого здорового человека могут превратить в тяжелого невротика.
Конечно, гарантии абсолютной защищенности нет и не может быть. Но повысить собственную эффективность мы всегда можем – достаточно просто не игнорировать свои реакции. Уделять внимание тому, что происходит – в отношениях, в теле. Начали игнорировать какой-то аспект в отношениях – он вам отомстит.
– Что еще помимо внешних стрессовых факторов может повлиять на развитие психического расстройства?
– Регрессивные ожидания. Многие люди думают, что мир будет заботиться о них, как мама. Они считают, что их окружение станет делать ровно то, что они хотят. Чем больше таких ожиданий, тем больше разочарований.
