Вы наверняка читали про попаданцев. Это когда герой какой-нибудь книжки вдруг оказывается в прошлом. Я это все не очень люблю. Но именно попаданцем я ощущаю себя, когда приезжаю в Петербург из Мюнхена.
Впервые я себя им ощутила летом прошлого года, когда впервые приехала в Питер после того, как девять месяцев прожила в Мюнхене. Страшно было – не передать. И не потому что здесь паршиво, а там – зашибись. Просто «здесь» все жили своей жизнью, и им было не до меня. Вернуться после этого в Мюнхен, где я никто и звать никак, было даже облегчением. Это сейчас у меня появились какие-то отношения, и мой учитель немецкого Пайованг пишет мне трагические письма о своей ипотеке (1,5%, если что, завидуйте), а Кристина Вторая радуется тому, что быстро нашла работу, потому что в ее родной Гранаде биологи никому не нужны, а в Мюнхене ее прямо разорвали на части работодатели.
Потом я приехала в апреле – на три дня и по делам. В нашей баварской деревне тогда уже цвела вишня и было +18, здесь было -6, снег и мордор. Это все, что я успела заметить. И еще то, что круг общения сильно сузился. Одни уехали туда, другие – еще дальше. Оставшиеся говорили о том, что тоже хотят куда-то уехать. А один мой друг пустил такие глубокие корни во внутренней эмиграции и заодно в Рощине, что вытащить его оттуда не представлялось возможным.
И вот сейчас у меня неожиданно получился настоящий отпуск. Я могу гулять шесть часов подряд и не заскучать от окружающих видов (попробуйте сделать это в Мюнхене). Здесь вкусно кормят и практически бесплатное такси. Я по-прежнему попаданец, но я впервые могу почувствовать себя иностранным туристом в родном городе.
В Баварии ты не можешь оказывать первую помощь, если ты не обучен. Там всем будет лучше от того, что ты обратишься к полицейскому.
Скажем, как-то поздним вечером я снимала деньги в банкомате при одном супермаркете в центре. Там где-то в темном углу сидел человек, он был пьян и попросил меня вызвать «скорую». Я сказала: «Да, конечно», и пошла в супермаркет, где попросила охранника вызвать врачей. Уже в начале разговора я поняла, что делаю что-то не то, а когда он мне ответил: «Да я ему сейчас вызову наряд милиции», поняла, что именно. Живя здесь, в Петербурге, я несколько раз вызывала «скорую» на улице. В основном пациентами были бездомные, один раз – домашняя бабушка с инсультом. Тогда мне ни разу не пришла в голову мысль переложить эту ответственность на кого-то в форме. Более того, я знала, что этого делать нельзя. А еще я знала, как ругаться с диспетчером «скорой», чтобы он послал бригаду на мой вызов.
В Баварии ты не можешь оказывать первую помощь, если ты не обучен. Там всем будет лучше от того, что ты обратишься к полицейскому или человеку, который охраняет что-то там важное (в супермаркетах охранники не предусмотрены). Мобильники есть у всех, и все знают нужные номера, но «люди в форме» быстрее оценивают ситуацию, сами могут помочь, и на их вызов медики приезжают быстрее. Сначала ты к этому относишься с недоверием, но потом привыкаешь и отвыкать от этого очень сложно. Особенно сложно отвыкать, когда ты собственными глазами видишь, как работает полиция, насколько она дружелюбна и до какой степени никогда она не отвечает на твой запрос: «Вам чо?»
Или еще момент. Иду домой по набережной Фонтанки. В очень, очень туристическом месте, у Аничкова моста, ко мне пристает хорошо одетый мужчина со словами: «Дай мелочи какой-нибудь» и идет с этими словами со мной до дома. И мне понадобилось примерно пятьсот метров на то, чтобы вспомнить все нужные, подходящие случаю слова, кроме «нет», потому что «нет» не работало. Я вспомнила все нужное и даже ощутила удовольствие от того, что меня поняли, прочувствовали и отвалили. Даже было какое-то изящество в той сказанной мной фразе. Прощальные слова моего собеседника были: «Так бы и сказала, что ты – наша», и я теперь не знаю, что мне сказать моему приятелю Крису, чья мама едет в Петербург по моей рекомендации. Возможно, составлю для нее особый разговорник.
С мелочью была другая история. Мы курили с друзьями как-то почти уже ночью на улице, и к нам подошел человек, которого заметно трясло. Дайте, говорит, четырнадцать рублей, очень надо – на владикавказский спирт. Он не был агрессивен, зол, расстроен. Ему просто было нужно четырнадцать рублей. На владикавказский спирт, который продается где-то в закромах Некрасовского рынка сильно позже десяти вечера. Мой друг дал эти четырнадцать рублей без разговоров, и тот человек побежал по Некрасова, желая нам с подругой хороших мужиков, а другу – здоровья.
А еще сейчас в Петербурге все празднуют Октоберфест. Даже в местных «кругляках» висят портреты баварских официанток, от которых отрезано все ненужное типа головы и того, что ниже талии. Все продают что-нибудь баварское, из чего баварское – только пиво. И немцы, которых я теперь различаю в толпе туристов, заказывают только свое.
Они просто ничего не знают про владикавказский спирт.
Катя Щербакова, Мюнхен
