В Петербурге ежегодно восстанавливаются десятки архитектурных памятников, многие из которых являются «визитной карточкой» Северной столицы. О меняющемся облике города рассказывает архитектор-реставратор Кирилл Буданцев, руководитель мастерской № 10 «ОАО НИИ Спецпроектреставрация», который работал в Петропавловской крепости и зданиях Сената и Синода.
– Кирилл Львович, как с профессиональными кадрами сегодня дела обстоят?
– Увы, уровень подготовки недостаточный. Особенно у строителей, которые выполняют реставрационные работы. Сегодня мало людей, уважающих и сохраняющих методы советской реставрации.
– Чем эти методы лучше новых?
– Мастерство реставратора в том, чтобы приложить минимум творчества. Ведь где начинается творчество, там заканчивается реставрация. Мы нередко обращаемся к старинным методикам: используем темперные краски с куриным желтком, для растворов берем хозяйственное мыло, для склеивания древесины или придания прочности штукатурке – куриный белок и клей на основе казеина (выделяется при скисании молока в виде творожной массы).
– Что в прежние времена реставраторы такого использовали, что не используется сейчас?
– Вообще-то реставрация как целенаправленная деятельность появилась после революции 1905 года, но основные работы были развернуты после Великой Отечественной войны. Сегодня работаем в основном на тех же материалах, что и раньше, только используем добавки. Например, пуццолановые, с вулканическим пеплом, чтобы фасады лучше себя чувствовали. Больше применяем железа, а раньше как гидроизоляционный материал часто использовался свинец. Делались свинцовые крыши на зданиях в центре города, в усадьбах и дворцах. Мы повторять это не можем, ведь свинец вреден. Также для гидроизоляции раньше брали бересту, мы же используем синтетические смолы на основе битумов. Прежде здания утепляли просто строительным мусором или опилками, сегодня берем современные теплоизоляционные материалы.
– Иностранный опыт перенимаете?
– У нас с иностранцами разные условия работы. К нам приезжают итальянцы и немцы, чтобы посмотреть, как мы делаем древесину. А у них огромный опыт по мрамору. Они больше работают с технологиями, мы опираемся на опыт и голову. За границей популярно лазерное сканирование – чтобы обмерить здание, там не лезут на стену. Это сильно упрощает работу, но не удешевляет. У нас такое сканирование применяется очень редко – все мастера говорят: “Пока не послушаю, не постукаю, не поковыряю – не пойму”.
На Западе популярен метод обеспыливания. На стены наносится раствор, который отталкивает пыль и химическую грязь, она не оседает, а соскальзывает. У нас это почти не применяют – дорого.
– Часто памятникам требуется ремонт?
– Фасады, как правило, дольше 5-7 лет не стоят. Некачественная, наспех сделанная штукатурка продержится только 3-4 года. Сейчас реставрационным фирмам нередко ставят условие: сделать нужно быстро, за три месяца. А на улице – ноябрь. Понятно, что качество такой работы будет хуже.
– В Венеции дома не успевают восстанавливать из-за влажности. Притом, что этот город – визитная карточка Италии. У нас ситуация схожая?
– Петербург стоит на болоте, и климат здесь переменчивый. Когда три месяца в году температура колеблется вокруг нуля, это плохо для любого стройматериала. Мы делаем большой акцент на фундаментах, лечим их, помогаем сохранить прочность. Метро у нас глубокое, так что проблем с вибрацией в отличие Москвы нет. А вот колебания температур фасады очень тяжело переносят. Но о разрухе речи нет.
– А жара не вредит памятникам?
– Наоборот, зданию хорошо. Чем суше, тем лучше. А когда мокро, начинается намокание, бухтение.
– Простите, штукатурка начинает бухтеть?
– Это, кстати, профессиональный термин. Если штукатурка начинает отходить от стены, пузырится, то когда по ней стучишь, раздается глухой звук — “бум-бум”.
– Кризис реставраторов коснулся?
– Дошел и до нас. Сегодня в федеральной целевой программе присутствуют только Мариинский театр, дворцово-парковый комплекс Ораниенбаума, и еще небольшие деньги выделены Петергофу. Все остальное – либо из местного бюджета, либо привлеченные средства.
– Не получится, что через несколько лет город обветшает?
– Надеюсь, власти этого не допустят. Пока на все денег не хватает, город очень большой. На 300-летие Петербурга сделали много фасадов, но не велась комплексная реставрация. А хотелось бы, чтобы перекрытия реставрировались. Тем не менее, разрушающихся исторических памятников в центре города у нас нет.
– А какие объекты в плачевном состоянии?
– В Ленобласти много церквей, усадеб в плохом состоянии. На Гатчинский парк, например, пока не хватает денег. К сожалению, не попали в программу Новая Голландия, Каменоостровский дворец.
– Приведите примеры удачной реставрации?
– В Пушкине сейчас хорошие работы проведены, например, в Екатерининском соборе. Павловск тоже в порядке. Очень удачна воссоздана Эстонская лютеранская церковь на улице Декабристов. Тот же Троицкий собор всего за полтора года восстановили после пожара. Причем там даже удалось восстановить первоначальные деревянные конструкции.
– Вам с Петропавловкой и зданиями Сената и Синода тяжело было совладать?
– Да, там пришлось попотеть. В Петропавловке вообще работы ведутся уже на протяжении 17 лет. Сейчас она уже исследована вдоль и поперек, а в начале много разных подвалов обнаруживали. Самый больной вопрос – вода в фундаменте и в подпольях. Здания Сената и Синода тоже нелегко было реставрировать. Поскольку туда переезжал Конституционный суд, речь шла о системах безопасности, компьютеризации, вентиляции и кондиционирования. Пришлось использовать воздуховоды, дымоходы от каминов, чтобы спрятать вентиляционные и электрические системы. Вы никогда с фасада не увидите, что толщина стекла в особых секретных кабинетах достигает 7 сантиметров, потому что были применены новые методы и реставрационные подходы. Знаете, сколько весит такая рама? Пришлось повозиться.
– Кто контролирует вашу деятельность?
– КГИОП, Росохранкультура. Наши реставраторы работают, опираясь на местные нормативы. Но в правовом поле положение реставрационной отрасли довольно плохое.
– Зато у заказчиков, наверно, простор для полета фантазии?
– Если раньше все памятники принадлежали государству, то сейчас многие переходят в аренду либо в собственность к инвесткомпаниям или частным лицам. Стараемся доказать заказчикам в начале работы, что существуют рамки внедрения в памятник. Что нельзя просто так надстроить мансарду или этаж, потому что одним из основных требований к памятнику является сохранение его объемно-планировочного решения. К тому же у каждого объекта есть перечень предметов, которые по закону трогать нельзя. Сплошь и рядом заказчики хотят правила нарушить. Многие говорят: “Давайте снесем перекрытия, все разберем, а стены сохраним!” Чаще всего хотят разобрать старые лестницы, печи, камины. Мы понимаем, что люди хотят жить в современном мире, но в данном случае отказываем. В Петербурге, слава богу, контроль есть, и вопиющих случаев в исторической зоне у нас практически нет. Правда, кое-что удивляет. Мансарды зачастую сильно искажают облик города. Например, на Сенной площади надстроили два здания. Сразу вид стал другой на ее перспективу.
– Складывается ощущение, что разница между реставрацией и реконструкцией сегодня очень условна?
– Реставрация направлена на сохранение объекта культурного наследия. Реконструкция – перестройка здания под новую функцию. Иногда они идут параллельно: например, усадьба переделывается под офисное учреждение. Обычно так поступают с практически разрушенными памятниками. Сохранили то, что можно сохранить, и приспособили под офис.
– Иногда новодел слишком очевиден.
– В питерской школе к воссозданию относятся плохо. Если какая-то часть старого здания не сохранилась, но по каким-то причинам его надо воссоздать, то мы делаем как бы пристройку в совершенно новых материалах. Подчеркиваем: здесь дом сохранился, а тут – новодел.
– Много в городе хороших реставраторов?
– Сегодня на стройке много приезжей дешевой рабочей силы, людей, не понимающих, что они делают. А вот со специалистами – беда. Настоящих реставраторов во всем городе едва ли больше десятка наберется. Но самое печальное даже не это. Для реставрации нет нормативной базы. Все сведено к реконструкции. Поэтому и отношение чиновников, заказчиков, подрядчиков к реставраторам неподобающее. К нам применяются те же методы, что и к строителям. Это все равно что живопись впихнуть в полиграфию. На Западе все по-другому. Там реставраторов называют архитекторами. За границей, когда смотрят на здание, говорят: “Это архитектор и инженер такие-то”. У нас говорят: “Это здание построил ЛЭК, а это – Газпром”. Чувствуете разницу?
