Говорят, что Семен СПИВАК – один из любимых режиссеров Валентины Матвиенко. По крайней мере, для Молодежного тетра, который он возглавляет, город построил новая сцену. Ее окончательно откроют в июне, когда театр будет отмечать 30-летие, а Спивак – 60-летие. О тонкостях взаимоотношений с чиновниками и артистами Семен СПИВАК рассказал Online812.
– Вы уже двадцать лет руководите Молодежным театром на Фонтанке. Можно сказать, что у вас есть свой театр?
– Я надеюсь на это. Когда я пришел, одна актриса спросила меня: “Какой театр вы будете строить?”. Я тогда ответил: “Театр Спивака”.
– И что это за театр – чем он от других отличается?
– Мы строим театр, который дает человеку силы. Не секрет, что есть театры, отбирающие их. Мы строим театр светлый, который пробуждает душу.
– Это как?
– Я считаю, что есть религиозная форма понятия души, а есть светская. Не все идут в храм, а в театр может прийти любой. Театр может быть живее, чем сама жизнь.
– Говорят, вы нашли путь к душам чиновников?
– Многие из них, к счастью, интеллигентные люди. Часто обсуждают личность нашего губернатора, но для Молодежного театра Валентина Ивановна многое сделала. У нас появилось новое здание театра. Значит, она понимает ценность того, что мы создаем.
– Понравилось вам новое здание театра?
– Оно замечательное, светлое, просторное. Архитектор Миронов очень талантливый человек. Но есть одно узкое место, как мне кажется, еще не проверена акустика.
– В старом здании была нестандартная сцена…
– В новом здании сцена классическая, и нам нужно будет учиться ставить на ней спектакли. Когда мы были на гастролях в Москве, играли на обычной сцене и нас хорошо воспринимали. Жизнь – это развитие, и нам надо будет осваивать новое пространство.
– Согласитесь, если чиновники попросят сделать что-нибудь эдакое агитационно-пропагандистское – скажем, в поддержку строительства “Охта-центра”?
– Думаю на эту тему мы спектакль ставить не будем. У каждого человека бывают правильные решения и спорные. Вы видите, как бурно обсуждается в обществе этот проект.
В русском народе живет мечта о добром царе. Придя в театр двадцать лет назад, я тоже столкнулся с этим. Я увлекаюсь восточной философией и понимаю, что мы ждем от руководителя прежде всего решения. Древние считали, что решение руководителей должно быть оптимальным, то есть таким, при котором пострадает наименьшее количество людей.
Когда говорят, что в результате строительства “Охта-центра” в Питер пойдут инвестиции, у меня душа начинает прыгать. Конечно, я понимаю, что этот центр не очень вписывается в архитектурный ансамбль, но с другой стороны, мне грустно смотреть, как Петербург сереет. Мы бывали на гастролях в очень красивых городах – Париже, Стокгольме, Буэнос-Айресе, но прекраснее Петербурга я не видел. А этому стареющему красавцу нужно лечение, и очень дорогое лечение.
– Ваш театр называется Молодежный. Это потому, что он для молодых, или потому, что труппа молодая?
– Не бывает театра с адресом, есть театр, который поднимает проблему. Поэтому к названию нашего театра надо относиться просто – на нем написано Молодежный.
В Москве есть театр “Ленком”, раньше он назывался Театр имени Ленинского комсомола, потом название оставили как бренд. Можно ответить и более остроумно: по отчету ЮНЕСКО молодым человек считается до сорока пяти лет.
У нас огромный процент зрителей из студенчества. Почему студенты самый лучший зритель? Потому что они не обременены семьей, они открыты к тому, чтобы воспринимать какие-то важные вещи.
– А перестав быть студентами, люди уже не могут важные вещи понять?
– Потом эта жажда понять чужую душу уходит, рождаются дети, начинается быт. Мне кажется, молодые идут туда, где ими не манипулируют, где им не врут, не хотят что-то навязать или выдать одно за другое. Мы пытаемся на простом человеческом языке говорить о простых вещах.
– Вы уже столько лет руководите театром, что вам, наверное, смотрят в рот? Но это же, наверное, скучно – быть мэтром?
– Я занимаюсь йогой, у меня есть учитель в Мадриде. Понятие мэтр благодаря йоге вытеснено из моего сознания. За семь лет занятия йогой у меня выработалось понятие относительности в том смысле, чего я стою.
– А ваша йога – она какая-то особенная?
– Не то, что все мы знаем. Это дыхательная йога, она прочищает все в организме, особенно мысли.
– И как пришли к этому?
– С учителем познакомился случайно, хотя ничего случайного в жизни не бывает. Наверное, я думал о том, куда мне развиваться дальше.
– Как вы выбираете, какой спектакль ставить?
– Я просто проводник какой-то силы. Читаю пьесу, и если внутри происходит некий щелчок, появляется понимание, что она моя, и начинается некое дрожание. Оно передается артистам, а формы и течение спектакля обычно приходят по ночам. В одной книге о психологии творчества было сказано, что все мысли, которые приходят во время вдохновения, надо записывать. И я стал их записывать, а потом реализую.
– Роли героев внутренне проигрываете?
– Конечно. Когда-то наш педагог в институте сказал: “Режиссер – это композитор сценической борьбы”. Вот я и рассуждаю как композитор – один актер ведет одну тему, другой – другую, потом они сливаются в одну мелодию. Я придаю огромное значение внутренней музыке в театре. У каждого героя своя мелодия.
– Вы с любыми артистами можете работать или только со своими?
– Если артист мне верит, то с любым.
– Часто бывает, что артисты не верят режиссеру?
– В Москве у меня такое случалось. “Вы должны почувствовать это внутри”, – говорил я одному артисту. “Перестаньте, – отвечал он. – Что значит внутри?”
Артисты бывают разные, как и художники. Например, Кустодиев, у него на картинах свои темы, свои краски. А у Петрова-Водкина с его трехцветием – другие, они грубее, примитивнее, в его картинах есть почти притчевая сверхмысль. Условно говоря, артисту, если он поклонник Петрова-Водкина, будет трудно понять Кустодиева.
– В последнее время участились публичные конфликты между актерами и художественными руководителями театров. В чем, по-вашему, причина требования актеров сменить главных режиссеров?
– Страх. У нас тоже были конфликты, но они не выносились на публику.
Когда из Молодежного театра уходил главный режиссер, он назвал мою фамилию, и комитет назначил меня худруком. Я привел с собой пятнадцать артистов из ленконцертовского театра, а в Молодежном уже были пятнадцать артистов. Я сразу дал себе слово, что буду одинаков со всеми – и с теми, кто пришел со мной, и с теми, кто уже был в театре. Тут же “мои” артисты подумали, что я их предал, а другие подумали, что я договорился со своими артистами, что буду играть с ними в такую игру. И я попал между двух шестеренок. Говорят, когда Сталин хотел уничтожить театр, он объединял два театра.
– Какого режиссера хотят артисты?
– Артисты имеют склонность думать, что они могут обойтись и без дирижера. Известно, что в Москве и Питере есть театры, которыми руководят артисты. На мой взгляд, актерская профессия – актерская, а режиссерская – режиссерская. Режиссер передает свой замысел через другого человека, в это вся сложность, но в этом и гармония.
– Сколько времени новому худруку надо давать на раскачку?
– Мне кажется, когда в театр приходит новый художественный руководитель, ему должен быть дан карт-бланш года на три, не меньше. За три года можно что-то построить, и режиссер может разобраться, кто из артистов ему ближе. Когда такая мысль высказываться, люди обижаются.
– А вы так можете – кулаком по столу: всем молчать! последнее слово за мной!
– Сейчас надо обладать божественным терпением. Нет ничего страшнее, чем война в творческом коллективе.
Есть разные пути формирования театра. Но без мук спектакль не рождается. Хотелось бы, чтобы все делалось легко, но так не получается. Иногда организм просто не выдерживает. Особенно на выпуске – не выдерживает то сердце, то давление, то желудок. Почти все артисты ходят к гастроэнтерологу с язвой.
– Ваша дочь – актриса (Эмилия Спивак стала популярной после сериала “Тайны следствия”). Обычно родители из театральной среды говорят, что не хотели, чтобы их дети становились актерами.
– Я очень был рад. В отличие от всех моих знакомых, считаю, что это классная профессия.
– А как же язва?
– Этой проблемы у нее пока нет, а актерство – это проверка себя. Могу сравнить его с космонавтикой, путешествиями. В этой профессии не выдерживают сопливые и самовлюбленные.
– Вы довольны тем, что она делает на сцене?
– Да. На мой взгляд, она прекрасно сыграла в последнем спектакле “Поздняя любовь”. Она понравилась и зрителям, и критикам.
– У вас звание народного артиста. Зачем режиссеру звание?
– Так принято. В Японии присваивают звание “Национальное достояние”. Я не вижу ничего плохого в званиях. У нас нет разницы в гонорарах, как в Голливуде – один получает десять миллионов, другой всего двести тысяч. Хорошо, есть разница в званиях.
– Вам самому хотелось бы сыграть на сцене?
– Я в институте много играл, это вообще здорово стоять на сцене и что-то транслировать. Сейчас привык быть за кулисами.
– Но на поклоны выходите?
– Потому что на каждом спектакле работаю, в антрактах делаю замечания артистам. Поэтому и на сцену выхожу без всякого сомнения, ведь я работал вместе с ними.
– И не страшно?
– Нет. Ведь спектакль уже кончился.
