Зачем Ксения Собчак решила поиграть в выборы? На кого она работает? Что у нее в голове? Это вопросы, которые возникают после того, как Собчак заявила об участии в президентской кампании. А мы, тем временем, нашли ее интервью «Городу 812» шестилетней давности – и выяснили, что все ответы она уже давала. Хотя тогда, в 2011, еще вела «Дом-2» и никто не мог и подумать, в какие игры Собчак будет играть.
– В «Доме-2», говорят, вы не так жестко относитесь к участникам проекта, как, казалось бы, могли.
– Послушайте, я лишена какого-либо высокомерия по отношению к этим людям. На мой взгляд, все люди равны, и те, кто не обладают высоким уровнем образования, культуры, совершенно в этом не виноваты. К так называемому образованному слою у нас принадлежит один процент населения. Остальные адекватно представлены именно «Домом-2». Уж если искать виноватого в том, что они таковы, то это государство. Мне же, напротив, очень интересно с ними общаться, наблюдать, как развиваются людские отношения. И среди них много хороших людей.
– Вы хотите стать политиком?
– Если бы я хотела, я бы этим занималась. На сегодняшний день мне это не кажется чем-то привлекательным. Но в принципе, все может быть.
– Я думала, вам всегда хотелось быть «кукловодом».
– Этот образ мне нравится. В принципе, мне хочется иметь большую власть, иметь серьезный статус и обладать влиянием. Но при этом я прекрасно осознаю, что я человек совершенно не структурный – поэтому, кстати, у меня нет своего бизнеса. Ну, нет у меня стратегического дара. Может быть, со временем разовьется.
Обложка журнала “Город 812”, в котором Ксения Собчак все это и рассказала.
– Все-то у вас, Ксения, в сослагательном наклонении. Не боитесь, что можете не успеть что-то сделать?
– Бывает страшно. Но у меня есть внутреннее ощущение, что я буду жить долго, так что у меня еще есть время.
– Недавно известный «поставщик» жен олигархам Петр Листерман довел Ренату Литвинову до расстройства пассажем: срок «жёнства» он определяет в 5 лет, потом «старая» жена заменяется на «новую». Как вам такое отношение к институту брака?
– Да никак. Мне кажется, говорить об этом все равно, что обсуждать жизнь насекомых или уринотерапию. Есть копрофилы, а есть люди, которые меняют жен по принципу пятилетки или приобретения новой машины. Но мне они не интересны, я в этом мире не живу и с такими людьми не общаюсь. Так что мне сложно это комментировать. Другое дело, что, к сожалению, у нас все меньше становится любви, искренних отношений между людьми – вот это большая проблема.
– Вот я вычитала у Моэма, что русские преподнесли миру откровение: «тайну Вселенной они видят в любви».
– Ну и прекрасно. Я бы так сказала – это единственное, что есть ценного в этом мире. Но та любовь, которая на самом деле чего-то стоит, к сожалению, сложнодостижима. То, что мы часто понимаем под любовью, – это, как писал Фрейд, удовлетворение своих невротических потребностей. А настоящая любовь всегда безусловна и всегда ответна. Если вы кого-то любите по-настоящему, человек всегда вам ответит. Вопрос в том, что не умеем по-настоящему любить. Этому надо учиться.
– Как?
– Нам сложно самим себе признаться, что мы не умеем по-настоящему любить. Нам искренне кажется, что наши чувства к другому человеку – потому что он хороший, или потому что он нас похвалил, или сделал нам что-то хорошее – это и есть любовь. Но это не так. Надо уметь любить человека просто за то, что он человек, и принимать его таким, какой он есть.
И, кстати, сетовать на то, что люди совершают плохие поступки, предают и т.д., – бессмысленно. Мне кажется, у каждого из нас есть некий предел воли, духовного терпения, после чего человек способен совершить дурной поступок. Святых среди нас нет.
– Есть такая киноновелла у Кирилла Серебрянникова «Поцелуй креветки»: человек бросается ко всем прохожим с поцелуями, стремясь показать свою любовь, а его все отталкивают. Это же ужасно!
– Самый великий фильм на эту тему – это, конечно же, «Догвилль» Ларса фон Триера. Смысл его в том, что не нужно со своей любовью, со своей безотказностью лезть к другим людям. Добра от этого не будет, а город все равно придется сжечь. Прежде всего надо относиться с любовью к самому себе.
Мне кажется, человек рожден для познания своей собственной души. И поэтому я для самой себя и есть Вселенная. И цель моей жизни – в этой Вселенной навести порядок, разобраться с собой.
– Вы разобрались?
– У меня это не очень хорошо получается. Я бы даже сказала: совсем пока не получается, но это моя цель. Менять мир и добиваться мира во всем мире – я не ставлю таких глобальных целей. Пытаться изменить мир – это самое глупое, что можно делать.
– То, что вы излагаете, – достаточно эгоистично. А как же помощь другому?
– А я считаю, что нужно начать с себя. Как раз с видимой сердобольностью у нашего народа все в порядке. А в глубине – невероятное равнодушие. И понятно почему – жизнь человеческая, человеческое страдание весь прошлый век ничего не стоили. Даже последние катастрофы, теракты народ воспринимает как трагедию, готов поплакать и попереживать. Но кому от этого легче? Важно, что по факту, зачастую люди становятся жертвами, прежде всего, нашего глобального распиздяйства.
А на Западе другое отношение к жизни, идущее от глубинного индивидуализма. Именно от индивидуализма рождается целостность общества, а не наоборот. Поэтому я искренне считаю, что начинать нужно с себя. Со своего характера, своего отношения к работе, к людям. И когда мир начинает состоять из таких людей, он и становится лучше. И если верить в какое-то продолжение нашей жизни, то требовать будут лично с тебя.
Совершенно не важно, как поступили другие, и не важно, как поступили по отношению к тебе. Важно, как ты поступил в той или иной ситуации. Я верю в индивидуальность, в то, что человек сам должен что-то делать и отвечать за содеянное.
И, кстати, все это не отменяет конкретно мою помощь близким, нуждающимся. Это вообще другая история. В этом смысле я считаю, что если есть возможность – надо помогать.
Мы все внутри себя знаем, как нужно поступать правильно. Просто мы не все это делаем. Каждый из нас знает точно, где он смалодушничал, где он недоделал, недодал.
– Вернемся к женскому вопросу. Тут возникла новая общественная организация «Отличницы», ратующая за увеличение представительства женщин в политике с нынешних 6 до 50%. Поддерживаете?
– Мне кажется, такие цифры у нас возникли не в результате отсутствия какого-то женского движения. Видимо, страна находится еще в азиатской фазе развития, когда сами женщины не готовы взять эту власть в руки. Это то же самое, что в Иране легализовать какую-нибудь феминистическую партию. В результате этого там насчитают лишь двух-трех женщин на всю страну, готовых пойти в политику. Это будет так же экзотично, как бородатая женщина.
То же самое и у нас – нет спроса, а значит, нет и предложения. Женщины сами готовы отдавать себя мужчине, служить ему, служить семье. Надо развивать самосознание. И коли мы идем в русле западной цивилизации, нужно менять представление о мире, о женской и мужской ролевой функции в мире. И только таким способом можно что-то поменять. Но в любом случае не через политику. Это все равно, что создать организацию «Российский футбол – лучший футбол в мире». Выдать спортсменам белые шорты…
– По-моему, мужчины не жаждут потесниться во власти…
– Здесь вопрос в том, конкурентны или не конкурентны конкретные женщины. Я уверена, что те, кто реально хочет посвятить себя политике, это делают.
– Вас не поразила та степень ненависти, которая выплеснулась на участников недавно прошедшего гей-парада.
– Что говорить – азиатчина. Я считаю, что отношение к женщинам, к гомосексуалистам, к нацменьшинствам – это три краеугольных показателя цивилизационной развитости любого общества. Мы все ищем врагов – почему нам так плохо живется. Но что на зеркало пенять, коли рожа крива? И, кстати, не надо в этом обществе пока проводить гей-парады. Я абсолютно толерантный человек, у меня огромное количество друзей геев, но это же очевидно, что общество не готово их воспринимать нормально. Нельзя ребенку, который не освоил таблицу умножения, давать уравнение с тремя корнями. Он уравнение не решит, озлобится, математику возненавидит и никогда ею заниматься не будет. Надо каким-то образом двигаться вперед – и постепенно, очень медленно, без резких движений делать так, чтобы наше общество, наконец, было готово принимать какие-то общедоступные цивилизационные ценности.
– Опять вспомнила Моэма, он сказал: «если русский смеется, он смеется над людьми, а не вместе с ними».
– Ну и что? Плохо другое – что мы не умеем смеяться над собой. Самоирония – наиболее сильное оружие против любых жизненных перипетий и неудач. Вот этому надо учиться.
– Что для вас провокация?
– Мне интересно наблюдать за тем, как далеко может зайти человек. Я посылаю ему некий импульс и смотрю, как он на него реагирует.
– Проверка на вшивость?
– Да. Я очень не люблю глупых, неискренних, желающих показать себя хорошим, а на самом деле… Поскольку я сама по натуре боец и уважаю только бойцов, для меня очень важны умение держать удар, отстаивать свои принципы. Человек, который держит удар, мне сразу становится интересен. Как и тот, кто вообще не ведется ни на какие провокации.
– В детстве провоцировали гостей дома? Скажем, Ростроповича?
– Кстати, Мстислав Леопольдович очень легко поддавался на мои детские провокации – как мальчишка. Но на самом деле у меня никогда не было желания проверить Ростроповича, и непонятно, на что его надо было проверять. Бороться надо с неискренностью, с желанием показаться хорошим и правильным. Для меня слабость – очень большой порок. Все это не имеет никакого отношения к Ростроповичу.
– Читала, что вы ходили на кулинарный мастер-класс. С чего вдруг?
– Я просто навещала свою подругу. И была удивлена тем, что люди сходят с ума – целые дни проводят на кухне. Хотя, безусловно, приготовление еды – это некое творчество. Другое дело, что пока меня это мало интересует.
– Мне нравится замечание одного художника, что «еда – это секс для пожилых».
– Ну, вот видите, всему свое время. У меня пока молодость бурлит.
Елена Боброва
