Почти половина существовавших в СССР музеев во время Великой Отечественной войны оказалась на оккупированной территории. Некоторые продолжали работать.
Как это было, спросили мы у Юлии Кантор, доктора исторических наук, автора книги «Невидимый фронт. Музеи России 1941–1945» – первого монографического исследования о судьбах музеев и музейщиков, целиком построенного на основе документов, которые хранятся в архивах России, Германии, Финляндии, Украины, Латвии.
– Какие музеи работали на оккупированных территориях? Это помогло сохранить коллекции или наоборот?
– Они работали очень короткое время – по два часа в день и не больше нескольких месяцев, например в Новгороде, Пскове, Крыму, Калинине и т.д. Пока шел нацистский отбор ценного для вывоза в Германию – для государственного грабежа. Этим, кстати, занимался на только Розенберг и сотрудники его штаба, но и ведомство Риббентропа. Именно в это время происходит и разграбление частными немецкими руками: все тащили – с ведома начальства, как «сувениры» и «подарки», – что было в фондах и в витринах. Потому и все, что теперь находится в Германии, возвращается именно из частных коллекций. Я описываю в книге такие случаи: экспонаты, вернувшиеся уже в двухтысячные годы в Царское Село, в Новгород и т.д. Возвращают внуки тех, кто воевал на Восточном фронте. Хотелось бы, чтобы таких случаев было больше.
– Местное население участвовало в грабежах?
– Всегда находятся мародеры. Существуют косвенные свидетельства про Новгород и Ленинградскую область. Про Крым есть прямые свидетельства, это происходило в тот период, когда советская администрация ушла, а немецкая еще не пришла.
Потом кто-то приносил предметы как случайно найденные. И это лучший вариант. Но больше свидетельств о том, что спасали экспонаты, выносили из огня, – не только музейщики, просто люди.
– Остались документы о работе этих музеев?
– Да. В материалах штаба Розенберга и так называемых «гражданских» администраций. Южная часть штаба Розенберга находилась в Киеве, западная – в Риге. Нацисты не успели вывезти материалы штаба, в местных архивах они находятся сейчас и доступны. Я много работала с ними.
– Известны случаи сотрудничества музейщиков с оккупационными властями?
– Такие случаи были. Но слово «сотрудничество» тут не вполне подходит – все было сложнее. Вот например, известна история Василия Пономарева, который в оккупированном Новгороде был назначен немцами куратором музейных ценностей. Человек, судя по его же дневникам, негативно относившийся к советской власти. Он е готовил ценности к вывозу в Германию. И тщательно составлял описи вывозимого. Ушел вместе с отступавшим вермахтом. После войны, уже в 1960-е годы передал в советское посольство в ФРГ имевшиеся у него списки вывезенного в Германию, те самые, которые он готовил. И благодаря этим списком многое удалось найти и вернуть. Он умер в Германии, не приняв немецкого гражданства. В постсоветское время перезахоронен в Новгороде.
– Финны вывозили культурные ценности из Восточной Карелии, которая не входила в состав независимой Финляндии. Почему на межгосударственном уровне не поднимается вопрос об их возвращении?
– Финляндия вышла из войны в 1944 году, и СССР заключил с ней соглашение, отказавшись от любых репараций. Тогда же по умолчанию не поднимался вопрос о вывезенных культурных ценностях из России: как из музеев, так и из частных собраний. Сегодня я бы подняла этот вопрос на этическом уровне.
Эти предметы открыто выставлены в финских музеях. С пометой «Русская коллекция». Случаи возвращения мне неизвестны. Как неизвестны и случаи инициирования музейного диалога на эту тему: хотя бы на уровне идентификации – как с нашей стороны, так и с финской.
Между тем, документы о государственных планах Финляндии, связанных с вывозом художественных ценностей с территории РСФСР, и материалы по реализации этих планов находятся в финских архивах, и они открыты.
– А если обнаружатся предметы, происходящие с финских территорий, которые СССР захватил в ходе «зимней войны» 1939–1940 годов?
– Это не имеет значения: в 1944 году Финляндия признала границы, которые существует поныне.
– Что самое ценное в карельских «Русских коллекциях»?
– Это пусть оценивают искусствоведы. Назову лишь уникальные карельские православные иконы, этнографические коллекции и т.д.
– Почему в названии вашей книги использовано слово Россия, а не СССР?
– Потому что речь в книге идет только о музеях на территории РСФСР.
– При ее чтении возникает ощущение, что музейщикам, а не властям принадлежит главная роль в успешной эвакуации музейных ценностей из Ленинграда на восток страны в 1941 году.
– Я бы сказала, что музейщики оказались профессиональнее, самостоятельнее и прозорливее, нежели чиновники от власти. Музейщики действовали на свой страх и риск – сутками снимали музейные ценности с привычных мест, искали тару, упаковывали.
– В книге есть яркий эпизод, когда сотрудники военной цензуры НКВД, размещавшейся в Зимнем дворце, уродуют его помещения – прорубают стены дворца, выливают нечистоты во двор. Это свидетельство отношения властей к культуре?
– Абсолютно нет. При чем тут власть? Этот документальный эпизод симптоматичен тем, что бесстрашные музейщики – сотрудники Музея революции, размещавшегося в Зимнем дворце вместе с Эрмитажем, – не побоялись противостоять варварскому бескультурию сотрудников НКВД. И, насколько это было в их силах, защищали Зимний.
– Все ли архивы по музейно-военной теме открыты?
– Я избегаю определений «все – не все». Доступно достаточное количество архивов и в России, и за рубежом. Важно продолжить работу в архивах сразу нескольких стран, сопоставляя разные материалы.
Вадим Шувалов
